П.В. Волобуев, В.П. Булдаков - Октябрьская революция - новые подходы к изучению (1108801), страница 4
Текст из файла (страница 4)
В любом случае дляраскрытия механизма нарастания психопатологии революции следует досконально представлять быт, нравы, мораль и «новые» (скорее «перевернутые») стереотипы поведения того времени; не брезговать анализом такихпрозаических вещей как пища, санитария, жилище, отношение к собственности, восприятие преступности, потребность в наркотизации, вульгаризация половых отношений, ощущение смерти. Революция— дело рук «маленького» человека, доведенного до отчаяния непонятными для него объективными обстоятельствами. Это погромная реакция на дурную власть.Для осмысления «человеческих» истоков революции достаточно много35сделано психоаналитиками.
В сущности, всю русскую литературу предреволюционной, революционной и постреволюционной поры можно анализировать под таким углом зрения. Наряду с этим воспоминания современников (главным образом «неполитиков») дают нам картину порожденного войной озверения масс — обычно под сверхценностнымилозунгами.Переломным моментом впадения в социальную нетерпимость, а затеми буйство, вероятно, следует считать Февральскую революцию. С этоговремени все, связанное со старым, для значительной части общества сталообъектом поношения и глумления; копившиеся десятилетиями отрицательные эмоции оказались легитимизированы.
С победой Февраля Россия, даи весь мир предстал в черно-белом свете. Через взаимное заражение социально-историческим дальтонизмом произошло изменение отношения к насилию: то, что раньше в обыденном сознании граничило с уголовщиной,стало объектом восхищения. Террору стали приписываться функции очистительного исторического жертвоприношения, бомбометатели предсталиправедными жертвами старого режима.Для любой победившей революции на первый план выдвигается задачапротиводействия «недобитой» контрреволюции. Сила последней преувеличивается тем более, что революционеры плохо представляют себе технологию строительства нового общества, а потому нуждаются в «виновниках» своих неизбежных промахов.В русской революции поражает не столько количество «вождей», какобилие «вожаков».
Фигуры первых известны — чаще это бессеребренники,сконцентрированные на видениях «светлого будущего» и ради его приближения работающие на износ, до утраты способности замечать людскиестрадания. «Вожак», напротив, это чаще расчетливый манипулятор толпой,разжигающий ее примитивные страсти и черпающий силы в людскомневедении. До сих пор эта «средняя» фигура революции наименее изучена.Между тем, именно через нее можно понять, как светлая вера во всеобщеесчастье оказалась потеснена идеей «грабь награбленное».Лозунги революции образуют знаковый ряд трансформации «старого»в «новое».
Абсолютизировать их нельзя — они действенны ровно настолько, насколько резонируют с социальным нетерпением и традиционными(или «перевернутыми») стереотипами поведения. Исследователи давно подметили, что всепрощенчество первых дней революции (часто следующее завспышкой гнева) скоро сменяется новой волной жажды мести. Эта последняя затем принимает характер жертвенной ритуалистики — до тех пор, покане превращается в «конвейер смерти». В эту пору общество уже перестаетразличать грань между убийством и смертью.
Известная «замещеннаясуицидность» революционеров приобретает социально значимый характер.Несомненно, что исследование массового девиантного поведения —занятие не для слабонервных. Как бы то ни было, не замечатьтемных сторон революции — значит в конечном счете отказаться отее познания вообще.7. К переосмыслению большевизма. О большевиках до сих пор пишутлибо в хвалебных, либо в ругательных тонах. Фигуры Ленина и Троцкого —этих наиболее рельефных функциональных величин русской и мировойреволюции — обычно предстают либо объектами умиления, либо брезгливого отторжения. Лишь немногие авторы (Ф. Помпер, Р.
Сервис) нашлив себе силы и способность измерить вождей революции на шкале большогоисторического времени; у других авторов (Р. Пайпс, Д. Волкогонов) онивыступают ключевыми фигурами сегодняшнего обывательского неприятиясоветского прошлого.И Ленин, и Троцкий с самого начала исходили из того, что революциюневозможно делать в белых перчатках, — но это не апологетика аморализма, а реакция на безнравственность старого мира, готовность взять на себя«грех» революции. Тем более важно соблюсти по отношению к ним беспристрастность, ибо мы имеем дело не с палачами, а с героическими«жертвами» переломного времени.36В основе большевизма лежала жажда революционного обновленияРоссии, связанная с представлением о тупиковом характере всего тогдашнего мирового капитализма.
Разные по своему историческому происхождению и социальной природе — новые и старые, российские и мировыеантагонизмы в ходе войны переплелись в столь сложный узел, что разрешить его «обычным» путем уже не представлялось возможным. Большевики правильно уловили, что возможен выход за пределы тогдашнегокапитализма, то есть мировая антибуржуазная революция. Именно этопозволило им, сознавая, что Россия экономически и культурно не созреладля социализма, призвать народ стать авангардом мировой революции,чтобы затем, через постепенное преобразование российского общества«сверху», плавно вписаться в европейскую цивилизацию. Было бы невернооценивать их действия как авантюру.
В масштабах России это было осознанным «забеганием вперед», основанным на использовании высвободившейся энергии народа. Это был новый, революционный тип модернизации.«Заблуждение» или парадоксальность победы большевизма состоитв том, что рассчитывая на сознание лучшей части общества, он наделе мобилизовал историческое подсознание народа, выплеснувшееся черезнасилие и утвердившееся через признание нового авторитаризма.
