Пифагорейское учение о гармонии
Пифагорейское учение о гармонии
и его рецепция святоотеческой традицией [17]
Приписываемое пифагорейцам утверждение “все есть число” кажется нам сегодня парадоксальным. Неужели они и вправду думали. что весь этот материальный мир состоит из идеальных, абстрактных чисел. Ясно, что кажущаяся парадоксальность этого утверждения связана с тем, что сегодня в слове число, есть, все мы вкладываем смысл, радикально отличный от того, который вкладывался в них в эпоху античности. Поэтому для того. чтобы приблизиться к пониманию смысла утверждения “все есть число”, мы должны попытаться увидеть мир глазами древнего грека, - именно грека, а не пифагорейца, ведь, как подчеркивал монах Андроник (А. Ф. Лосев), несмотря на то, что обычно считается, что тезис “все есть число” принадлежит пифагорейцам, однако, “было бы ошибкой считать, что подобное учение есть особенность только какой-то одной философской школы ... чтобы учить о творческих числовых категориях, вовсе не обязательно было принадлежать к школе пифагорейцев. Анаксагор - не пифагореец, но учение о бесконечных множествах является у него основной философской концепцией. Учение элейцев о Едином - числовое учение. Учение милетцев о сжатии и разрежении первоначала есть учение ... числовое. Гераклит и Эмпедокл тоже не были пифагорейцами; тем не менее их учение о ритмическом воспламенении вселенной явно носит числовой характер. Атомисты прямо связываются с пифагорейцами, и каждый атом у них есть не что иное, как геометрическое тело. У Левкиппа “все сущее является числами или происходит из чисел”. Платон, особенно во вторую половину своей деятельности, - явный пифагореец. Аристотель - оппонент пифагорейцев, но учение о целости является основной проблемой и его философии. В эпоху эллинизма мы находим целые философские школы неопифагорейства. И дальше учение о числе только нарастает и углубляется. ... Таким образом, учение о числе ... без всякого сомнения является общеантичным учением”[18].
Выше уже говорилось о том, что мир представлялся грекам как космос - законо-сообразная члено-раздельная структура, которую можно увидеть лишь со стороны, от-странившись от нее. Действительно, непосредственному, не “теоретизирующему” взгляду, мир предстает непрерывным потоком вечно изменчивых вещей. Однако, это течение (rJevw - “течь”; rJeu`ma - “поток”) внутри самой своей динамики обнаруживает некую “структуру протекания” - ритм: rJuqmovÇ – “такт” (ровность в движении; известная мера, соблюдаемая в походке, танцах, музые), вообще, “с-тройность”, “с-кладность”, “со-размерность”, “пропорциональность”; и даже – “образ”, “вид”, “фигура”. “Со специфическим собственным значением слова rJuqmovÇ мы сталкиваемся в сочетаниях древних ионитских философов, а именно основателей атомистической философии - Левкина и Демокрита, - пишет известный французский лингвист Э. Бенвенист. - Они сделали rJuqmovÇ (rJusmovÇ) специальным термином, одним из ключевых слов своего философского учения. Благодаря Аристотелю, в сочинениях которого до нас дошло несколько фрагментов из работ Демокрита, нам известно его точное значение. Согласно Аристотелю, основное отношение между телами определяются их взаимными различиями. эти различия сводятся к трем: rJusmovÇ - это sch`ma (“форма”); diaqighv (“соприкосновение частей”) - это tavxiÇ (“порядок”); trophv (“поворот”) - это qevsiÇ (“положение”) (Метафизика 985 b4). ...термин rJuqmovÇ у Демокрита ... всегда употребляется в значении “форма”, которая понимается как форма различительная. как упорядоченность частей некоторого целого, определяющая это целое. … Установив значение этого слова, мы можем и должны уточнить его. Для обозначения понятия “формы” в греческом языке имеются и другие слова: sch`ma, morfhv, eidoÇ и т.