Творчество А.Н. Толстого

Творчество А.Н. Толстого  (1883-1945)

План:

1. Ранний период творчества. Автобиографическая повесть «Детство Никиты», роман «Аэлита» и др.
2. Эпопея «Хождение по мукам».
3. Русский характер и изображении А.Н. Толстого («Петр I», «День Петра», «На дыбе»).
4. Деятельность Толстого-публициста, военного корреспондента, писателя в период ВОВ (цикл «Рассказы Ивана Сударева». Рассказ «Русский характер»)

Литература:

1. Чарный М. Путь А. Толстого. М. ,1981.

2. Баранов В. Трилогия А. Н. Толстого «Хождение по мукам». М., 1984.

3. Степанов В. А. В поисках героя: Образы и характеры трилогии «Хожде­ние по мукам». Книга для учителя. М., 1989.

4. Боровяков С. А. Толстой. М., 1984.

5. Крюкова А. М. А. Н. Толстой. М., 1989.

Рекомендуемые материалы

6. Крюкова А. М. А. Н. Толстой и русская литература: творческая индиви­дуальность в литературном процессе. М., 1990.

7. А. Н. Толстой: Новые материалы и исследования. М., 1995.

Алексей Николаевич Толстой в воспоминаниях людей, хорошо знавших его, предстает личностью незаурядной, щедро одаренной от природы. Его яркий артистический талант обнаруживал себя во всем: в манере общаться с людьми, в искусстве создавать окружа­ющий интерьер, в самом образе его жизни и, конечно же, в лите­ратурном творчестве. Одним из слагаемых его успеха, по едино­душному свидетельству современников, была редкая трудоспособ­ность. Весьма скептически относившийся к Толстому И.А.Бунин тем не менее отдавал ему должное: «Работник он был перво­классный».

Художественное творчество Толстого удивляет жанровым и те­матическим разнообразием. В собрании его сочинений представле­ны романы и повести, рассказы и очерки, пьесы и киносценарии, лирические стихотворения и публицистические статьи. Среди ге­роев книг Толстого представители всех слоев русского общества. Действие произведений охватывает более пяти веков русской ис­тории, причем особенное внимание писателя привлекают ее по­воротные, решающие моменты.

Как художник Толстой выступает последовательным продолжа­телем традиций русской классической литературы XIX в. Наиболее полная оценка его личности принадлежит К. А. Федину: «Толстой был индивидуальностью ярчайшей и талантом ослепительным. Он не повторял никого ни в чем и одновременно был тонко ощутимой связью с неумирающим нашим наследием XIX в. Золотая нить, ко­торую он тянул из прошлого, нежнейшими волосками своими уво­дила к Тургеневу, Аксакову, Лермонтову, Пушкину».

Творческая индивидуальность Толстого сложилась еще до 1917 г. Выпустив вначале два сборника лири­ческих стихотворений, писатель завоевывает всероссийскую из­вестность своими рассказами (цикл «Заволжье», 1911), повестя­ми и романами об умирании дворянских гнезд («Чудаки», 1911; «Хромой барин», 1912 и др.), пьесами («Нечистая сила», «Касат­ка», обе — 1916).

Февраль 1917 г. Толстой приветствовал, выражая надежду и веру в благотворность для России «гулкого ветра» революции.

События Октября и гражданской войны он оценил негативно, и, переехав летом 1918 г. из Москвы в Одессу, следующей же вес­ной эмигрировал за границу. Как выяснилось позже, для него это было ошибкой: «Жизнь в эмиграции была самым тяжелым перио­дом моей жизни, — признавался писатель. — Там я понял, что значит быть парием, человеком, оторванным от родины, невесо­мым, бесплодным, не нужным никому ни при каких обстоятель­ствах».

В первые годы эмиграции Толстой работает над произведения­ми, отражающими события русской истории: рассказы «Наважде­ние» и «День Петра», пьеса «На дыбе» о петровском времени, «Повесть смутного времени» о событиях XVI в.

Работа над архивными источниками, в частности над материа­лами «Слово и Дело Государевы», опубликованными в «Известиях» Томского университета, была для писателя важным моментом в его творческой эволюции. Именно в это время он формулирует для себя и закон зрительного восприятия художественного слова, на­зывая его речевым жестом.

«Премудрых дьяков, наших словесников-примитивистов» Тол­стой признает своими учителями. Речевой жест, по его убежде­нию, отображает внутренние мотивы поведения и движение пер­сонажа. Особенно успешно Толстой использовал прием речевого жеста в работе над романом «Петр Первый».

В 1920 г. выходит его автобиографическая повесть «Детство Ни­киты». Этот жанр отличался популярностью и до Толстого: пре­красные произведения были созданы Л.Толстым, В.Короленко, Н.Гариным-Михайловским, М.Горьким. Но у книги А.Толстого есть свойство, выделяющее ее из ряда подобных, — особый ли­ризм. Находясь в эмиграции, писатель страдал от тоски по родине, и поэтому даже простое воспоминание об усадьбе, где он вырос, пробуждало глубокое и острое чувство. В повести — два героя. Один — любознательный мальчик Никита, перед которым раскрывается удивительная жизнь окружающего мира. Писатель использовал и воспоминания о собственном детстве, и наблюдения над взросле­нием своего сына. Лирическая поэзия познания, тонкий психоло­гический анализ душевных движений ребенка прекрасно удались Толстому.

Второй герой повести — Россия. Картины ее природы, времен года, места, где родился Никита, описаны с какой-то щемящей нежностью. Красочен и богат язык повести. Достоинства «Детства Никиты» ставят его в ряд лучших произведений этого жанра. Не­случайно отрывки из повести входили во все детские хрестоматии.

В 1922 г. был создан первый научно-фантастический роман Тол­стого «Аэлита» о космическом полете на Марс инженера Лося и вчерашнего красноармейца Гусева. Описание летательного аппа­рата, которым герои добирались до Марса, не выдерживает кри­тики. Но Толстого и не интересовали научно-технические пробле­мы. Его Гусев прошел через революцию и гражданскую войну. Он одержим жаждой социальных перемен. Революционная страсть вле­чет его и в космос. На Марсе Гусев попадает в благоприятную об­становку. Здесь назревает восстание против местного тирана. Гусев возглавляет его. Поразительно, как Толстой, находясь в эмигра­ции, угадал черты людей, подобных Гусеву, талантливо изобразив их тягу к переустройству общества, к социальной справедливости, как они ее понимали.

