Творчество В.А. Жуковского

Творчество В.А. Жуковского

План

1. Элегии и элегические стихотворения  - песни, романы, послания в творчестве В.А. Жуковского.
2. Балладное творчество поэта.
3. Поэмы В.А. Жуковского.

1. Элегии и элегические стихотворения  - песни, романы, послания в творчестве В.А. Жуковского.

Элегиям принадлежит первое место в творчестве Жуковского, но не по количеству, а по значению, по содержательной наполненности, глубине самовыражения и по влиянию этого жанра на другие. В основном элегии лежат у истоков его творчества.

Элегии Жуковского - большие лирические произведения, в которых описательное и медитативное начала находятся в глубо­ком взаимопроникновении благодаря тому, что центром произве­дения оказывается элегическая личность. В прославленных элеги­ях «Сельское кладбище», «Вечер», в стихотворении элегического тона «Певец» в центре — образ юноши. Элегическая личность в поэзии Жуковского — совсем юный человек, он «Едва расцвел — и жизнь уж разлюбил» («Певец»). Горести, сомнения, раздумья юного сердца изливает поэт в стихах. Лирический конфликт в том и состоит, что юное существо оказалось не принятым жизнью: «Здесь пепел юноши безвременно сокрыли...» («Сельское кладби­ще»); «Придет сюда Альпин в час вечера мечтать // Над тихой юноши могилой!» («Вечер»); «И рано встретил он конец, // За­снул желанным сном могилы...» («Певец»).

Знаменательная особенность центрального элегического обра­за Жуковского в том, что поэт разрушал грани между жизнью и смертью своего героя, его бытием и небытием. В «Сельском клад­бище» применен своеобразный, именно элегический прием ком­позиции образа и всего стихотворения. Юноша-поэт вначале пе­редает впечатления, вызванные сельским кладбищем, а затем он как бы видит себя умершим, похороненным и уже глазами других людей, как бы со стороны, смотрит на себя и читает эпитафию на собственном надгробии. Элегическая личность Жуковского, живя на свете, переносится в «мир иной», представляет себе жизнь без себя; герой живет и не живет одновременно. Такого рода разруше­ние границ между бытием и небытием, странные посещения жи­вущим «мира иного», его погружения в могилы — первые роман­тические предвестия в элегиях Жуковского, на первый взгляд вы­держанных в традициях сентиментализма.

В ранних элегиях «переселения» лишены мистики, они — ре­зультат необычной игры воображения поэта или его грустных пред­чувствий. «Переселения» имеют не мистический, а этический ха­рактер. Юный поэт размышляет о судьбе тех, чьи надгробия ли­шены пышности, а имена канули в Лету. Не прославленные герои отечества, а простые сельские жители привлекли внимание элеги­ческого человека. Их судьбы побудили его (в элегии «Сельское кладбище») сформулировать целый моральный кодекс, основанный на принципах гуманизма: всегда следовать голосу совести и чести, не раболепствовать перед сильными мира сего, не прельщаться лестью и не служить своей гордыне, не быть жестоким и равнодушным к тем, кто страдает, ценить в жизни не успех славу, наслаждения, а добросердечие, отзывчивость, способность чувствовать чужую боль, готовность прийти на помощь нуждающемуся в ней.

Главный интерес Жуковского как романтика вызывают особые переживания, эмоциональные и интеллектуальные: воспоминания, мечты, надежды, сны, чувства природы (весеннее чувство, вечернее и утреннее чувства), чувство грусти, но и утешение в слезах, атакже «невыразимое», но существующее в душе — мир пред­чувствий.

Рекомендуемые материалы

Воспоминания, а их мир больше всего представлен в его элегиях и близких им стихотворениях, для Жуковского имеют глубокий философско-этический смысл:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

Поэт стремится найти для человека нравственную опору, которая сделала бы его морально стойким перед лицом активного зла.

В элегическом стихотворении «Теон и Эсхин» — этическая про­грамма поэта, размышляющего о счастье человека. Автор убежда­ет в необходимости не внешней активности, а нравственной. Странствователю Эсхину был противопоставлен домосед Теон, на­шедший истинный путь к счастью в нравственно чистом сущест­вовании и стремлении к возвышенным целям. Только духовные ценности, открытые в человеческом сердце, нетленны, утвержда­ют автор и его любимый герой. Звание человека — лучшее среди всех званий и санов: «При мысли великой, что я человек, // Всег­да возвышаюсь душою». Гуманность Теона позволила ему пере­жить тяжелые личные утраты, примириться с ними и сохранить просветленное, хотя и не лишенное меланхолии, сознание.