д., от которых rJuqmovÇ должно отличаться какими-то особенностями, утрачивающимися при переводе. Обратимся к самой структуре слова rJuqmovÇ. ... В словообразовательном типе на -(q)movÇ внимание заслуживает тот специфический смысл, который придает “абстрактным” словам этот формант. Он указывает не на реализацию какой-то идеи вообще, а на особую разновидность этой реализации в том виде, как она представляется глазу. ... Эта функция рассматриваемого суффикса уже подчеркивает своеобразие в исходном значении rJuqmovÇ. Но внимание следует обратить главным образом на значение корня этого слова. Дело в том, что объяснение греческими авторами rJuqmovÇ с помощью термина sch`ma, и наш перевод этого слова как “форма” лишь весьма приближенно передают его подлинный смысл. Между sch`ma и rJuqmovÇ есть разница: sch`ma по отношению к e]cw “я держу(сь)” выступает как “форма” постоянная. уже осуществленная, рассматриваемая как своего рода самостоятельная вещь. JRuqmovÇ же - наоборот, обозначает ту форму, в которую облекается в настоящий момент нечто движущееся, изменчивое, текучее, то есть форму того, что по природе не может быть устойчивым; rJuqmovÇ приложимо к отдельному типичному проявлению (pattern) какой-то изменчивой субстанции... Это форма мгновенного становления, сиюминутная изменчивая. Глагол же rJei`n [от которого происходит rJuqmovÇ] в ионийской философии со времен Гераклита считался предикатом, отражающим самое важное свойство природы и всех вещей... И то, что для выражения этой специфической разновидности “формы” вещей выбрано одно из слов, производных от rJei`n, составляет характерную особенность целого мировоззрения и обусловлено представлением о мире, в котором мир таков, что отдельные конфигурации движущегося определяются как “протекания”. Существует глубокая связь между исконным значением слова rJuqmovÇ и философским учением, в котором этот термин выражает одна из самых своеобразных понятий... Современный смысл термина “ритм”... дал Платон, отграничив новый оттенок значения от традиционного [Филеб, 17d]”[19].
Условием возможности выделения отдельных вос-приятий из хаоса чувственных в-печатлений, условием возможности об-наружения устойчивых форм в неопределенно-хаотической бес-форменной текучести материального мира греки считали число - aj-riqmovÇ – буквально, “мера как не-подвижное в движении”, позволяющее количественно о-пределить и о-предйлить исчисляемое. Число – это мера количества как внешней формальной закономерности в противоположность качеству: lovgwn ajriqmovÇ – “одни пустые слова”, oJ ajriqmovÇ – “бесполезный, пустой человек”, “нумер”, как у Замятина. Число понималось пифагорейцами как сущность, обеспечивающая принципиальную возможность “с-равнение чего-либо с чем-либо” (а, значит, и “счета”, “ис-числения”), как конструктивный принцип понимания мира, принцип, обеспечивающий саму возможность познания. Пифагорейцу V в. до Р.Х. Филолаю традиция приписывает следующие утверждения: “Все имеет число. Ибо без последнего невозможно ничего понять, ни познать. … Оно <число>, прилаживая все вещи к ощущению в душе, делает их <таким образом> познаваемыми и соответствующими друг другу…”[20]. Число как бы артикулирует мир, делает его членораздельным, а потому дарует возможность истинного познания. Все дело в той, уже отмечавшейся нами выше специфике греческой ментальности, которую можно назвать “стремлением к созерцанию неизменных форм бытия”. Поясняя генезис этой особенности греческой культуры, известный английский историк и философ Р. Дж. Коллингвуд пишет: греки “были совершенно уверены в том, что объектом подлинного знания может быть только неизменное, ибо оно должно иметь определенный, присущий только ему характер и не носить в себе семена своего разрушения. Если вешь познаваема, она должна быть определенной. Если же она определенна, то эта определенность должна быть настолько полной и исключительной, что никакое внутреннее изменение, никакая внешняя сила не смогут преврвтить ее во что-то другое. Греческая мысль добилась своего первого триумфа, открыв в объектах математического знания нечто такое, что удовлетворяло этим условиям. Прямой железный стержень может быть согнут в дугу, плоская поверхность воды может покрыться волнами, но прямая линия и плоская поверхность, как они мыслятся математиками, - вечные объекты, которые не могут измениться”[21]. И только познание этих вечных математических структур и может сообщить нам “знание” в собственном смысле слова - ejpisthvmh, отличное от “мнения” dovxa - того эмпирического полузнания о реальных текучих событиях, которым мы реально обладаем, то подлинное знание, которое дарует человеку спасение. С самого начала существования пифагорейского сообщества главной задачей его членов было очищение человеческой души для спасения ее от круговорота рождений и смертей. Одним из важнейших средств очищения считались научные занятия, прежде всего. занятия математикой и музыкой. Именно то обстоятельство, что ранние пифагорейцы восприняли число как начало устронения - и, соответственно, познания, - Вселенной, а в исследовании числовых