Вторая тема романа — тема любви, связанная с образом Лося. До этого Толстой много писал о любви и ее значении в человечес­ких взаимоотношениях. «Любовь — книга золотая» (1918) — это не просто название одной из его пьес, а отношение писателя к любви как к одному из самых высоких, облагораживающих человека чувств.

На Марсе Лось влюбляется в Аэлиту — дочь марсианского пра­вителя. Любовь излечивает его от отчаяния, возрождает к жизни. Ведь на Марс Лося привели совсем иные настроения и чувства, чем Гусева. Он переживал состояние разочарования и усталости. И когда Лось вернулся на землю, то вслед за ним, преодолевая миллионы километров, прилетел радиоголос Аэлиты. Толстой ут­верждает необыкновенную силу, высокую и непреходящую цен­ность любви. «Аэлита» сразу же была переведена на многие языки. Уже в этом романе видны изменения в настроении писателя по отношению к революции. Главный герой у него красноармеец, простой советский паренек, желающий переустройства мира. Пе­реустройства в своей жизни желал и А. Толстой. В этом желании он утвердился, встретившись в Бруклине с М.Горьким. Их встреча положила начало многолетней дружбе двух великих художников.

Возвращение на родину становилось для А. Толстого насущной необходимостью: жить без родной почвы он не мог. В открытом письме Н.В.Чайковскому, который был одним из руководителей белой русской эмиграции, Толстой изложил мотивы своего реше­ния: «Хоть гвоздик собственный вколотить в потрепанный бурями корабль». В недавно опубликованных мемуарах писателей-эмигран­тов говорится еще об одном немаловажном соображении, побу­дившем не только Толстого, но и Горького к возвращению в Рос­сию, — о состоянии их финансовых дел. Судьба уехавших склады­валась нелегко. Многие подумывали о возвращении, но одних сму­щала мысль о неизбежных компромиссах с новой властью, другие опасались репрессий.

В августе 1923 г. Толстой с семьей возвращается в Петроград, а уже в октябре он посещает строительство Волховской гидроэлект­ростанции и пишет очерк «Волховстрой».

Толстой признавался: «Мне понадобились две свои собствен­ные пятилетки, чтобы в новую эпоху стать новым писателем, пе­рейти из мира гуманитарных идей в мир идей диалектического материализма».

Первое время после возвращения главной темой художествен­ного творчества Толстого было изображение картин духовного об­нищания и морального падения белой эмиграции. Им написаны рассказы «Рукопись, найденная под кроватью», «Похождения Не­взорова, или Ибикус», роман «Эмигранты». Бывшие хозяева Рос­сии, утратившие связь с Родиной, показаны Толстым без всякой симпатии: их пустая бессодержательная жизнь никчемна и унизи­тельна, их отрицание новой России бесперспективно. Писатель вы­зывает к своим героям смешанное чувство жалости и презрения.

В середине 1920-х годов в творчестве Толстого появляется тема борьбы с фашизмом. Ей посвящены повесть «Убийство Антуана Риво» и второй научно-фантастический роман «Гиперболоид инженера Гарина». Впрочем, определение «научно-фантастический роман» к этому произведению подходит лишь отчасти. В нем со­вместились признаки многих жанров. В целом оно звучит как лите­ратурный памфлет.

Инженер Гарин изобрел аппарат, способный во много раз рас­ширить возможности человека. Нельзя не восхищаться даром на­учного предвидения Толстого. Через несколько десятилетий идея его героя была отчасти осуществлена лазерной техникой.

Инженер одержим фашистской идеей мирового господства. Свое выдающееся научное открытие он использует в собственных це­лях: для личного обогащения, для запугивания и уничтожения людей. Однако могучая техника Гарина и он сам оказываются бес­сильными перед идеей гуманизма и мира. Противостояние коммунист Шульга — инженер Гарин приводит к полному краху фа­шистских намерений последнего. Роман не потерял интереса и в дальнейшем, о чем свидетельствуют кино и телеинсценировки.

Продолжается работа Толстого и над исторической темой. В со­авторстве с ученым-историком П.Е. Щеголевым он пишет пьесы «Заговор императрицы» (1924) и «Азеф» (1925). Со все большей определенностью выявляются общественные позиции Толстого: пи­сатель спешит уверить власти в своей полной лояльности.

В подборке писательских откликов на резолюцию ЦК РКП (б) «О политике партии в области художественной литературы» (1925) есть заявление: «...Художник должен стать органическим соучаст­ником новой жизни. На нас, русских писателей, падает особая ответственность.Мы — первые».

Книги Толстого на историческую тему, об эмиграции и борьбе с фашизмом, безусловно, привлекли общественное внимание. Но для самого писателя главным, основным в его деятельности этого времени было художническое освоение новой действительности: «...Те новые типы, кому еще в литературе нет имени, кто пылал на кострах революции, кто еще рукою призрака стучится в бес­сонное окно к художнику, — все они ждут воплощения. Я хочу знать этого нового человека».

Первой попыткой воплощения подобных характеров были рас­сказы «Голубые города» (1925) и «Гадюка» (1928). Архитектор Бу­женинов мечтает о голубых городах будущего, где будут жить вели­колепные люди. Но пока его окружают мещане, не понимающие и не принимающие его мечты. В борьбе с ними Буженинов поджига­ет город обывателей. Таким же стихийным романтизмом отличает­ся героиня повести «Гадюка» Ольга Зотова. Она — смелый, чест­ный, чистый человек — отважно сражалась за новую жизнь в годы гражданской войны. Теперь, в условиях нэпа, в тяжкой атмосфере коммунальной квартиры, отравленной мещанскими сплетнями и склоками, жизнь для нее оказывается невыносимой.