В поэзии Жуковского обнаруживается романтическое пережи­вание красоты. У него прекрасному синонимичны слова: «очаро­вание», «обаяние», «обворожение», «невыразимое»: «Минувших дней очарованье», «Прошли, прошли вы, дни очарованья», «оча­рованный поток», «очарованная тишина», «очарованное Там».

Романтическое мироощущение поэта, собственно, и выражается в его элегиях в этом очаровании. Другие свойства романтического вой­дут в его баллады. Элегическая личность отделена от повседневности состоянием очарования, которое вызывают и природа, и собствен­ные воспоминания, мечты, безотчетные стремления.

2. Балладное творчество поэта.

Жуковский вошел в историю русской поэзии как балладник. Жанр баллады появился в русской литера­туре задолго до Жуковского, но только он придал ему поэтическую прелесть и сделал популярным. Больше того, он срас­тил поэтику жанра баллады с эстетикой романтизма, и в результате этот жанр превратился в характернейший знак романтизма.

Главная эстетическая тональность баллад Жуковского — ро­мантика ужасов. Сохраняется меланхолическая прелесть стихов, но она существует теперь на почве сюжетов фантастических, тра­гических, странных.

Основная тема его баллад — преступление и наказание. Жуковский-балладник обличал различные проявления эгоцентриз­ма. Постоянный герой его баллад — сильная личность, сбросив­шая с себя нравственные ограничения и выполняющая личную волю, направленную на достижение сугубо эгоистической цели. Варвик (из одноименной баллады) захватил престол, погубив свое­го племянника, законного престолонаследника, — ведь Варвик хо­чет царствовать. Жадный епископ Гаттон («Божий суд над епис­копом») не делится хлебом с голодающим народом. Рыцарь Адельстан, как новый Фауст, связывается с дьяволом, страшной ценой покупая у него личную красоту, рыцарскую доблесть и любовь красавицы. Разбойники убивают безоружного поэта Ивика в лесу. Поэт указал на аморальность и в семейных отношениях: когда муж-барон участвует в сражениях, жена изменяет ему с тем, кто тоже называется рыцарем. Но барон убивает своего соперника не в чест­ном поединке, не по-рыцарски, а из-за угла, тайно, трусливо, обе­регая себя самого от опасности. Каждый думает только о себе, только о своем благе.

Балладный мир Жуковского утверждал: в жизни совершается поединок добра со злом. В нем в конечном счете побеждает добро — нравственное начало. В балладах развер­нута идея не всепрощения, а справедливого возмездия. Поэт ве­рит, что порочный поступок обязательно будет наказан. Ничто зло­дейское не остается безнаказанным. Таков закон мирового поряд­ка, нравственный закон, которому, по мысли поэта, подчинено все бытие. Главная идея баллад Жуковского на тему преступления и наказания — идея торжества нравственного закона.

Среди баллад Жуковского особое место занимает цикл о люб­ви: «Людмила», «Светлана», «Ленора», «Алина и Альсим», «Эльвина и Эдвин», «Эолова арфа», «Рыцарь Тогенбург». Жуковский формировал ту теорию романтической любви, от которой оттал­кивались другие поэты: романтики развивали ее, углубляли, обо­гащали или показывали образцы романтических антитез; реалис­ты пародировали, возражали, опровергали. Но Жуковскому при­надлежала заслуга создания определенного этического эталона.

Сентиментальный идеал верной и счастливой любви или люб­ви, прошедшей через испытания жизни и нравственно вознаграж­денной, значительно дополняется в балладах Жуковского новыми нравственно-психологическими коллизиями. Любовь в его балла­дах окрашивается в трагические тона. Задача поэта — наставить человека, оказавшегося в трагической ситуации утраты страстно любимого. Исходный нравственный тезис поэта всегда один и тот же, Жуковский верен себе. Он требует обуздания эгоистических желаний и страстей.