отношений увидели такое же средство спасения души, как и в религиозных ритуалах, - именно это обстоятельство и сыграло важнейшую роль в превращении математики в науку, в научную систему, какой она не была раньше. В отличие от древневосточной (египетской, вавилонской) математики, которая представляет собою совокупность определенных правил вычисления и примеров решения задач, имеющих практически - прикладной характер, древнегреческая математика представляет собою систему. построенную с помощью дедуктивного метода. Греки называли приемы вычислительной математики логистикой (logistikhv - “счетное искусство”, “техника счисления”), и отличали логистику от математики как теории. То, что у вавилонян и египтян выступало лишь как средство, греки (точнее, пифагорейцы) превратили в самостоятельный предмет исследования, т.е. в цель последнего. Связано это с (как уже говорилось) особым пониманием смысла и цели математического знания, особым пониманием природы числа, а само это понимание обусловлено особыми религиозными целями пифагорейцев. Именно греки впервые ввели в математику доказательство, что чрезвычайно существенно т. к. большинство математических высказываний относятся к бесконечным множествам объектов. Математика у пифагорейцев, таком образом, превратилась в самодостаточную систему, ставшую предметом особого самостоятельного исследования.
Итак, число, будучи по определению “синтезом предела и беспредельного”, обусловливает саму возможность познания. ибо познание должно о-предел-ять познаваемый предмет, от-грани-чивая его от всего остального. Но число не просто обуславливает возможность познания. Как подчеркивает А. В. Ахутин, “вся специфика античного теоретического мышления и вся сложность понимания его с точки зрения современно научной культуры... состоит в том, что... основание бытия и основание познания - совпадают... Вот почему основные конструктивные принципы античной науки - число, предел, атом, эйдос, форма - всегда суть и онтологические принципы”[22]. Поэтому утверждение “все есть число” для грека представлялось вполне осмысленным; при этом под числом греки подразумевали ту форму, в которую о-форм-ляется созецание – qewriva[23] (см.: Аристотель Метафизика, XIII, 6, 1080b 13). Нет поэтому ничего странного и в том, что сами числа пифагорейцы представляли телесно о-формленными. Четные числа пифагорейцы называли “женскими”, нечетные - “мужскими”, единица не была ни четной и нечетной и вообще не считалась числом, тем самым как бы выпадая из числового ряда, но считалась началом чисел, ибо чтобы стать числом, все должно приобщиться к единице, она же - единство. Именно к пифагорейскому представлению о единице восходит и то определение, которое дает Евклид в VII книге “Начал”: “Единица есть то, чрез что каждое из существующих считается единым”[24].
Из используемого пифагорейцами форма-льного изображения чисел оче-видно, что числовой ряд представляет собою на-глядное изо-бражение некоторой операции - операции подобия или пропорции - ajna-logiva - “со-ответствия”, “со-размерности”. Учение о числе, пропорции и гармонии - центральное в пифагореизме и важнейшее для всего античного мышления вообще. Вплоть до Аристотеля оно является основой предметности греческого мышления. Впервые достаточно отчетливо учение о числе как о том, что опосредует и объединяет мировые противоположности, создавая априорно-онтологические предпосылки познаваемости мира, было выражено уже Гераклитом: “Смысл (Логос) мира, сущий вечно, люди не понимают и прежде соприкосновения с ним. и соприкоснувшись. Ибо, хотя все [люди] сталкиваются напрямую с этим Логосом, они подобны невоспринимающим его, даром что узнают опытно то же, что описываю и я, разделяя сущее согласное его истинной сущности... Что же касается остальных людей, то они не осознают того, что делают наяву, подобно тому как этого не помнят спящие”. “Мудрость в том, чтобы знать все как одно, ...враждебное находится в со-гласии с собой: перевернутое со-единение (гармония), как лука и лиры”.Столь пристальное внимание именно к Логосу, к пропорции естественно укладывается в проблематику пифагорейцев: какой-либо объект оказывается познаваемым лишь в том случае, когда его не просто можно вычленить из окружающего потока событий, но когда определены те операции, те преобразования, по отношению к которым объект остается самотождественным. Такого рода операции подобие - ajna-logiva - есть операция пропорциональности.