Нолидеры большевизма пытались преодолеть и это — самое трудное, какпоказал исторический опыт — «человеческое» препятствие на пути обновления общества.В любом из своих проявлений большевизм исторически поразительнофункционален. В современных условиях трагизм этой ситуации понятьтрудно. Обычно ленинские надежды на «ум, честь и совесть эпохи» подлежат осмеянию, но при этом забывается, что эта формулировка скрывалаза собой отчаяние перед неспособностью тогдашней европейской демократии избавить человечество от войны и предрасположенностью парламентских партий к карьеристскому перерождению.
Еще большим насмешкамподвергается пресловутая ленинская «кухарка», которой надлежало научиться управлять государством, а между тем без развитой способностик самоуправлению и контролю над «верхами» со стороны «низов» обществостановится плутократическим источником всеобщей опасности.Ленин не мог оставить после себя долговременного проекта переустройства России. Тем более важно понять, что его «завещание», помимосамых общих советов и размышлений, пронизано «последней» надеждой наколлективный разум лучших людей страны.Революция, сколь грязными и трагичными ни выглядели бы ее страницы, все же остается жизнеутверждающим актом, как и рождение всегонового.
Сегодня очевидно, что русская революция нуждается в качественноновых подходах, основу которых должна составить та предельная объективность, которая одновременно является и истинно гуманистическойпозицией.Примечания1. Текст доклада предназначался главным образом для зарубежных специалистов. Минимальные коррективы, приближающие читателя к историграфическим реальностям сегодняшнего дня, внесены лишь в примечания.2. Тенденция деполитизации и деидеологизации историграфии Октября в работах российскихавторов проявила себя еще в 1989 г. (см.: Россия, 1917 год: выбор исторического пути. М.1989), но в дальнейшем развивалась очень неуверенно (см.: SCHISHKIN V.
A. The OctoberRevolution and Perestroika: A Critical Analysis of Recent Soviet Historiography. — EuropeanHistory Quarterly. Vol. 22, № 4, October 1992, p. 517—540; ВАСЬКОВСКИЙ О. А., TEPТЫШНЫЙ А. Т. Феномен диктатуры пролетариата (1917 год в России в оценке историков). Екатеринбург. 1995).3. Имеются и разительные перескоки от апологетики большевизма к осуждению «тоталитаризма» (см.: ТРУКАН Г.
А. Революция, которая потрясла мир.— История СССР, 1990,№ 1; его же. Путь к тоталитаризму. 1917—1929 гг. М. 1994).374. PIPES R. The Russian Revolution. N. Y. 1990; ejusd. Seventy— Five Years O n — The GreatOctober Revolution as a Clandestine Coup d'Etat.— Times Literary Supplement, 1992, 6 Oct.5. 28—30 ноября 1994 г. Научный совет РАН провел первую, а 14—15 ноября 1995 г. вторуюиз серии запланированных конференций, посвященных этой проблематике. На Западепроблематика «Революция и человек», возможно, получит дальнейшее развитие в рамкахлибертарианского переосмысления революции (см.: ACTON E.
Rethinking the RussianRevolution. Lnd. 1990).6. BONWETSCH B. Die Russische Revolution 1917. Darmstadt. 1991.7. BULDAKOV V. Revolution or Crisis of Empire?— Bulletin of the Aberdeen Centre for Sovietand East European Studies, 1993, № 4, June, p. 9—10; ejusd. Die Oktoberrelovution in derrussischen und osteuropaschen Geschichte. — Berliner Jahrbücher für osteuropäischenGeschichte, 1994, Bd. 1, S. 53—58; его же.
XX век в истории России: имперский алгоритм?В кн.: Национальные отношения в России и СНГ. М. 1994. с. 122—131.8. См.: Россия, 1917 год: выбор исторического пути («Круглый стол» историков Октября,22—23 октября 1988 г.). М. 1989, с. 23 (выступление П. В. Волобуева).9. См.: FLENLY R. Rethinking the Russian Revolution. — European History Quarterly, 1989, Vol.13, № 1, p. 105—113; KOTKIN S. «One Hand Clapping»: Russian Workers and 1917.— LaborHistory, 1991, Fall, Vol. 32, № 4, p. 604—609; MOON D. Agriculture and Peasants, Industry andWorkers, Political Parties and Revolution: Recent Books on Russian History.— EuropeanHistory Quarterly, 1992, Vol.
22. № 4, p. 597—604.10. См.: CHANNON J. From Muzhik to Kolkhoznik: Some Recent Western and Soviet Studies ofPeasants.— The Slavonic and East European Review, Vol. 70, № 1, January 1992; FREEZE G.New Scholarship on the Russian Peasantry.— European History Quarterly. 1992, Vol. 22, № 4,p. 605—616; Менталитет и аграрное развитие России (XIX—XX вв.). М. 1996.11. ГЕРАСИМЕНКО Г. А. Первый акт народовластия в России: общественные исполнительные комитеты (1917 г.). М.
1992; его же. Народ и власть. 1917. М. 1995.12. СОРОКИН П. А. Долгий путь. Сыктывкар. 1991, с. 87..