Дидро. Сон Д Аламбера. Сокр. (1092780), страница 7
Текст из файла (страница 7)
М-ль де Леспинас. А следствие это неизбежно?
Борде. Без сомнения. Попробуйте представить себе, что произведено иное действие, предполагая то же действующее существо.
М-ль де Леспинас. Он прав; поскольку я действую таким-то образом, тот, кто может действовать иначе, уже не есть я. Утверждать, что в тот момент, когда я что-нибудь делаю или говорю, я могу делать или говорить что-нибудь другое, значит, утверждать, что я есть я, и вместе с тем я есть кто-то другой. Но что же тогда порок и добродетель, доктор? Добродетель, такое святое слово на всех языках, такая священная идея всех наций!
Борде. Его следует заменить словами: принесение пользы, а противоположное — словами: причинение вреда. Мы родимся счастливо или несчастливо, нас неудержимо влечет общий поток, который одного приводит к славе, другого — к позору.
М-ль де Леспинас. А чувство собственного достоинства, а стыд, а укоры совести?
Борде. Ребячество, основанное на незнании и тщеславии лица, вменяющего себе в заслугу или в вину то, что диктуется необходимостью.
М-ль де Леспинас. А воздаяние, а кары? Борде. Средства исправить изменчивое существо, которое называют злым, и подбодрить того, кого называют добрым.
М-ль де Леспинас. Но нет во всем этом учении чего-то опасного?
Борде. Оно истинно или ложно?
М-ль де Леспинас. Я считаю его истинным.
Борде. Значит, вы думаете, что у лжи есть свои преимущества, а у истины — свои неудобства?
М-ль де Леспинас. Я так думаю.
Борде. И я так же, но преимущества лжи мимолетны, а преимущества истины вечны; с другой стороны, прискорбные последствия истины, когда они имеются, проходят быстро, последствия же лжи прекращаются только вместе с нею. Присмотритесь к последствиям лжи в человеческой голове и в поведении человека. Если в голове ложь так или иначе перемешалась с истиной, то голова ошибается, а где она хорошо и последовательно связана с ложью, там голова пребывает в заблуждении. Впрочем, какого поведения ожидать от человека с головой либо непоследовательной в своих рассуждениях, либо последовательной в своих ошибках?
М-ль де Леспинас. Хотя последний из этих пороков в меньшей степени заслуживает презрения, его, может быть, следует опасаться больше, чем первого.
Д'Аламбер. Очень хорошо. Итак, все сводится к чувствительности, к памяти, к органическим движениям; я вполне с этим согласен. Но что сказать о воображении, об абстракциях?
Борде. Воображение...
М-ль де Леспинас. Минутку, доктор: повторим вкратце сказанное. Согласно вашим принципам, я, посредством чисто механических действий по-видимому, могу свести первого на земле гения к массе неорганизованного тела, у которой останется лишь способность воспринимать настоящее; и опять-таки эту бесформенную массу можно из состояния самой глубокой тупости, какую только можно себе представить, возвести к уровню гениального человека. Первое из этих двух явлений заключается в том, чтобы изувечить первоначальный моток, лишив его некоторого числа нитей и запутав все остальные; обратное явление — восстановление у мотка нитей, от него отторгнутых, причем всему целому предоставляются благоприятные условия для развития. Пример: я лишаю Ньютона обоих слуховых отростков, и у него пропадают слуховые ощущения; я отнимаю обонятельные отростки, и пропадают обонятельные ощущения; я отниму зрительные отростки, и исчезнут восприятия цветов; при отсутствии вкусовых отростков отпадут вкусовые ощущения; я уничтожаю или спутываю все остальные, и вот уже нет организованного мозга: памяти, суждения, желаний, отвращения, страсти, воли, самосознания; перед нами бесформенная масса, сохранившая лишь жизнь и способность ощущать.
Борде. Два почти тождественных свойства: жизнь присуща агрегату, способность ощущать — элементу.
М-ль де Леспинас. Я вновь беру эту массу и восстанавливаю в ней обонятельные отростки — она чувствует запах; восстанавливаю слуховые отростки — и она слышит; зрительные отростки — и она видит; вкусовые отростки — и она различает вкус. Распутывая остальную часть мотка, я доставляю возможность другим нитям развиваться и вижу, как возрождаются память, сравнение, суждение, разум, желания, отвращение, страсти, естественные способности, талант, и вот мой гениальный человек возрождается, и происходит это без посредства какой бы то ни было чужеродной и непонятной действующей силы.
Борде. Превосходно. Держитесь только этого, остальное — чепуха... Но абстракции? Воображение? Воображение есть воспоминание форм и цветов. Созерцание какого-либо явления, предмета неизбежно настраивает чувствующий орган на известный лад, а затем он настраивается уже сам по себе или под воздействием инородной причины. Тогда он дрожит внутри или резонирует снаружи; он молча припоминает полученные впечатления или рассказывает о них в условных звуках.
Д'Аламбер. В его рассказе есть преувеличения: он упускает из виду некоторые обстоятельства, прибавляет то, чего не было, извращает факты или приукрашивает их;
находящиеся рядом с ним инструменты, обладающие чувствительностью, воспринимают впечатления, которые исходят от резонирующего инструмента, а не от исчезнувшей вещи.