Согласно преданию, именно Пифагор обнаружил что приятные для слуха созвучия - консонансы (лат. consonantia - “созвучие”, греч. sum-foniva) - получаются лишь в том случае, когда длины струн, издающих эти звуки, соотносятся как целые числа первой четверки, т.е. как 1 : 2 , 2 : 3 , 3 : 4. Эти интервалы - “совершенные консонансы” - позднее получили латинские названия октава (1 : 2), квинта (2 : 3) и кварта (3 : 4).
В позднеантичной науке о музыке часто передавалась легенда о том, как Пифагор обнаружил числовые выражения интервалов. Например Гауденций излагает ее так “Рассказывают, что Пифагор нашел их причину [следующим образом]. По случаю, проходя мимо кузницы, он заметил, что удары молотов по наковальне [создают] несозвучия и созвучия Войдя [в кузницу], он сразу же стал выяснять причину отличия ударов и [причину] созвучия. Он обнаруживает ее, увидев различие в весе молотов, и [понял], что соотношения весов являются причиной различий величин [интервалов] и созвучий звуков Он обнаруживает, что при звучании созвучия кварты в весах [молотов] имеется отношение эпитрита Он постигает, что квинта вызывается при ударе молотов, обладающих весом, [находящимся] в полуторном отношении При двойном соотношении веса " он замечает в звучаниях октаву Отсюда, положив начало [изучению] соответствия созвучий числам, изобретатель обращается к другому способу Натягивая две равные [по длине], одинаковые [по толщине] и выделанные тем же способом струны, он привешивает к одной вес в 3 части, а к другой — в 4 части и, ударяя каждую, обнаруживает упомянутое созвучие кварты Опять-таки, натяги вая [струны] с полуторным весом, он обнаруживает, что они звучат между собой в созвучии квинты Когда же он прикрепил двойной вес, то обнаружил, что струны звучат в [созвучии] октавы Создав тройное отношение, он наблюдает созвучие дуодецимы и далее аналогично Однако, не удовлетворившись только этим опытом, он испытывает другой метод Натягивая струну на некую линейку и деля линейку на 12 частей, он ударяет вначале по всей [струне], а затем по половине, [состоящей] из 6 частей Он обнаружил, что вся струна по отношению к по ловине [звучит] согласно созвучию октавы, которое и в начальных исследованиях достигалось двойным отношением Затем, ударяя всю [струну] и три части всей [струны], он воспринимал созвучие кварты Ударяя же всю [струну] и две части всей [струны], он обнаруживает созвучие квинты и аналогично другие созвучия. Потом, испытав их многообразно по-другому, он обнаруживает, что в указанных числах существуют те же отношения созвучий”. Аналогичное, но более краткое описание этого рассказа дает Аристид Квинтилиан.
Рекомендуемые материалы
Позднеантичные авторы не были первыми популяризаторами этой легенды. Судя по всему, она идет из далекой древности, так как среди сохранившихся музыкально-теоретических памятников впервые это предание излагается Никомахом. Оно пережило античность и существовало в течение всего средневековья не только на Западе, но и в поздней Византии Сочинения Гауденция и Аристида Квинтилиана были лишь небольшим, но очень важным звеном в этой многовековой традиции. Вот как описывает обстоятельства этого удивительного открытия Анций Манлий Торкват Северин Боэций (Boethius) (ок. 480-524) в своем “Трактате о музыке”: “Однажды, когда по <Пифагор> некому божественному повелению, он, проходя мимо мастерских ремесленников, услышал удары молотов, [способных] неким образом из разных звуков создавать единое согласование, он [обнаружил] то, что долго искал. Пораженный, он подошел к работающим и, долго соображая, решил, что различие, звуков создается силам”? ударяющихся [молотов], и чтобы это установить точнее, он приказал [кузнецам] поменять между собой молоты. Но [оказалось, что] своеобразие звучаний заключалось не в мышцах людей, а было связано с изменяющимися молотами. Когда он узнает это, он измеряет вес молотов, которые согласовывались друг с другом н консонансе октавы, [и] они оказались в двойном весе. Тот же [молот], который был удвоен [но сравнению] с другим, содержал 3/4 третьего [молота], с которым он звучал, разумеется, в кварте. А относительно некоторого другого [молота], который соединялся с ним же в консонансе квинты, [Пифагор] открыл, что тот же [молот] по отношению к предыдущему удвоенному [по весу молоту] имеет 3/2. А те два [молота], к которым предыдущий удвоенный был признан в отношениях 3/4 и 3/2, взвешенные, имели друг к другу отношение 9/8. Пятый же [молот], несозвучный со всеми [другими], был отброшен.