После возвращения Толстого на родину в художническом кредо писателя произошли существенные переме­ны. О них можно судить по творческой истории романа «Хождение по мукам», писавшегося на протяжении 1919—1921 гг. в антиболь­шевистском духе. Тогда он еще не мыслился как трилогия, и его герои мучились не теми проблемами, которые волнуют знакомых теперь всем персонажей широко известного сегодня произведения: «Авторское нерасположение и недоверие к большевикам не только помешало ему увидеть подлинных организаторов народной силы на борьбу с общественным разложением, — оно подсказало ему и не­справедливое, глубоко неправильное, злобное истолкование про­граммы социализма и тактики большевиков в 1917—1918 гг.: в пер­воначальной редакции романа большевики — Акундин, Гвоздев — апологеты казарменного общественного строя; их влияние на массу автор склонен объяснить демагогией; в его изображении они не прочь опереться на разбойничьи, анархистские элементы. Толстой утверждал тогда, что большевики развязали анархию и раствори­лись в ней...». Если согласиться с оценкой вышеизложенных взгля­дов Толстого в 1919—1920 гг. как «несправедливых», «глубоко не­правильных» и т.п., то придется признать, что после возвращения на родину в мировоззрении писателя произошел поворот на 180°. И хотя любой человек имеет право на пересмотр своих взглядов, художника подобная целенаправленная скоропалительная смена ори­ентиров лишает внутренней свободы, ибо в творческом процессе участвует не один только интеллект. Теперь заранее можно было сказать, что герои книги должны будут прийти к признанию право­ты большевиков. И они пришли! Вернее, их привел писатель. Тот самый, что, подтверждая известный закон творчества, заявлял: «Я в самом разгаре работы не знаю, что скажет герой через пять минут, я слежу за ним с удивлением». Но в сложившейся ситуации никаких откровений от героев ждать не приходилось: они говорили то, что было нужно их создателю. Вместо творческого поиска, вдохновен­ных открытий, неожиданностей наметилась незамысловатая схема: дано — трагедия русской интеллигенции и всего народа в годы ре­волюции и гражданской войны, требовалось доказать — только боль­шевики могли их спасти и спасли.

Вступив на путь предвзятости, заданности, любой художник рис­кует своим талантом. Толстой не стал исключением. Этот сомни­тельный выбор в последующем привел его к серьезным творческим срывам, к неоправданным призывам пересмотреть давно сложив­шиеся традиции художественного творчества. Трудно поверить, но Толстой, писатель самобытнейшего и мощного дарования, смог в 1939 г. официально потребовать от Союза писателей поддержки сво­ей малоудачной пьесы «Чертовмост»: «Я говорю не о том, нравит­ся или не нравится кому-либо эта пьеса, а о необходимости ее в нашей борьбе с фашизмом... Брошенная тема — не поднята. Пра­вильно это? Получается более чем странно и непонятно. Еще раз подчеркиваю — меня бесконечно меньше интересуют вопросы чи­сто эстетические, меня почти исключительно волнуют вопросы проблемные, философские, социальные, поднятые в этой пьесе».

Когда эстетические проблемы творцом отодвигаются на задний план, художник перестает быть художником: «Какими бы прекрас­ными мыслями ни было наполнено стихотворение, как бы ни силь­но отзывалось оно современными вопросами, но если в нем нет поэзии, — в нем не может быть ни прекрасных мыслей и никаких вопросов, и все, что можно заметить в нем, — это разве прекрасное намерение, дурно выполненное». Приведенные слова В. Г. Бе­линского, не потерявшие своего значения и сегодня, как нельзя лучше характеризуют двигательную силу творчества художника.

В этой области и следует искать ответы на вопросы: Почему от книги к книге в трилогии «Хождение по мукам» угасал талант писателя. Почему остался неоконченным замечательный роман «Петр Первый»? Как могли появиться из-под пера Толстого от­кровенно конъюнктурные произведения?

Таким образом, вернувшись из эмиграции, писатель создал не вторую редакцию романа «Сестры», как это утверждается в боль­шинстве книг и статей на эту тему, такого романа тогда просто не суидествовало в природе. Он написал новый вариант романа «Хож­дение по мукам», в котором полностью переменились идеологи­ческие ориентиры, исчезли одни герои, появились другие. Только после этого и перед началом работы над продолжением — вторым романом трилогии «Восемнадцатый год» — в 1928 г. оба эти произ­ведения оформились в творческом сознании писателя как части эпопеи и первому роману было дано название «Сестры». «Для того чтобы приступить ко второму тому «Восемнадцатый год», нужно было очень многое увидеть, узнать, пережить, — вспоминал впоследствии А.Толстой. — То, что называется собиранием мате­риалов, неприложимо к этой предварительной работе, потому что, помимо документов, книг, знакомства с участниками граждан­ской войны, посещения мест, где происходило действие романа, — Царицына, Сальских степей, Краснодара, Кубани, мне нуж­но было сделать основное, а именно: определить свое отношение к материалу. Иными словами нужно было все заново пережить са­мому, продумать и прочувствовать».

Толстой предполагал также написать романы «1919 год» и «1920 год». Однако, закончив «Восемнадцатый год», он вернулся к. рабо­те над замыслом трилогии только через десять лет.

В 1937 г. Толстой написал повесть «Хлеб». В ней был описан эпизод гражданской войны — оборона Царицына. Поскольку ею руководил Сталин, то была очевидна идеологическая цель этого сочинения. Из второстепенного малозначащего эпизода в ходе граж­данской войны это сражение под пером Толстого превратилось в судьбоносное событие, решающим образом повлиявшее на ход оте­чественной истории. Писатель готовил свою повесть для включе­ния в горьковскую «Историю гражданской войны». Отсюда так­же — известная бледность, невыразительность письма, даже в те годы вызвавшего многочисленные критические замечания. Писа­тель отреагировал на них следующим образом: «Я слышал много упреков по поводу этой повести: в основном они сводились к тому, что она суха и «деловита». В оправдание могу сказать одно: «Хлеб» был попыткой обработки точного исторического материала худо­жественными средствами; отсюда несомненная связанность фантазии». В последующие годы была установлена и мера «точности» исторического материала, и цена его обработки «художественны­ми» средствами. Некоторые персонажи повести «Хлеб» — Иван Гора, Агриппина — стали действующими лицами последнего романа три­логии, которому Толстой дал название «Хмурое утро». Работа над ним началась только в 1939 г.

Заглавие «Хождение по мукам», заимствованное писателем из древней русской литературы, эпиграфы к отдельным частям про­изведения, такие, как «О, русская земля», настраивают на вос­приятие произведения былинного размаха и героического харак­тера. В результате книга, задуманная как рассказ о судьбах дорогих писателю героев, приобрела иное звучание: «В роман вступили сна­чала негромкие, потом ясно различимые, настойчивые, тяжкие и, наконец, все подавляющие шаги истории. В 1927 г., приступая ко второму тому трилогии, Толстой уже впустил во все окна и двери бурю истории, и она забушевала во взбудораженной, трепе­щущей жизнью книге, завертев, как песчинки, маленькие, милые и отчаянные судьбы героев романа...