Его несчастная Людмила (и Ленора) из одноименной баллады жестоко осуждена потому, что она предается страсти, желанию быть во что бы то ни стало счастливой со своим милым; любовная страсть и горе утраты жениха так ослепляют ее, что она забывает о других своих нравственных обязанностях — по отношению к другим людям, к самой себе, к жизни в целом. Поэт считал, что для нравственного человека целью жизни отнюдь не является достижение счастья. «...В жизни много прекрасного и кроме счастья», — говорил поэт, по воспоминаниям современника. Грех Людмилы, ропщущей на Бога, в том и состоял, что она хотела личного счастья вопреки всему и всем, а по концепции баллады — вопреки воле Про­видения.

Баллада «Светлана» по сюжету близка «Людмиле», но и глубо­ко отлична. Оригинальная баллада Жуковского имеет конкрет­ный адрес, она посвящена юной А.А. Воейковой (младшей сестре Маши Протасовой), которой в 1808—1813 гг., когда писалась бал­лада и публиковалась, было 13—18 лет. Весь стиль баллады в женственном, девичьем ореоле. Поэт передал очарование юности. Героиня — «милая Светлана» (Людмила не была ни разу на про­тяжении всей баллады «милой», синонимом к ее имени служили слова «дева» и «девица»), а Светлана рисуется в окружении дру­гих девушек и тоже «милых», так как все, связанное с ними, вызы­вает ласковое чувство поэта: «башмачок», «песенки», «локоток», и весь «крещенский вечерок», и сами девушки — «подружки», «под­руженьки». Поэт воспроизводит привлекательный и изящный де­вичий мир, в котором значимы и «башмачок», и «серьги изумрудны», и «перстень золотой», а особенно зеркало; даже у коней, на которых приехал жених-мертвец, «поводья шелковы», красивы. Но внешние атрибуты девичьей жизни не столь важны в балладе, сколько внутренние: грусть о женихе, мечты, гадания, сны, слезы о нем же «тайная робость», внутренний трепет, разговор со своим «вещим сердцем» о будущем: «Что сулишь душе моей, // Радость иль кручину?». Но девичьи слезы не вечны, и настроения изменчивы.

Баллада рассказала не только об эпизоде из жизни юного существ; (гадании молоденькой девушки о женихе), но представила внутренний мир героини. Баллада полна жизни, движения, и внутреннего, ивнешнего, какой-то девичьей суеты («За ворота башмачок, // Сняв с ноги, бросали; // Снег пололи; под окном // Слушали; кормили / Счетным курицу зерном; // Ярый воск топили...»); во сне продол­жается это мнимо серьезное действие — безудержная скачка на кот с приснившимся женихом. Мир баллады динамичен, и душевный мир героини подвижен, полон колебаний. Страхи легко сменя­ются улыбками:

Улыбнись, моя краса,

На мою балладу;

В ней большие чудеса,

Очень мало складу.

Страшная фантастика в балладе разрешается в шутке, в мягкой улыбке самого поэта.

Стиль баллады «Светлана» отличается цветовой гаммой. Люд­мила нарисована на фоне черной, видимо, летней ночи: она в тем­ноте дубрав и лесов или на буграх, на равнинах, освещенных туск­лым лунным светом. Баллада «Светлана» выдержана скорее в бе­лом цвете, который побеждает страшную темноту ночи. Источник белого цвета в балладе — прежде всего снег, образ которого воз­ник в первой строфе и сопутствует сюжетной линии до конца. Девушки, гадая, «пололи снег». Светлане снится снег: «вьюга над санями», «метелица кругом», «снег валит клоками», кони, «снег взрывая», мчатся, а когда она проснулась, «снег на солнышке блестит», «на дороге снежный прах». От строфы к строфе переходит образ снега, наполняя балладу белизной. Она подкрепляется и об­разами «белого платка», используемого во время гадания, стола, покрытого белой скатертью, «белоснежного голубка» и даже «белого полотна», которым накрыт мертвец. Белый цвет (но, конечно, не савана, а снега — лейтмотивного образа) ассоциируется с именем героини: Светлана, светлая, а по-народному свет «белый». Белый цвет — символ чистоты и непорочности.

Второй, контрастный, цвет в балладе не черный (в ней только «черный вран»), а скорее темный: «темно в зеркале» (во время гадания), «темна даль» дороги, по которой мчатся кони, «одино­кая, впотьмах», Светлана перед избушкой. Черный цвет страшной балладной ночи, ночи преступлений и наказаний, в этой балладе смягчен, высветлен.

Только баллада «Светлана» наполнена «огоньками» — еще одна особенность живописного рисунка поэта в знаменитом стихотво­рении.

