Отзыв официального оппонента (авт. Тарасов Б. Н.) (1101156), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

И тогда к ним примазываются «плуты, торгующие либерализмом, или интриганы, намеревающиеся грабить, но придающие своим намерениям «вид высшей справедливости». И в конце концов «смерды направления» доходят до убеждения, что «денежки лучше великодушия» и что «если нет ничего святого, то можно делать всякую пакость».

По убеждению Достоевского, неизбежное соскальзывание, снижение, измельчание, замутнение «великодушных идей» обусловлено их онтологической неукорененностью, содержательной неопределенностью и смысловой незавершенностью, невниманием к глубинным проблемам несовершенства и «недоделанности» человеческой природы и свободы, которая способна, как это видно из анализа главок «Дневника писателя» «Золотой век в картине» или «Что на водах помогает: воды или хороший тон?» превращает драматическое «высокое заблуждение» в подобие «золотого века», в «игру в рай», в этикетный хороший тон, в преобладание формы над содержанием. О.В. 3олотько справедливо отмечает, что в анализируемых ею произведениях автор не высказывает впрямую своего отношения к идее «золотого века», как бы распределяя ее по отдельным персонажам, используя вымышленных рассказчиков, сновидения, фантастические и иносказательные формы, прибегает к иронии, двусмысленности и недосказанности и не выражает открыто собственного идеала.

Однако именно этот идеал, который не входит очевидным образом в образ «золотого века», но к которому, по убеждению Достоевского, должен стремиться человек для преодоления собственной недоделанности и недосиженности, составляет фундаментальный подтекст и контекст этих произведений и как бы от противного освещает и характеризует, «комментирует» ее признаки и метаморфозы, а также самих ее носителей — «мечтателей».

На сто верст кругом, удручается рассказчик в «Бесах», не было никого похожего хотя бы с виду на будущего члена «всемирно-общечеловеческой республики и гармонии». А Верховенский отец вопрошает сына: «Да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить хочешь?» Вопрос Степана Трофимовича Достоевский считал основным для судеб различных модификаций идеи «золотого века» и полагал, что без Христа 11 возведение Вавилонской башни закончится антропофагией.

По его убеждению, отклонить отдельную личность, целый народ или все человечество от такого маршрута может лишь живая жизнь «с Богом», выводящая за границы «темной основы нашей природы». Только абсолютный идеал, его духовная высота, нравственная глубина и смысл о полагающая сила стирают в душе все относительные идеалы и идолы и благодатно помогают людям не довольствоваться своей греховной природой, а стремиться к ее преображению, очищают корыстолюбиво-разрушительные побуждения натуры и переводят их в созидательно-человеческую плоскость. Таким идеалом, соединяющим непосредственность и непобедимость ощущения высшей красоты и подлинной духовной гармонии, делающим отказ от «натуральных» движений собственной воли «самовольным» и «естественным» была для писателя личность Христа, Богочеловека с его совершенной любовью, которая является выражением предельной свободы и одновременно величайшим самостеснением, жертвой, победой над Адамовой натурой.

По его заключению, только свободно выбранная (а не учрежденная или навязанная) христоподобная любовь (и большая или меньшая способность вместить ее в чистом сердце), которая единственно может одолевать волевые импульсы и желания «закона Я», ибо не завидует, не гордится, не превозносится и «не ищет своего», и живет в личности органично и реально, а не существует только в уме доктринально и декларативно, способна преобразить «темную основу нашей природы» и активизировать в ней «положительные силы добра и света».

С «вековечным идеалом» в фундаментальной основе, определяющей отношение Достоевского к теме «золотого века» и расстановок акцентов в ее интерпретации, непосредственно связаны вопросы «последней смысловой позиции» и <<бессмертия души». На с. 201 диссертации соискательница правомерно отмечает: «Образ "золотого века" во всех произведениях оказывается связан с такими важнейшими для писателя проблемами этики, как существование Бога и бессмертие души». Можно было бы эту важность показать более развернуто и системно. Как подчеркивал М.М.

Бахтин, «Достоевский сделал дух, то есть последнюю смысловую позицию личности предметом эстетического созерцания... Он продвинул эстетическое видение вглубь, в новые глубинные пласты, но не в глубь бессознательного, а в глубь-высоту сознания» . По Достоевскому, в «глубинных пластах» человеческого духа спит, дремлет или бодрствует самый главный вопрос: кто есть человек — продукт стихийной игры слепых сил природы, «свинья естественная», как утверждает, например, Ракитин в «Братьях Карамазовых», или образ и подобие Божие? Если человек со всеми своими духовными устремлениями и нравственными страданиями принимает себя, опираясь на материалистическую гипотезу, лишь за мышь (вспомним Версилова), пусть и «усиленно сознающую мышь» (по словам героя «Записок из подполья»), тогда нелогично надеяться на какой-то «золотой век», братство и любовь среди людей.