Толстой окончил третью книгу трилогии как финал большого исторического романа» (К. Федин).

С другой стороны, «Хождение по мукам» — глубоко лирическая книга. Как говорил сам писатель, это — «хождение совести автора по страданиям, надеждам, восторгам, падению, унынию, взле­там — ощущение целой огромной эпохи, начинающейся преддве­рием Первой мировой войны и кончающейся первым днем Вто­рой мировой войны».

Через всю громадную эпопею Толстого проходят судьбы четы­рех героев — сестер Булавиных, Кати и Даши, Ивана Ивановича Телегина и Вадима Петровича Рощина. В их жизни отразились многие изтех поисков, сомнений, колебаний, ошибок, которые пережи­ла русская интеллигенция в сложное и трудное время революции и гражданской войны.

Империалистическая война обнажила глубокую пропасть между народом и интеллигенцией: «...существует какая-то Россия, па­шет землю, пасет скот, долбит уголь, ткет, кует, строит, суще­ствуют люди, которые заставляют ее все это делать, а мы — ка­кие-то третьи, умственная аристократия страны, интеллигенты, — мы ни с какой стороны этой России не касаемся». Герои Толсто­го по-разному реагируют на это. В салоне Екатерины Дмитриев­ны, в богемной телегинской коммуне, на огромном петербургском заводе, в религиозно-философском обществе, на улицах, в ар­мии — везде русские люди пытаются осмыслить происходящее, найти в нем свое место. Всем ясно, что страна гибнет. «Родины у нас с вами больше нет, — говорит Телегину Рощин, — есть место, где была наша родина. Великая Россия перестала суще­ствовать».

Толстой показывает духовную опустошенность части интелли­генции, разврат, эпидемию самоубийств. В стихах модного поэта Бессонова искали возможность «забыться, обессилеть, расточить что-то драгоценное, затосковать по тому, чего никогда не быва­ет». В образе Бессонова писателю удалось создать тип поэта-дека­дента, далекого от реальных проблем русской жизни. В его сти­хах — предчувствие катастрофы. Он прорицает: «...На Россию опус­кается ночь для совершения страшного возмездия». Символична нелепая гибель Бессонова: его задушил душевнобольной солдат. Бессоновы не нужны России — к такому выводу подводит автор романа. Это одно из немногих мест, где Толстой сохранил на­строй своего первого романа «Хождение по мукам», написанного в эмиграции. В свое время его ошеломила поэма «Двенадцать»: «Тогда казалось можно было задохнуться от негодования и ярос­ти. Блок стал большевиком».

Литературоведы предприняли немало усилий, чтобы доказать, что Бессонов — это вовсе не Блок. Внес какие-то поправки и сам Толстой. Но и в последнем варианте романа у Бессонова звучат не­сомненно блоковские мотивы. Подобное сближение не оправдано.

Выразителен в книге тип интеллигента-либерала Н. И. Смоковникова. Он развертывает бурную деятельность, поддерживая партии, борющиеся против самодержавия, и после февральской револю­ции становится на сторону Временного правительства. Смоковников бесконечно далек от верного понимания процессов, идущих в стране. Он был убит на солдатском митинге, когда выкрикивал лозунги Временного правительства, призывая продолжать импе­риалистическую войну. Так раскрывается основная черта его обли­ка. Намек на нее содержится уже, как это часто бывает у Толстого, в фамилии персонажа. Смоковница — дерево, за свою бесполез­ность наказанное по библейскому преданию бесплодием.

Екатерина Дмитриевна Булавина — жена Смоковникова — вы­росла в семье уездного интеллигента, близкого по убеждениям ее мужу. Поэтому на первых порах их деятельность не вызывала у нее сомнений. Она — красивая умная женщина — становится хозяй­кой модного петербургского салона. Ее цель — жить простой чело­веческой жизнью, честно, в любви и преданности. Но жить так в том окружении, где она находилась, было невозможно: кругом ложь, нечистоплотность, пустословие. Катя глубоко страдает от этого. Постепенно она прозревает и начинает понимать, что собой представляет ее муж.

У истоков и Вадим Рощин. Он, дворянин и офицер, воспитан в монархическом духе. С детства ему внушалась любовь к царю и оте­честву. И хотя он видит, что Россия на краю гибели, и понимает, кто виновник этого, — долг и присяга для него превыше всего. Поэтому революцию он воспринимает как катастрофу. Ему пред­стоят наитруднейшие испытания.

Иван Телегин — инженер. Он работает на заводе. Близость к рабочим позволяет ему видеть происходящие события в ином све­те, по-другому оценивать их. Но политические взгляды Телегина были далеки от какой бы то ни было системы: «Он ничего осо­бенного не говорил и не делал, но было ясно, что это честный человек, насквозь ясный, свой». Его главное убеждение — «что и у нас когда-нибудь хорошо будет». Возражая Рощину, который оплакивал навсегда погибшую Россию, Телегин сказал: «Вели­кая Россия пропала!.. Уезд от нас останется, — оттуда пойдет русская земля».

Толстой — большой мастер. Как живые встают со страниц «Хож­дения по мукам» обаятельные фигуры его героев. С неослабеваю­щим интересом воспринимается развитие отношений Даши и Те­легина. Он прекрасно передает поэзию зарождающейся, а затем и расцветающей любви. Его герои вообще необыкновенно высоко ставят любовь в иерархии человеческих ценностей: «Пройдут года, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется только одно — кроткое, нежное, любимое сердце ваше», — говорит Кате Вадим Рощин.

Толстой — тонкий психолог. Лирические сцены в трилогии глу­боко трогают читателя. Навсегда потрясают страницы, где описано горе Даши, потерявшей ребенка. Не меньшее впечатление произ­водят и массовые сцены. Правдиво рисует Толстой военные карти­ны. В изображении войны он следует традиции своего великого предшественника: «Севастопольские рассказы» Л. Н.Толстого слу­жат ему образцом.

