Диссертация (1145207), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Не верящий ни во что и, в то же время,жаждущий веры. Доверяющий только технике и – морально разочарованныйвней.Чувствующий,переживающийсобственнуюпокинутостьиодиночество в обезбоженных пространствах цивилизации и – заглушающийтоску всеми доступными средствами. Готовый предаться любым иллюзиям и– развенчивающий любые из них. Бегущий от мысли о неясности перспективчеловечества в повседневность, в непрестанную заботу о самоутверждении икомфорте и – устающий от ритма гонки.
Ищущий похожих на себя всубъективных переживаниях, и – редко их находящий. Космополит,54обладающийспособностьювыбиратьизбесчисленныхвариантовмировосприятия, и, как правило, – не выбирающий ничего конкретно.Словом, это человек, который на вопрос о смысле жизни скажет, что смыслтолько в том, чтобы ее прожить, включая в прагматический расчет жизни всеее составляющие от профессии до семьи.
Наконец, стало казаться, что чертыновой личности приобретают распространяющийся повсеместно характер.Невозможно не вспомнить, что еще в предкризисный период К. Маркси Ф. Энгельс в «Манифесте коммунистической партии», в первой его части –«Буржуа и пролетарии» – безошибочно определили, что эксплуатациявсемирного рынка сделала производство и потребление всех странкосмополитическим. «На смену старой местной национальной замкнутости исуществованию за счет продуктов собственного производства приходитвсесторонняя зависимость наций друг от друга.
Это в равной мере относитсякак к материальному, так и духовному производству. Плоды духовнойдеятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальнаяодносторонностьиограниченностьстановятсявсеболееиболееневозможными...». [217, с.29].Возникло специфическое понимание космополитизма, в данном случае– не буквальное ощущение себя гражданином мира. Оно было связано сутверждающимся восприятием мира как чего-то единого, в котором всевзаимозависимо.
В нем не было достигнуто переживания общности судеб, нопотенциальная доступность опыта любой другой культуры, религии,идеологии или типа философствования давала невиданные возможности длясинтетических суждений. Но оборотной стороной подобных компиляций попрежнему оставалась нерешенная проблема неопределенности смысла ипотребность ухода от нее. М. Хайдеггер, Э. Гуссерль, Э. Фромм продолжиликризисную тему губительности сциентизма, прагматизма и гедонизма длядуховных основ бытия. Историософское решение вопроса о завершениидискретного пути развития культур часто сопрягалось с самыми мрачными55опасениями о принципиальном отсутствии перспектив культуры как сферыдуха вообще.Итак,врассматриваемуюэпоху любые рациональныеформымировоззрения, всегда прежде опиравшиеся на определяемые разумомоснования – центральные системообразующие идеи или принципы, впервыев истории испытали столь мощное недоверие со стороны человека.Некоторое исключение составлял только научно-технический рационализм,но и он был подвергнут критике за его «бездуховность».
Взамен самоеширокое распространение получило мироощущение, выразившееся вшироком спектре взглядов на мир, состоявших либо в признании егобессмысленным, либо имеющим смысл, но принципиально не определяемымразумом и от того не относящимся ни к чему человечески разумному, либоимеющим его только в аспекте прагматико-гедонистической заботы оповседневности. Все вместе взятое составило реальный, четко определяемыйконтекст кризиса представлений о нравственном содержании мира ичеловека в нем, в качестве крайних выходов из которого виделись либокатастрофа, либо мистические преобразования человеческой природы, либобеспредельные улучшения материальных условий жизни.
Таковы былипервыенепосредственныепоследствиябеспрецедентно-кардинальнойтрансформации динамической системы смыслов самосознания человека,приведшей к возникновению принципиально новой формы кризисногосознания – ситуации неопределенности смысла.В этих условиях возникли многочисленные теории кризиса культуры.Появившиеся в то время первые трактовки сути кризисов, рассматривали ихкак переходные состояния, в которых сочетается болезненное отмираниестарого и не менее болезненное нарождение нового. Каждый из таких этаповстали наделять своими специфическими чертами.
Причины кризисов, ихпротекание и последствия стали понимать как неидентичные. Но во всех изних обнаружили и нечто общее: ни одно из таких кризисных состояний несопрягалось с понятием «финала». Они рассматривались либо как границы56определенных этапов развития европейской культуры (каждый последующийпериод был как бы логическим разрешением противоречий предыдущего, изападноевропейскаякультурнаятрадициясохранялавэтомсвоюнепрерывность), либо как переход от одной формы культуры к другой. Нопри этом преемственность сохранялась через социальные структурыобщества. Оно оказывалось, таким образом, постоянной основой, меняющейтолько форму своей культуры.