(Человек произошел ат обезьяны, следовательно, люди должны любить друг друга — так вслед за Достоевским иронизировал Вл. Соловьев над абсурдным силлогизмом, неправомерно сочетавшим моральный редукционизм материалистического мировоззрения с эвдемоническим человеколюбием). И, напротив, если человек воспринимает себя как образ и подобие Божие, тогда он удовлетворяет глубинную, более или менее осознанную потребность в не теряемом со смертью смысле своего существования, а все специфические человеческие, духовные и нравственные свойства, слитые с действенной памятью Первообраза и его заповедях, становится, по Достоевскому, не внешней условностью, а внутренней, свободной и положительной силой, способной преодолевать природный тип биологического отбора, превозмогать иго натуральных страстей, гедонистических склонностей, властных притязаний, господствующей конъюнктуры, своекорыстности расчетов.

По его неизменному убеждению, от смутно ощущаемого или явно осознаваемого 1з ответа на главный вопрос о собственной сущности, с разной степенью отчетливости и вменяемости дающий о себе знать, зависит вольное или невольное предпочтение определенных ценностей, направление воли и желаний, та психологическая доминанта, которая в конечном итоге предустанавливает и активизирует идейный выбор или конкретный рисунок жизни, пребывание в «законе Я» или «законе любви». «Роковой и вековечный вопрос о необходимости понятия бессмертия души для прогресса», - заключает писатель, как бы объясняя еще раз упомянутый ранее закон отражения идей <<золотого века» и соединяя проблемы религии и высокой метафизики с ходом эмпирической истории и конкретной деятельностью людей.

«Представьте себе, - замечает он в одном из писем — что нет Бога и бессмертия души (бессмертие души и Бог — это все одно, одна и та же идея). Скажите, для чего мне надо жить хорошо, делать добро, если я умру на земле совсем? Без бессмертия то все дело в том, чтоб только достигнуть мой срок, и там все хоть гори. А если так, то почему мне (если я только надеюсь на мою ловкость и ум, чтоб не попасться закону) и не зарезать другого, не ограбить, не обворовать, или почему мне если уж не резать, так прямо не жить за счет других, в одну свою утробу?» Опыт, однако, показывал Достоевскому, что коноводы разворачивающихся в его время капиталистических и коммунистических проектов «земного рая», уповающие на разум или науку, здравый смысл или прагматизм, права человека, равенство и братство, склонны были игнорировать «невидимые» законы духовной жизни и в их числе — «роковой вопрос».

Он неоднократно высказывает альтернативу идее «золотого века» и утверждает, что высшая идея на земле лишь одна и все остальные, занимающие ум и сердце человека «высшие идеи» жизни, лишь из нее одной вытекают. Более того, эта «высшая идея» есть «единственный источник живой жизни на земле — жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений», ибо тогда человек постигает неразрушимый смысл своего существования, а надежда на вечную жизнь еще крепче и дружественнее соединяет его с землей и другими людьми» Таким образом, как бы заключает Достоевский свою логику (она противоположна вер силов ской) в антропологическом измерении художественно-философской мысли и идеи «золотого века», если человек есть образ и подобие Божие, а его жизнь освещается абсолютным идеалом; тогда он удовлетворяет глубинную потребность («последнюю смысловую позицию») в личном бессмертии, обретает ту полноту сознания, успокоенность сердца и направленность воли, то психическое здоровье, которое позволяет ему выйти из-под ига неутолимых устремлений и мучительных колебаний «темной основы нашей природы», соразмерно-пропорционально относиться к земным делам, не преувеличивать ближайшие жизненные цели и не превращать их в источник явного или неявного соперничества с другими людьми в «законе Я», а использовать для согласия и единства в «законе любви».

Мы позволили себе столь пространное и подробное освещение антропологического и историософского фундамента творчества Достоевского, поскольку он является незримым его центром, включая и обозреваемые в диссертации произведения, хотя и выведен автором за пределы их системного построения. Тем не менее именно он позволяет внести дополнительную ясность в понимание соотношения позиций автора и его персонажей в их восприятии образа «золотого века», в смешение в нем при жизнеустройстве «без Бога и без Христа» утопических и антиутопических элементов, «высокого заблуждения» и «мечтательного бреда», его функционирования в самых резких контекстах, сюжетах, мотивационных установках и характерах, в выбор соответствующих художественных средств и приемов изображения.

Несомненной заслугой глубоко продуманного и тщательно исполненного серьезного исследования О.В. Золотько и является как раз то, что, раскрывая полноту и многозначность заявленной темы в самых разных плоскостях и сочетаниях ее элементов, оно «подсказывает» возможности рассмотрения ее 15 выводов в новых аналитических орбитах как при изучении творчества Достоевского, так и других писателей, в частности, практикующих жанры утопий и антиутопий. Основательная проработка текстов писателя, умение организовать и представить их в ракурсе избранной темы, тонкие переклички и параллели, которые соискательница обнаруживает на самых разных уровнях его творческого наследия позволяют ей аргументированно, доказательно и убедительно раскрыть генезис, структуру и различные измерения образа «золотого века», показать его своеобразную центральность, историософскую и социальную, эстетическую и психологическую широту и размытость, уникальную вместимость, включающую в себя проблемы самых разных героев, интегрирующие одновременно локальные и фундаментальные конфликты бытия.

Характеристики

Список файлов диссертации