Оценивая композицию «Хождения по мукам» в целом, можно считать, что «Сестры» содержат в себе экспозицию и завязку про­изведения. «Восемнадцатый год» развивает действие, в результате которого герои получили право сказать о себе: «В трех водах топле­но, в трех кровях купано, в трех щелоках варено, чище мы чисто­го» — эти слова взяты 'эпиграфом ко второму роману трилогии.

Как уже говорилось, центр тяжести во второй части перемес­тился. На первый план вышли «тяжкие шаги истории», изображе­ние ожесточенной классовой борьбы в годы гражданской войны. Неизбежным следствием явились пафосные риторические моно­логи и образы чисто идеологической направленности: «Кто ждал, что Великороссия, отрезанная от морей, от хлебных губерний, от угля и нефти, нищая, в тифозном жару, не покорится, — стиснув зубы, снова и снова пошлет сынов своих на страшные битвы... Год назад народ бежал с фронта, страна как будто превратилась в без­начальное анархическое болото, но это было неверно: в стране возникали могучие силы сцепления; над утробным бытием подни­малась мечта о справедливости. Появились необыкновенные люди, каких раньше не видывали, и о делах их с удивлением и страхом заговорили повсюду».

Поначалу подобные чисто иллюстративные вкрапления кажут­ся в тексте инородными, но затем приходит понимание того, что иллюстративность вообще основной принцип изображения исто­рических событий и лиц: писатель отказался в этой области от оригинальных художественных исследований. Вот еще один выра­зительный пример.

Сложным процессам, протекавшим в стране в эти годы, Тол­стой дает теперь совершенно иное, чем в первом варианте рома­на, истолкование. Во главе «необыкновенных людей» — Ленин. Он появляется дважды: «...Мы победим и голод, и контрреволюцио­неров, пользующихся этим голодом...» Рука его вылетела из-за жи­лета, уничтожила кого-то в воздухе и повисла над залом».

Известно, какие строгие ограничения обуздывали фантазию художников, обращавшихся к образу Ленина. Компетентные орга­ны строго следили за тем, чтобы авторы ни на йоту не уклонялись от предписаний. Им только и оставалось, что объяснять уже объяс­ненное и изображать уже известное. Вот и Толстой в слове повто­рил живописное и скульптурное изображение вождя, к тому вре­мени уже широко растиражированное по всей стране.

В романе «Восемнадцатый год» завершается в основном хожде­ние по мукам Ивана Телегина. Ему легче, чем другим персонажам, дается принятие большевистских идей. В годы гражданской войны он окончательно определяет свое место и становится командиром Красной Армии. Телегин убедился, что его попытка устроить лич­ное отдельное счастье с Дашей в тихом уголке, когда происходит грандиозная ломка общественных устоев, была обречена на неуда­чу. Борясь за новую жизнь, за народ, он борется теперь и за свое новое счастье с Дашей. Ощущение правоты, ясное сознание цели преображает Телегина. Он обретает смысл жизни в служении рево­люции, родине.

Путь Рощина сложнее. Тяжкое заблуждение, считает Толстой, приводит его в лагерь врагов новой власти. Сражаясь в белой ар­мии, он вначале искренне убежден, что борется за восстановле­ние великой России, что за ним — правда. Рощин был честным и справедливым человеком, и его ожидало прозрение, горькое рас­каяние. Скоро он убеждается, что окружающее его белое офицер­ство руководствуется отнюдь не высокими соображениями спасе­ния отечества, что в большинстве своем это озлобленные люди, которые стреляют в красноармейцев, чтобы вернуть отнятые име­ния, сделать карьеру и т. п. Рощин — мыслящий человек. Для него неприемлема философия генерала Маркова, который «мог бы во­евать с кем угодно и за что угодно. В его мозгу помещалось немного готовых формул о Боге, царе и отечестве. Для него это были абсо­лютные истины, большего не требовалось». Естественно, что Ро­щин с каждым днем все сильнее сомневается в правильности выб­ранного пути. Большое впечатление производит на него случайная встреча с Телегиным на ростовском вокзале. Они раньше виделись в доме Булавиных и хорошо знали друг друга. То обстоятельство, что Иван Иванович оказался с большевиками, особенно поражает Рощина и дает ему пищу для размышлений. Тяжело идет процесс ломки сложившихся представлений, горькие муки приходится переживать Рощину и ему подобным.

Заметим, что аналогичные процессы, события, люди совер­шенно по-другому изображались в «Белой гвардии» и «Днях Тур­биных» М. А. Булгакова. Пройдет совсем немного времени, и от этого «либерализма» не останется и следа. Похоже, Толстой это предчувствовал: в качестве своеобразного критерия оценки своих героев он выдвигает понимание ими необходимости примкнуть к «революционному борющемуся народу». В полную силу этот крите­рий начнет действовать на страницах «Хмурого утра».

В центре последней части трилогии — события гражданской вой­ны 1919 г., картины русской жизни в тяжелейшее время:

«Октябрьское небо плакало над русской землей, над голодными и це­пенеющими городами, где жизнь тлела в ожидании еще более безнадеж­ной зимы, над надымившими заводскими трубами и опустевшими цеха­ми, откуда рабочие разбрелись по всем фронтам, над кладбищами паро­возов и разбитых вагонов, над стародревней тишиной соломенных дере­вень, где осталось мало мужиков, и снова, как в дедовские времена, за­жигалась лучина и уже постукивал, поскрипывал кое-где домодельный ткацкий станок».

Живописный талант Толстого позволяет ему создавать впечат­ляющие картины. Тем большим диссонансом звучат рядом с ними — это особенно ощущается в заключительной книге трилогии — про­пагандистские откровения некоторых персонажей;

«Мужики, рассказывающие сказки, и рабочие с давно уже перестав­ших дымить полуразвалившихся фабрик, преодолевая голод, сыпной тиф и полнейшее хозяйственное разорение, бьют и гонят первоклассную ар­мию Деникина, остановили у самых ворот Петрограда и погнали назад в Эстонию ударную армию Юденича, разгромили и рассеяли в сибирских снегах многочисленную армию Колчака и самого правителя России схва­тили и расстреляли, бьют и теснят японцев на Дальнем Востоке и, оду­шевляемые идеями Ленина, — одними только идеями, потому что в Рос­сии нечего кушать и не во что одеваться, — верят, что они сильнее всех на свете и что на развалинах нищего их государства они устроят в самом ближайшем времени справедливое коммунистическое общество».