Поэтому до Пифагора музыкальные консонансы именовались [просто]: некоторые октава, некоторые — квинта, некоторые — кварта, которая является наименьшим консонансом. Пифагор же первым установил, какой пропорцией определяется это согласованное созвучие звуков. И чтобы было яснее то, что сказано, пусть весы четырех молотов будут такими, которые содержатся, например, в ниже записанных числах: 12, 9, 8, 6. Значит, молоты, которые весом соотносились [между собой] как 12 к 6, звучали в удвоенном отношении — в консонансе октавы. Молот же в 12 весов с молотом в 9 [весов], а также молот в 8 весов с молотом в 6 [весов] сочетались в консонансе кварты, согласно эпитритной пропорции. [Молоты] в 9 весов к б [весам] и 12 с 8 сочетались в консонансе квинты, а [молоты] в 9 [весов] с 8 звучали в соотношении 9:8, [соответствующем] тону.
Итак, вернувшись домой, он различным взвешиванием определил, заключалась ли в этих пропорциях вся причина симфоний. Сразу же, прикладывая одинаковые тяжести к струнам и различая слухом их созвучия, он, возобновляя [сопоставления] с длиной трубок при двойной и половинной величине, и, сравнивая другие пропорции, различными опытами получил самую достоверную истину. Аналогичным образом, многократно наполняя для веса чашами [с водой] сосуды разных объемов, а также многократно ударяя палочкой (медной или железной) сами чаши, наполненные различными весами, он был обрадован, что ничего иного [по сравнению с уже известным] не открыл для себя”[25].
Легенда утверждает, что если к струнам подвесить грузы, которые будут находиться между собой в пропорциях созвучных интервалов, то звучания струн также будут соответствовать звукам тех же интервалов Однако на самом деле это не так В дей ствительности звучания струн и грузы, привязанные к ним, находятся в иных отношениях Если, например, требуется получить на одинаковых по размерам струнах звучание кварты (4 : 3) и квинты (3 : 2), то грузы должны быть в отношении 16 : 9 : 4. Иначе говоря, в таком случае высота звучания струн пропорциональна квадратному корню веса грузов, способствующих их натяжению Глубокая вера во всесилие интервальных пропорций в их наиболее распространенной форме, выражающейся отношениями длин струн, была механически перенесена и на другие случаи Следовательно, идея, справедливая при “геометрическом воплощении”, оказалась неверной в сфере физической реальности. Необходимо отметить, что уже Птолемей понял ошибку, лежавшую в основе “кузнечной легенды”, и когда он писал о звучании струн с подвешенными на них грузами, то хорошо знал, что “невозможно будет, чтобы отношения весов [грузов] соответствовали [отношениям], получаемым посредством их звучаний”. Птолемей не дал точного ответа на вопрос о зависимости весов грузов и возникающих интервалов, но уже сам факт установления им ошибки весьма показателен. Вместе с тем, ранневизантий ские авторы, как мы видим, прошли мимо мнения александрийского ученого и продолжали передавать легенду в ее изначальном виде.