Очарование баллады — в образе юной, влюбленной Светланы. Ее страхи рассеялись, она ни в чем не повинна. Но поэт, верный своим этическим принципам, предупредил юное существо против порока самолюбия. Смирись, человек, и покорствуй Провидению — вот позиция автора. Вера в Провидение оборачивается верой в жизнь: «Здесь несчастье — лживый сон; // Счастье — пробужденье».

Баллады «Людмила» и «Светлана» выразили человеческую потребность в любви. К ним примыкает и «Эолова арфа» — шедевр Жуковского, в котором он предстает как романтический поэт-художник и поэт-музыкант. Музыкальное начало в этой балладе особо акцентировано в самом названии произведения, в его поэтической теме. Любовь -прекрасная мелодия, прозвучавшая в сердце человека; в балладе соз­дан образ арфы любви. Арфа у Жуковского — широкий романти­ческий символ, подчинивший себе всю поэтику стихотворения.

«Эолова арфа» может служить образцом романтической музы­кальности. Все стихотворение основано на ассоциациях со звука­ми арфы: название, содержание стихотворения, его образы, дви­жение стихов, лексика и ритмы призваны заставить читателя ус­лышать музыку, издаваемую арфой. Главные же мелодии баллады, взаимосвязанные и сливающиеся, — это музы­кальные темы Минваны и Арминия. Сходные несчастные судьбы, взаимная любовь, общее горе разлуки как бы заложены в сходно звучащих именах, содержащих слог «мин». У Жуковского родные души имеют и родственные имена. В словах-образах, в звуковых повторах-вариациях — целая философия жизни и любви: идея очарования молодой любви, ее хрупкости и ненадежности, порицание грубой силы, разрушаю щей человеческое счастье, идея трагической невозможности оста­новить прекрасное мгновение юной любви, грустного примире­ния с неумолимым законом изменчивости жизни, но и утвержде­ние торжества любви как высшей духовности, не поддающейся грубой силе.

3. Поэмы В.А. Жуковского.

Эволюция поэзии Жуковского состояла в усилении лироэпического начала в его творчестве. В 30—40-х годах эпика преобладала в его творчестве, хотя она, как правило, была стихотворной. Жуковский в 40-х годах верен традициям «золотого века» поэзии. Делая переводы, он нередко прозаический текст переводил стихами. Терминология эпических жанров в первой половине XIX в. не была упорядочена, и слово «поэма» в то время связывали с высоким жанром классицизма и античности, поэтическим повествованием о возвышенном. Сни­женный стихотворный жанр, повествующий о простом, житейс­ком, об обыкновенных людях, называли «повестью» или «былью». В этом смысле и Жуковский обозначил свои поэмы «повестями» и «былями». В то же время, постоянно называя свои произведе­ния «повестями», он сближался с главным руслом литературного развития 30—40-х годов. Это был третий вместе с элегиями и бал­ладами ведущий жанр, в котором формировался художественный метод первого романтика.

В ранней поэме «Аббадона» (перевод второй песни поэмы Ф.Г. Клопштока «Мессиада») — космический масштаб решения излюбленной темы. Серафим Аббадона восстал против Бога и при­соединился к сатане. Но бунт против мирового Добра и единение со Злом губят саму душу падшего серафима, в ней воцаряется «вечная ночь», он погружается в «жилище мученья» и ждет лишь самоуничтожения. Поэма лежит у истоков романтического вопло­щения «демонической темы» в лироэпическом жанре русской ли­тературы, и если Кюхельбекер в разработке ее близок Жуковско­му, то Пушкин и Лермонтов вносят в нее особую психологичес­кую и философскую глубину.

В поэмах Жуковского выделяется мотив суда: «Суд Божий» (из Ф.Шиллера), «Суд в подземелье» (из В.Скотта), к ним примыкает баллада «Божий суд над епископом» (из Саути).