Борде. Это так: рассказ имеет историческое или поэтическое значение.
Д'Аламбер. Но как эта поэзия или ложь вводятся в рассказ?
Борде. С помощью идей, которые пробуждают одна другую; они пробуждаются, потому что они всегда были связаны. Если вы взяли на себя смелость сравнивать животное с фортепьяно, вы позволите мне сравнивать рассказ поэта с напевом.
Д'Аламбер. Это справедливо.
Борде. В основе каждого напева лежит гамма; у гаммы есть интервалы, каждая струна имеет свои гармонические призвуки, а те в свою очередь имеют собственные призвуки. Таким образом, в мелодию вводятся проходящие модуляции, напев обогащается и распространяется; дан известный мотив, а каждый музыкант чувствует его на свой лад.
М-ль де Леспинас. Зачем вы запутываете вопрос образной речью? Я бы сказала, что всякий человек, обладающий зрением, видит и рассказывает по-своему. Я бы сказала, что каждая идея вызывает другие идеи, и в соответствии со своим складом ума и характером человек или придерживается идей, точно воспроизводящих факт, или вводит возникающие в нем идеи. Между этими идеями можно выбирать; я бы сказала... что обсуждение одного этого вопроса с надлежащей обстоятельностью составило бы целую книгу.
Д'Аламбер. Вы правы, но это не помешает мне спросить у доктора, убежден ли он в том, что форма, ни на что не похожая, никогда не зародится в воображении и никогда не появится в рассказе?
Борде. Я думаю. Бредовые состояния, порождаемые этой способностью, сводятся к таланту шарлатанов, составляющих из частей животных чудовище, которого в природе никто не видел.
Д'Аламбер. А что такое абстракции?
Борде. Их на самом деле не существует; есть только обычные недоговоренности, эллипсисы, делающие предложения более общими, а речь — более быстрой и удобной. Это — знаки языка, которые дали начало абстрактным наукам. Общее свойство, присущее многим действиям, породило слова порок и добродетель; общее свойство многих существ породило слова безобразие и красота. Сначала говорили: один человек, одна лошадь, два животных, затем стали говорить: один, два, три, и появилась вся наука чисел. Слово “абстрактный” никак нельзя себе представить; было подмечено, что у всех тел три измерения: длина, ширина, глубина; стали заниматься каждым из этих измерении, отсюда появились математические науки. Всякая абстракция есть лишь знак без идеи. Идея оказалась исключенной потому, что знак отделили от физического объекта, и только когда знак снова связывается с физическими объектами, наука вновь становится наукой идей. Отсюда необходимость прибегать к примерам, часто возникающая в беседах и ощущаемая также в научных трудах. Когда после ряда сочетаний знаков вы просите привести пример, вы требуете только того, чтобы говорящий придал последовательным звукам своей речи телесность, форму, реальность, представление, связывая их с уже испытанными ощущениями.
Д'Аламбер. Вам это достаточно ясно, мадемуазель?
М-ль де Леспинас. Не вполне, но доктор сейчас все это разъяснит.
Борде. Вам угодно шутить. Разумеется, кое-что нужно уточнить и многое прибавить к тому, что я сказал, но уже половина двенадцатого, а у меня в двенадцать консультация в квартале Марэ.
Д'Аламбер. Самый быстрый и самый удобный ответ! Понимаем ли мы друг друга, доктор? Понимают ли нас?
Борде. Почти все разговоры представляют собой отчеты о фактах. Я потерял свою палку... В уме нет ни одной устойчивой мысли... А моя шляпа... Уже потому, что ни один человек не бывает абсолютно похож на другого, мы в точности никогда друг друга не понимаем, нас никогда в точности не понимают; всегда дается больше или меньше;
в наших рассуждениях мы всегда или выходим за пределы ощущений, или не полностью выражаем то, что дано в ощущениях. Нетрудно заметить разницу в суждениях. На самом деле этих различий в тысячу раз больше, но мы их не замечаем и, к счастью, не можем заметить... Прощайте, прощайте!
М-ль де Леспинас. Пожалуйста, еще одно слово.
Борде. Говорите скорее.
М-ль де Леспинас. Помните, вы говорили мне о скачках?
Борде. Да.
М-ль де Леспинас. Вы думаете, что глупцы и умные люди у народов представляют собой такие скачки?
Борде. Почему бы нет?
М-ль де Леспинас. Тем лучше для нашего позднейшего потомства. Быть может, когда-нибудь появится Генрих IV.
Борде. Быть может, он уже появился
М-ль де Леспинас. Доктор, вы должны прийти к нам обедать.
Борде. Я постараюсь, но не обещаю. Вы меня примете, если я приду?
М-ль де Леспинас. До двух часов мы вас будем ждать.
Борде. Согласен.
/…/
Вопросы:
-
Согласно позиции автора диалога, чем отличается растение от камня, животное от растения и человек от животного?
-
Откуда берется способность мыслить? Чем ощущение отличается от мысли? Если не душа, то что хранит мою самотождественность (иными словами, благодаря чему я всегда остаюсь самим собой)?
-
Как Дидро интерпретирует смерть индивидуального биологического организма?