Даша Булавина заканчивает свое хождение по мукам призна­нием правоты Телегина. Вместе с мужем она участвует в граждан­ской войне: ухаживает за ранеными красноармейцами, ведет про­светительскую работу.

В годы войны ее сестра Катя попадает в кулацкую семью Алек­сея Красильникова. В нелегком противостоянии с окружающими ей приходится защищать свое человеческое и женское достоин­ство. Оказалось, что Катя не такой уж беспомощный котенок с хорошенькими глазками, каким ее считали в салонах дореволю­ционного Петербурга. В конце концов Катя находит свое призва­ние в учительском труде. После долгих мытарств она встречается с Рощиным, чтобы более с ним уже не расставаться.

Последние шаги к истине делает Вадим Рощин. Сознание вины перед народом мучает его. Открыто и честно он признается в своих заблуждениях: «Родина — это был я сам — большой и гордый человек. Оказалось, Родина — это не то. Родина — это другое. Ро­дина — это они». Рощин имеет в виду народ, бойцов. Смело и мужественно он борется теперь уже на стороне красных.

Показателен финал эпопеи Толстого. Все четыре главных героя оказываются в зале Большого театра, где слушают доклад Кржи­жановского об электрификации страны: «Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слуша­ли о головокружительных, но вещественно осуществимых перс­пективах революции, вступающей на путь творчества».

«Хождение по мукам» предоставляет возможность проследить процесс противостояния художественного таланта, чье функци­онирование немыслимо без полной внутренней свободы творца и нормативной эстетики социалистического реализма, сводом пра­вил и предписаний ограничивающей эту свободу. Сегодня «стра­тегия» Толстого, старавшегося во что бы то ни стало доказать благородство и необходимость идеалов большевизма, выглядит анахронизмом. Но его многочисленные живые, впечатляющие эпизоды жизни любимых героев, созданные талантливым худож­ником, искренне волнуют читателя, доставляют ему эстетичес­кую радость.

В противоестественной борьбе таланта и мировоззрения Тол­стой-художник, случается, берет верх, но сожаление о нераскры­том до конца потенциале этого выдающегося писателя не покида­ет истинного ценителя изящной словесности.

В дневниках Толстого есть такая запись: «Четыре эпохи вле­кут меня к изображению: эпоха Ивана Грозного, Петра Первого, гражданской войны 1918— 1920 гг. и наша сегодняшняя, небывалая по размаху и значительности». Творческое наследие писателя под­тверждает справедливость этой записи. Практически все написанное Толстым так или иначе тяготеет к этим четырем темам.

Постоянный интерес к историческому прошлому — важная черта творческой индивидуальности Толстого. В ней отразилась и общая тенденция развития литературы на рубеже 1920— 1930-х годов.

В 1930 г., подводя творческие итоги первого десятилетия совет­ской литературы, М. Горький специально указывал на ее успехи в историческом жанре. Его особое восхищение вызвал роман Толстого: «"Петр" — первый в нашей литературе настоящий истори­ческий роман, книга надолго».

«Петр Первый»  — это роман из трех книг. В первой, закончен­ной в 1930 г., описаны события русской истории конца XVII в. Толстой писал о замысле своего произведения: «... Характеристика унылого и бездарного времени правления Натальи Кирилловны. И Петр — весь в потехах, в наслаждениях и влияниях. Я хочу тро­нуть все слои, купечество, раскольников, разбойничью Русь и начала пролетариата (Тульский завод Льва Кирилловича) и т. д.

Далее — 6-я глава: Азовские походы, 7-я глава: Петр в Голлан­дии, 8-я глава: последний стрелецкий бунт и казнь стрельцов. На этом оканчивается 17-й век, рухнувший грудой ветхих и пыльных обломков».

Вторая книга была окончена в 1934 г. В ней описаны начало государственной деятельности Петра, основание Петербурга, пер­вые события Северной войны.

О третьей части своей трилогии писатель заметил: «Третья кни­га — самая главная часть романа о Петре. В ней будет показана законодательная деятельность Петра I, его новаторство в области изменений уклада русской жизни, поездки царя за границу, его окружение, общество того времени. В третьей части будут даны картины не только русской жизни, но и Запада того времени — Франции, Польши, Голландии. Все основные задачи, которые я ставил перед собой, приступая к роману, будут осуществлены глав­ным образом в этой части».

Завершаться эпопея должна была описанием событий Полтав­ского сражения. Но к работе над третьей частью своего произведе­ния Толстой вернулся только в годы Отечественной войны.

А начиналась работа над художественным освоением материа­лов из эпохи Петра еще в годы революции, когда были написаны рассказы: «Наваждение», «Первые террористы», «День Петра». Позднее к ним присоединилась пьеса «На дыбе».

Петровское время — один из сложных периодов русской исто­рии. До революции и в науке, и в искусстве о нем существовали самые различные мнения. Но для Толстого работа над книгой о Петре не ограничивалась только установлением истины: «На Пет­ра Первого я нацеливался давно, — еще с начала февральской революции. Я видел все пятна на его камзоле, — но Петр все же торчал загадкой в историческом тумане. Начало работы над рома­ном совпадает с началом осуществления пятилетнего плана. Рабо­та над «Петром» прежде всего — вхождение в историю через со­временность, воспринимаемую марксистски. Прежде всыо — пе­реработка своего художественного мироощущения. Результат тот, что история стала раскрывать нетронутые богатства».

Работая над историческим произведением, художник ставил перед собой и современные задачи: «Несмотря на различие целей эпоха Петра и наша эпоха перекликаются именно каким-то буй­ством сил, взрывами человеческой энергии и воли, направленной на освобождение от иноземной зависимости». Не случайно, ко­нечно, в центр исторического романа писателем была поставлена созидательная деятельность русского государства в переломную эпоху его истории. В квартире Толстого несколько книжных шка­фов доверху были заполнены материалами об эпохе Петра. Здесь труды историков разных стран и периодов, дневники и переписка современников и соратников Петра, художественные произведе­ния, подлинные документы тех лет и т.п. Работа над романом по­требовала от писателя многих лет упорного и напряженного труда. Кроме изучения исторических материалов, Толстой внимательно перечитал художественные произведения о Петре. М.Ломоносов, А.Пушкин, Н.Некрасов, Л.Толстой, А. Блок — таков далеко не полный перечень тех, кто обращался к этой теме. Их опыт был важен для Толстого.