Более глубоко индивидуальность русского романтика прояви­лась в его шедевре — поэме-сказке «Ундина» (перевод и стихо­творное переложение прозаической повести Ф. де ла Мотт Фуке). Многозначность, символика старинной сказки (хотя в произведе­нии скорее стилизация под средневековый фольклор, нежели под­линный фольклоризм) переплелись с романтической таинствен­ностью, недоговоренностью, намеками; сказочные ситуации погру­жены в лирическую стихию авторского сочувствия героине, сопе­реживания, восхищения ею. Идея поэмы, философская позиция автора воссоздаются в анализе фантастических происшествий: здесь этический пантеизм (одухотворение природы, обнаружение в ней добрых и справедливых начал, истоков любви). Ундина, рож­денная водной стихией, не холодная русалка, а воплощение люб­ви; дитя природы — олицетворение самоотверженного чувства. В поэме сближены любовь и совесть, последняя требует верности в любви и служения ей, памяти о ней. Рыцарь, муж Ундины, заглу­шил голос совести, оскорбил любовь и тем разрушил ее и погу­бил. Дар природы — Ундина, а это сама любовь, исчезает и по воле той же природы в своих слезах топит рыцаря. Снова у Жу­ковского торжество нравственного закона.

Поэмы иной идейно-эстетической тональности: «Орлеанская дева» (Шиллера), «драматическая поэма», по определению Жуков­ского, «Слово о полку Игореве», «Сид» (из Гердера), «Рустем и Зораб» (отрывок из поэмы «Шахнаме» Фирдоуси, переложение пере­вода Рюккерта) — несут в себе героическую тему, рисуют людей му­жественных, одушевленных высокими патриотическими идеалами.

Особенность переводов Жуковским эпических произведений, созданных в 40-е годы, «Рустем и Зораб», «Одиссея», первая и вторая (в отрывке) песни «Илиады» Гомера, — обращение поэта к глубинам истории, к временам мифологических героев. От рус­ского и западноевропейского средневековья, отраженного в «Сло­ве о полку Игореве», «Сиде» и «Орлеанской деве», утверждаю­щих величие и красоту героического подвига, поэт-романтик, сле­дуя принципу ретроспекции, уходит все дальше от современнос­ти, осмысливая истоки общественного бытия. «Одиссея» была со­звучна философским устремлениям поэта, понимающего жизнь как странствие. Странствования Одиссея получали аллегоричес­кий подтекст; также близок этическим идеалам поэта образ вер­ной Пенелопы; образ Одиссея, влюбленного в свое отечество, в свой дом родной и родные берега Итаки, любовь и верность кото­рого выдержали многие испытания, бесспорно импонировал поэ­ту и находился тоже в глубинной перекличке с другими его про­изведениями. Он обнаружил в «Одиссее» близкую его сердцу ме­ланхолию. «Успокаивающее», «увеселяющее» действие «Одиссеи» на душу человека новой эпохи Жуковский связывал с нравствен­ной чистотой младенчества человеческого рода, поселяющего на­дежду на возможность оздоровления и очищения. Поэт готовил «Одиссею» и для юношеского и детского чтения.

Поэма произвела большое впечатление на читателей и крити­ков. Прогрессивный журнал 40-х годов «Современник» заметил: «"Одиссея" В.А. Жуковского, бесспорно, самое замечательное ли­тературное явление 1849 года».

Значение Жуковского. Романтизм Жуковского следует определить как этико-психологический, философские проблемы добра и зла, преступления и наказания, смысла жизни, дружбы и любви, нравственного долга, совести, возмездия, счастья, глубоко волнующие поэта, придали его лирике подлинную содер­жательность и идейность. Романтическая лирика Жуковского — до­стойная предшественница поэзии Пушкина и поэтов гражданствен­ного романтизма; она страстно утверждала нравственный пафос творчества и высокую ответственность поэта за свое искусство («что он сам, то будет и его создание», «жить, как пишешь»), нравствен­ное единение личности поэта и его творчества. Эстетический мир ли­рики Жуковского — меланхолический и романтически-таинствен­ный; поэт заглядывает в нравственные глубины человеческой души, ему доступны утонченные переживания, лирика утверждает само­ценность личности. Его поэзия направляла литературу в область пси­хологического анализа.

Литература:

Жуковский В.А. (Любое издание)

Ещё посмотрите лекцию "15. Виды безопасности эксплуатации ТС" по этой теме.

Семенко И.М. Жизнь и творчество Жуковского. М.,1976.

Иезуитова Р.В. Жуковский в Петербурге. М.,1976.

Афанасьев В. Жуковский. М.,1985.

Иезуитова Р.В.  Жуковский и его время. Л.,1989.

Земорова И.Б. В.А. Жуковский и немецкие просветители / Под ред. Ф.З. Кануновой.- Томск, 1989.

Канунова Ф.З. Вопросы мировоззрения и эстетики В.А. Жуковского.- Томск,1990.