События конца XIX – начала XX вв. многимиоценивались совсем иначе. «Умирание», «смерть», – часто используемыеэпитеты для характеристики того времени. Вопрос о том, что же тогдаумирало, или, в более широком плане, какая культура подошла к последнейгранице жизни, требует своего отдельного обсуждения.1.3. Определение «умирающей» культурыОтвет на вопрос о том, что следует понимать под «умирающей»культурой XX века следует искать в противоречиях, порожденных ситуациейнеопределенности смысла. Для ее разрешения человек использовал лежащиена поверхности механизмы «бегства» в заботу о повседневности. Но кромеэтого, появились и другие варианты, состоящие в целом ряде попытокустранить ее «старыми» методами.
Одной из самых распространенныхоказалась мобилизация арсенала различных религиозных течений длявосстановления былой устойчивости. Были и те, кто полагал необходимымпривлечь для этих целей категории философии и выявить определение самойкультуры, оказавшейся в кризисе. Анализ теоретизирования такого родавесьма полезен для решения задач нашего исследования. В этом отношении57наиболее показательны результаты, полученные представителями баденскойшколы неокантианства.В наши дни работы Г.
Риккерта и В. Виндельбанда упоминаются всвязи с кризисом не слишком часто. Между тем значение высказанного ими вотношении дефиниций кризисной культуры и того «продолжения», котороеони имеют в настоящем, остается недооцененным. Строго говоря, никакойцелостной и, тем более, внутренне непротиворечивой теории культуры внеокантианстве не было. Основное значение трудов его основателей состоялов разработке гносеологической проблематики и только в этом направленииих теоретизирование на тему культуры получило наибольшую известность.Поэтому следует строго различать два аспекта проблемы, поднятой Г.Риккертом и В.
Виндельбандом: во-первых, как возможна культура вкачестве объекта исследования и, во-вторых, как возможна культура сама посебе. [73; 275]. Нас, разумеется, интересует последний вопрос, и именно он внастоящее время оказался на задворках социально-философской мысли. Содной стороны, это обстоятельство вовсе неудивительно.
Мало вероятно,чтобы нашелся хотя бы один здравомыслящий современный философ илисоциолог, который попытался бы применить расплывчатый теоретическийконструкт Риккерта и Виндельбанда к современной исследовательскойпрактике в области культуры. Но, с другой стороны, «реконструкция»неокантианского определения культуры осуществленная с учетом спецификитрансформации рационального кода европейской культуры, может иметьедва ли не методологическое значение.В дефинициях Г.
Риккерта культура предстает в виде, вполнесоответствующем немецкой классической философии – как совокупностьобъектов и явлений в материальной и духовной сферах, каковыми могутбыть мораль, язык, право, искусство. [272; 274]. Каждая из сфер, по мыслиРиккерта, должна содержать свой тип ценностей. [273; 275]. Однако вотличие от классического варианта он полагал, что все многообразиекультурывозникаетпотому,чтосуществуютвневременныеи58надсубъективные ценности. Без объективного их наличия культура была быневозможна.
Риккерт выразился об этом так: «Будем понимать под культуройсовокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями илелеемых ради этих ценностей...». [276, с. 75].Общезначимость в духе неокантианства должна была бы означатьпочти тоже, что и трансцендентальность. Но у Риккерта это почему-то не так.Для него характер общезначимых ценностей таков, что они производятсявовсе не из априорных предпосылок разумной деятельности, а носятнадсубъективный и «надбытийственный» характер. «Блага временной,земной, чувственной или “имманентной”, жизни, – указывает он, – будутвсегда или благами будущего, или благами настоящего, тогда как благавечности, если вообще допускать таковые, придется поместить в сферусверхчувственного или “трансцендентного”». [273, с. 371]. В эту же сферу он«помещает» и общезначимые ценности.
Гносеологические сложности,возникающиеприэтомстольвелики,итакмалопроясненывнеокантианстве, что мы опустим этот момент. Ибо проблема обнаружениятрансцендентных ценностей с объективной достоверностью осталась по сутине решенной.Несмотря на подобные трудности, из мысли Риккерта определенноследует, что наличие трансцендентных ценностей есть необходимое условиесмысла действительности. Отражение человеком представлений о смысле вартефактах его деятельности превращается в историческое своеобразиекультуры.
Наконец, отраженный в «благах имманентной жизни» смысл даетуказание на цель духовной жизни, или цель культуры. Если не принимать вовнимание отмеченные затруднения, получалась очень ясная и глубокорациональная концепция смысла мира, содержащегося в культуре. Однакоуже во времена ее создания сама радикально изменившаяся культура неукладывалась в рамки данной теории.Единственный вариант проникновения в трансцендентное – это вера. Исамо неокантианство пришло к выводу, что познанию дано лишь59имманентное.
Поэтому неудивительно, что Риккерт часто апеллировал крелигии. Он полагал, что только с «оглядкой» на сверхчувственное человекопределяет сущность предметного, самого по себе не содержащего смысла,мира,которомуиндивидкаксоциально-биологическоесуществоимманентен. «Религия поддерживает и укрепляет жизнь, ... сообщая ейценность, которую ее собственная частичная сила не в состоянии дать», –отмечал Г. Риккерт.