Обнаруженная пифагорейцами четверка чисел - 1, 2, 3, 4 - лежащая в основе закона консонансов, получила наименование тетрады – tetravdion. Пифагорейцы обнаружили, что две звучащие струны дают консонанс лишь тогда, когда их длины относятся как целые числа, составляющие треугольное число 10 = 1 + 2 + 3 + 4. На основе представлений о том, что источник гармонии лежит в мире натуральных чисел, пифагорейцами был создан так называемый “пифагоров строй”, использовавшийся европейской музыкой вплоть до XIV века. Четверица чисел, составляющих треугольное число – тетрада или тетрактида – считалась фундаментом мирозданья, положенным богами в основу всех вещей (отсюда – учение о четырех первоэлементах). Сумма чисел, составляющих тетераду, давала священную десятерицу и символизировала всю Вселенную.
Дело в том, что в античности верили, что, во-первых, все явления природы подчиняются одним и тем же закономерностям (мы и сейчас думаем, или, по крайней мере, хотим думать так же), а во-вторых, результатом всякого движения является звучание (сейчас мы уже - но может быть и пока! - так не думаем[26]). Весь движущийся мир поэтому представлялся огромным непрестанно звучащим музыкальным инструментом, исполняющим мелодию, задуманную его Творцом. Всякое движение создает звучание. Без движения существовало бы полное безмолвие. Движение любого тела - и камня, и струны - вызывает звучание. Если это всеобщий закон, то он должен действовать во всякой среде и на всех уровнях. Значит, движение планет также создает звучание. Ведь невозможно, чтобы движение столь огромных тел не вызывало звука. Следовательно, нужно допустить, что весь космос наполнен звучанием - “гармонией сфер”.
Как звучала музыка космоса? Каждый человек сам должен был создавать образ ее звучания в зависимости от своей фантазии, своего представления о скоростях движения планет и о величине их масс, а также в соответствии со своим “внутренним слухом”, музыкальными вкусами, симпатиями и антипатиями.
Лекция "2.3 Расчеты на прочность и жесткость при растяжении (сжатии)" также может быть Вам полезна.
Но никто из людей никогда не слышал этой божественной музыки. Престиж науки требовал найти объяснение тому, что столь сильное звучание, создаваемое беспрерывным движением громадных планет, никто не слышит. И такие объяснения появились.
По мнению одних, звучание “гармонии сфер” существует со дня рождения человека, но люди настолько привыкли к нему, что уже не реагируют на него (Аристотель “О небе” II 9 290 b 25). С точки зрения других, возможности человеческого слуха настолько ограничены, что они просто не в состоянии воспринять столь мощное звучание, создающееся небесными телами. Именно так объясняет это явление Цицерон (“О государстве” VI 5, 18 - 18) и в подтверждение своих слов приводит рассказ о неком племени, живущем возле грохочущего нильского водопада: люди этого племени не воспринимают его шума якобы из-за чрезмерной громкости звучания.
Идея “гармонии сфер” и методы, оправдывающие ее существование, выявляют характерное для греков стремление к универсализации своих знаний. Законы мира едины, и если то, что мы знаем в отношении единичного явления справедлива, то же самое происходит и со всеми аналогичными по природе явлениями[27].
Когда в V веке до Р.Х. пифагорейцы установили связь между высотой тона, издаваемого колеблющейся струной, и ее длиной, и соотношение между длинами струн, издающих гармоничные созвучия, и отношением чисел натурального ряда, открытие это имело фундаментальное значение: оказалось, что законы красоты есть законы математические! А поскольку “космос” - красив (а геч. kovsmoÇ, напомним, происходит от глагола kosmevo - “украшать”), то стало быть “космические законы” есть законы числовой гармони: “все есть число”. Не случайно Аристотель, говоря о пифагорейцах, не отделяет их учение о гармонии от учения о числе. По его словам, пифагорейцы “видели, что свойства и соотношения, присущие гармонии, выразимы в числах; так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо числам и что числа – первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элементы всего существующего и что все небо есть гармония и число” (Метафизика, I, 5, 985b 30). Космос устрояется подобно тому, как изготавливается музыкальный инструмент, пропорциональное натяжение струн которого обуславливает гармонию звука, гармонию мира, - а потому, описывая устроение космоса демиургом, Платон говорит о его числовом строении по принципу музыкальной гармонии (Тимей, 35b-36c). “В греческой философии существовал даже термин tovnoÇ (что значит “натянутость”), которым философы, как например Гераклит или стоики, характеризовали все бытие в целом. Оно все, с начала до конца и сверху донизу, было в разной степени натянуто и напряжено, в разной степени сгущено и разрежено. Не вещи в пространстве были в разной степени напряжены, а само пространство было в разной степени напряжено и натянуто”, - свидетельствует А. Ф. Лосев[28], - совсем как в общей теории относительности. Такая взаимо-со-образная натянутость бытия создает гармонию макрокосма. Отметим, что античная интуиция звучащего космоса была отчасти усвоена и христианской традицией. Напомним, что исповедание Бога Творцом мира означает также и признание Его Композитором бытия. В раннехристианском искусстве Христос иногда сигнифицируется дивным певцом Орфеем, чудесное пение которого побеждает даже ад. Один из глубочайших богословов IV века – “золотого века святоотеческой письменности” - св. Григорий Нисский, писал: “строй мироздания есть некая музыкальная гармония, в великом многообразии своих проявлений подчиненная некоторому ладу и ритму, приведенная в согласие сама с собой, себе самой созвучная и никогда не выходящая из этого созвучия; и этому не служат помехой многообразные различия, обнаруживающиеся между различными вещами в мироздании. ... Поистине из мирового созвучия рождается гимн непостижимой и неизреченной славе Божией: этот гимн - согласованность мироздания с самим собой, слагающаяся из противоположностей”[29]. Микрокосм-человек, по самому устроению своему со-звучный гармонии Вселенной, взаимо-действуя с космосом вос-принимает и о-со-знает его красоту в числовых соотношениях. Таким образом, законы гармонии имеют универсальный характер.
Нет ничего удивительного в том, что весь космос представлялся грекам воплощением числовой музыкальной гармонии. Для греков музыка, - mousikhv,- была “искусством муз”, - “мыслящих” (mousai), т. е. умных сущностей, сил[30], обуславливающих упорядоченность и гармонию ( Jarmoniva - “связь”, “строй”, “со-глас-(ован)ность”) мелодии и всего мира. Сам термин музыка, - mousikhv, - греки понимали в узком и широком смыслах: в узком – как искусство музыки или наука о музыке, а в широком – как комплекс знаний, связанных с общей культурой и образованием. Истоки и происхождение же существительного mou`sa, а на дорийском диалекте - mow`sa до конца не ясны. Диодор Сицилийский (80-29 гг. до Р.Х.) в своем труде “Историческая библиотека” (IV 7, 4) говорит, что “музы были названы от [выражения] “осведомлять людей” (muei`n touVÇ ajnqrwvpouÇ)… - обучение всем тем видам [знаний], которые хороши и полезны, и тем, которые не известны необразованному народу”. Много столетий спустя византийский словарь Х века с загадочным названием “Суда” (прежде он считался принадлежащим лексикографу Свиде), основывающийся на древнейших, не сохранившихся до нашего времени источниках, так объясняет слово “муса”: “Муза - это познание; [оно произошло ] от глагола mw` - “осведомляться”, так как [муза] была причиной всякого образования”. С одной стороны, слово “муса” этимологически ведет свою линию от греческого глагола mavomai - желать, стремиться. С другой - оно довольно тесно сопряжено с двумя существительными: maniva (мания) - безумие, восторженность, вдохновение и mavntiÇ (мантис) – прорицатель. Во всяком случае, пение было теснейшим образом сопряжено с прорицанием. Недаром греческий глагол uJmnwdevw означает не только “славить песней”, но и “пророчествовать”, а существительное uJmnwdiva – и “песнопение”, и “прорицание”[31]. Греки свято верили в то, что боги даровали людям музыку не ради лишь чувственного услаждения слуха, но для того, чтобы обрести гармонию в душе и в поступках (Плутарх. О суевериях, 5)[32]. Идеал античности – мусический человек, который, по глубокому убеждению древних греков, находится под постоянным покровительством муз и одновременно является их служителем. Занятия же музыкой и математикой, как считали пифагорейцы, способствуют гармонизации души человека.
Именно пифагерйцы возвысили математику до ранее неведомого ей ранга: числа и числовые закономерности они стали рассматривать как ключ к пониманию космоса. Они впервые пришли к убеждению, что “книга природы написана на языке математики”, как спустя почти два тысячелетия выразил эту мысль Галилей (хотя, разумеется, представление о природе и математики у него существенно изменились по сравнению с пифагорейскими).