В центре романа сложная противоречивая фигура Петра Перво­го — великого русского царя, преобразователя, строителя и воина. Петр решительно боролся с вековой отсталостью русского госу­дарства, стремясь установить контакты с развитыми европейски­ми странами. Еще при жизни оценка его деятельности стала объек­том споров, продолжающихся на протяжении нескольких веков. А. Пушкин писал: «Достойно удивления: разность между государ­ственными учреждениями Петра Великого и временными его ука­зами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброже­лательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по край­ней мере для будущего, — вторые вырвались у нетерпеливого са­мовластного помещика».

Толстой усвоил этот диалектический взгляд на великого царя. Отдавая должное его государственной мудрости и энергии, он не идеализировал Петра. Русская история в книге Толстого предста­ет вереницей живых, осязаемых, видимых, чувствуемых картин, глубоко задевающих ум и сердце читателя. Жестокая сцена казни женщины, зарытой по горло в землю, дает яркое представление о том, с каким фанатизмом, дикостью и невежеством приходи­лось бороться Петру. В столь же запоминающихся сценах развер­тывается и жизнь Петра — от ранней молодости, когда его еще мальчиком поставили на перила красного крыльца и стрельцы вырывали его из рук Артамона Матвеева, до зрелых лет, когда могучий самодержец прорубал окно в Европу. Мы видим Петра на голландских верфях с топором в руках, в спорах с боярами, во главе русских войск, в святочных забавах. «То академик, то ге­рой, то мореплаватель, то плотник, он всеобъемлющей душой на троне вечный был работник», — писал о Петре Пушкин. Имен­но таким борцом за прогресс, за славу и силу русского государства во всем многообразии своей деятельности и предстает он на страницах романа Толстого.

Личность Петра изображена на широком историческом фоне, воспроизводящем многие реалии той эпохи. Роман Толстого в вы­сокой степени достоверен. Он не только о Петре, он — о времени, о народе. Одна из главных художественных задач писателя была показать творческий гений русского народа, его выдающуюся роль в преобразованиях начала XVIII в. Петр — лишь одно из проявле­ний этого гения. Талантливо вылеплены Толстым фигуры простых людей. Надолго запоминаются могучий свободолюбивый характер Федьки Умойся Грязью, изобретатель Кузьма Жемов, один из пер­вых создателей летательного аппарата, строители Осип и Федор Баженины, оружейники Воробьевы, талантливый живописец-са­моучка Андрей Голиков.

Не уступают им в выразительности и яркости образы «птенцов гнезда Петрова» — Ромодановского, Бровкина, Головина, Нарыш­кина, Лефорта и др. Особенная удача писателя — фигура Алексан­дра Меньшикова. Бывший торговец пирожками благодаря уму, энер­гии, удачливости становится одним из первых лиц в государстве. Его внешность, манера вести себя в минуты взлетов и падений выписаны особенно колоритно.

Художественное мастерство Толстого ярко проявилось в языке романа. Не только речь героев, но и авторское повествование тонко стилизованы под язык того времени. Преобразования Петра, тес­ные связи с Европой привели ко вторжению в русскую речь массы иностранных слов. С большим чувством меры и такта использует Толстой славянизмы и варваризмы для характеристики своих пер­сонажей: «Рябоватая Ольга, самая дотошная до политеса, прогово­рила: «Мишка все с мужиками да с мужиками. Вчерась опять на конюшне на балалайке куртаже делал и в карты по носам бился», — комический эффект здесь возникает еще и благодаря удачному со­единению простонародного вчерась и французского куртаже.

По отношению к иностранным словам можно безошибочно судить о том, как тот или иной персонаж романа оценивает и самого Петра, и его преобразования.

«Петр Первый» остается одной из вершин русской литературы XX в., завоевавшей мировое признание. Заслуга писателя в том, что он показал движение исторического процесса, борьбу старого и нового, процесс распада прошлого и рождения будущего. Трилогия о Петре приобрела международный авторитет как выдающееся ху­дожественное произведение, как один из шедевров словесного ис­кусства. В 1937 г. известный французский писатель Ромен Роллан обратился к Толстому: «Я прочел — вернее перечел... эту гигантскую эпопею, огромную, дремучую и пуганую, как лес с его дорогами, куда углубляешься, с трясинами, с просветами неба и тенями, всю эту чудовищную жизнь, которая наполняет эту эпопею.

Я восхищен той мощью, тем неисчерпаемым обилием творче­ства, которые у Вас кажутся простыми слагаемыми. Меня особен­но поражает в Вашем искусстве, твердом и правдивом, то, как Вы лепите Ваши персонажи в окружающей их обстановке. Они состав­ляют необходимую часть воздуха, земли, света, которые их окру­жают и питают, и Вы умеете одним взмахом кисти выразить тон­чайшие оттенки среды».

Возможно потому, что действие романа происходит в далеком прошлом, предписания социалистического реализма не оказали на произведение существенного влияния. Его художественный по­тенциал в целом не снижен заданностью и фальшью, хотя отдель­ные реминисценции и особенно «марксистские» примечания Тол­стого к роману безусловно рассчитаны на идеологизированного читателя.

22 июня 1941 г. началась Отечественная война, а уже 27 июня в «Правде» появилась первая военная статья Толстого «Что мы за­щищаем», в которой писатель выступил на защиту Отечества. От­ныне главное место в его творчестве принадлежит публицистике. Этот жанр давал художнику возможность быстрого, оперативного отклика на происходящие события — качество, бесценное в воен­ное время.

Деятельность Толстого-публициста — настоящий подвиг: за годы войны им написано более шестидесяти статей. Писатель и прежде работал в этом жанре, но только в годы Отече­ственной войны он становится его крупнейшим мастером и созда­ет образцы страстной наступательной публицистики, такие как «Родина», «Разгневанная Россия», «Несокрушимая крепость», «Стыд хуже смерти». Уже в заглавиях звучит голос времени. Перед лицом грозной опасности Толстой ищет и находит силу, способную про­тивостоять опасности: «Это — моя родина, моя родная земля, мое отечество, в жизни нет горячее, глубже и священнее чувства, чем любовь к тебе...»

Толстой хорошо знает отечественную историю. Еще в 1930-е годы, как бы предчувствуя неизбежную схватку с фашизмом, он писал: «Не в первый раз русскому народу приходилось умываться кровью за свою родину. На Куликовом поле он побил татарских ханов, освобождаясь от векового ига. На берегах Невы и на льду Чудского озера разгромил немецких рыцарей и преградил им до­рогу на Ладогу, Новгород, Псков и Старую Руссу».

Толстой обращается к прошлому. Он рисует дружину Игоря Свя­тославовича, рати Александра Невского и Дмитрия Донского, вой­ска Грозного, ополчение Минина и Пожарского. Рассказывает о подвигах Суворова, о событиях первой Отечественной войны: «Под Бородиным наполеоновская армия наткнулась на русские штыки. Ни ядрами французских пушек, ни бешеными ударами 30-тысяч­ной конницы Мюрата, закованной в стальные кирасы, нельзя было сломить русскую армию, вставшую на защиту родины... В великих битвах народ сберег для себя родину...»

Достоинство публицистики Толстого — ее оптимизм. В самые отчаянные дни писатель не терял веры в конечную победу и вну­шал эту веру своим читателям: «Враг многочисленный, опасный, сильный, но он должен быть и будет разгромлен... Взоры всего человечества с надеждой, а у иных народов с мольбой, обращены к Красной Армии...

В октябре 1942 г., накануне решающей битвы на Волге, в статье «Четверть века» Толстой писал: «Мы победим, хотя мне хочется сказать — мы уже победили».

Военная публицистика Толстого охватывает широкий круг фак­тов, событий, проблем: писатель анализирует ход военных дей­ствий, пишет о подвигах в тылу и на фронте, рассказывает о меж­дународной солидарности в борьбе с фашизмом, изобличает звер­ства гитлеровцев, совершает исторические экскурсы, развенчива­ет расистскую теорию нацистов.

Столь же богата военная публицистика Толстого и в жанровом отношении: памфлет, очерк, репортаж, гротесковые миниатюры, монтаж подлинных документов — эти и другие формы были та­лантливо использованы писателем. История сохранила свидетель­ства авторитетности статей Толстого: их читали и перечитывали на фронте и в тылу, бережно хранили, прятали в походных сумках.

1930-е годы были временем массовых репрессий. В стране цари­ли страх и неуверенность в завтрашнем дне. Отечественная война, принесшая неисчислимые бедствия и страдания, гибель десятков миллионов людей, как это ни парадоксально, отчасти сняла это напряжение. Казалось, что теперь, когда все силы людей отдава­лись только одному — борьбе со страшным, смертельным вра­гом, — внутренние проблемы должны быть сняты или решаться по-другому. Б. Пастернак считал, что «трагический, тяжелый пе­риод войны был живым периодом и, в этом отношении, воль­ным, радостным возвращением чувства общности со всеми».

На творчество многих художников эта «передышка» оказала са­мое благотворное воздействие, будто снята была с души иссушаю­щая и обескровливающая тяжесть.

Буквально воскрес и талант Толстого. Если взглянуть на хроно­логическую канву жизни и творчества писателя, нельзя не обра­тить внимания, что с 1907 по 1927 год чаще других употребляются глаголы: написал, напечатал, опубликовал, издал и т.п.; с 1927 по 1940 год этот ряд уступает место другому: выступил, встретился, посетил, возвратился, избран и т.п. Но вот приходит 1941-й год. Буквально взрыв творческой энергии, несмотря на тяжелую, а затем и смертельную болезнь. И главное — писатель возвращается к любимому, основному труду своей жизни, к роману «Петр Пер­вый». Увы, поздно! Великолепная книга осталась неоконченной.

А ведь десятилетняя дистанция между второй и третьей частями этого романа, равно как и аналогичный перерыв в работе над «Хож­дением по мукам», совершенно нетипичны для труженика Тол­стого.

Информация в лекции "6.6 Вопросы, задания и тесты" поможет Вам.

В годы войны большой известностью пользовался сборник пи­сателя «Рассказы Ивана Сударева». Лучший из этих рассказов — «Русский характер». Трагическая история обгоревшего танкиста Егора Дремова под пером Толстого превратилась в подлинный гимн людям, их мужеству, их нравственной чистоте, в гимн всепобеж­дающему чувству любви: «Да, вот они русские характеры. Кажется прост человек, а придет суровая пора... и поднимется в нем вели­кая сила — человеческая красота».

Военное время оказало благотворное влияние на работу Тол­стого в историческом жанре. В автобиографии он писал: «Я верил в нашу победу даже в самые трудные дни октября-ноября 1941 г. И тогда начал драматическую повесть «Иван Грозный». Она была моим ответом на унижения, которым немцы подвергли мою роди­ну. Я вызвал из небытия великую страстную русскую душу — Ива­на Грозного, чтобы вооружить свою «рассвирепевшую совесть». Но­вое произведение писателя состояло из двух частей: «Орел и орли­ца» (1941 — 1942) и «Трудные годы» (1943).

Конечно не случайно, что именно эта тема была взята на воо­ружение другими писателями для создания большого романа и трех пьес. Эпоха Ивана Грозного стала также объектом пристального внимания исторической науки. XVI век — период в русской исто­рии, когда шло бурное развитие национального самосознания, когда формировалась русская национальная государственность. Об Иване Грозном в науке и в искусстве бытовало немало противоре­чивых суждений. Его роль в русской истории оценивалась подчас с противоположных позиций. Толстой рисует Ивана Грозного как многогранную личность — как строителя, полководца, диплома­та, государственного деятеля.

В отличие от «Петра Первого», где широкое эпическое полотно романа давало художнику возможность всесторонне, в деталях, раскрыть как эпоху, так и образ царя, в драматической трилогии Толстой «несколько затушевывает темные стороны личности» Ивана Грозного. Разумеется, не один только жанр был причиной этой односторонности. Судьба второй серии фильма С. Эйзенштейна об Иване Грозном — убедительное тому доказательство. Писатель был гораздо осторожнее режиссера.

Толстой вел большую общественную работу. Он был депута­том Верховного Совета СССР, академиком, неоднократно уча­ствовал в работе международных форумов и многочисленных комиссий. В 1935 г. на Международном конгрессе деятелей культуры в Париже Толстой говорил: «Мы хотим, чтобы художник был историком, философом, политиком, организатором жизни, про­видцем ее».

Таким писателем и был он сам — политик, историк, мастер слова.