Творчество А. Блока (зрелый период)
Творчество А. Блока (зрелый период)
План
1. Стихи о России как вершина творчества Блока. Идейно-художественное своеобразие поэм «Возмездие» и «Соловьиный сад».
2. Героико-романтический пафос поэмы «Двенадцать».
3. Творчество Блока после 1917 года.
1. Стихи о России как вершина творчества Блока. Идейно-художественное своеобразие поэм «Возмездие» и «Соловьиный сад».
Цикл «На поле Куликовом» - высшее поэтическое достижение Блока 1907 – 1908гг. Пронзительное чувство родины соседствует здесь с особого рода «лирическим историзмом», способностью увидеть в прошлом России свое – интимно близкое – сегодняшнее и вечное. Для блоковского художественного метода этих и дальнейших лет примечательны и попытки преодолеть символизм и глубинная связь с основами символистского видения мира.
Теме России, как свидетельствовал А. Блок в письме К.С. Станиславскому (1908), «я сознательно и бесповоротно посвящаю жизнь. Все ярче сознаю, что это – первейший вопрос, самый жизненный, самый реальный. К нему-то я подхожу давно, с начала своей сознательной жизни…». Для поэта «тема о России» была тесно связана как с осмыслением отношений народа и интеллигенции, так и с попыткой вырваться из замкнутого круга, преодолеть одиночество, увидев, как «вдали призывно машет» «узорный», «цветной рукав» Родины. Поэтому стихи Блока о России проникнуты такой задушевностью, а образ родины сближается с ликом возлюбленной, «жены», в нем высвечивается глубоко личный, внутренний смысл.
Стихотворения, в которых затрагивается эта тема, можно найти уже в раннем творчестве Блока («Гамаюн, птица вещая», 1899). В середине 1900-х годов «голос России» становится слышней, и хотя ее «цветной рукав» виден «вдали, вдали», лирический герой все пристальней вглядывается в ее «простор», «печаль нив», «желтой глины скудные пласты», «косогоры» и «густые рябины»:
Рекомендуемые материалы
Много нас – свободных, юных, статных –
Умирает, не любя…
Приюти ты в далях необъятных!
Как и жить и плакать без тебя!
(«Осенняя воля», 1905)
Для лирического героя Блока образ родины окружен «тайной», такой же, как и всякая «живая душа», как и его собственный внутренний мир. Еще не пришло время «понять» и «измерить» Русь, коснуться «ее одежды», но она в центре «ночных хороводов», «разноликих» племен, «опоясана реками», «дебрями окружена», к ней ведут все пути лирического героя, скрывающего «наготу» души в «лоскутах ее лохмотий»:
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.
(«Русь», 1906)
Ключевым в решении патриотической темы стало стихотворение А. Блока «Россия» (1908).
В его начале возникает образ – реминисценция из поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» (1842). Гоголевская «птица-тройка», «бойкая необгонимая», «вся вдохновенная богом», проносится в воображении лирического героя Блока, вызывая в памяти весь спектр поднятых в поэме «Мертвые души» проблем национального, патриотического, историософского характера:
Опять, как в годы золотые,
Три стертых треплются шлеи,
И вязнут спицы росписные
В расхлябанные колеи…
На этом фоне вырисовывается образ России, «нищей», неброской («избы серые», «лес, да поле»), несчастной («забота», река «слез», «тоска острожная»), любовь к которой – «крест». Появление второго ряда эпитетов и деталей обусловлено тем отзвуком, который вызывает в лирическом герое «песни ветровые» родной земли. Ему, чувствующему родственную близость к России, ее черты представляются «прекрасными», он «бережно» несет свой крест, воспевая и ее «разбойную красу», и всепобеждающую жизненность («Не пропадешь, не сгинешь ты…», «А ты все та же…»):
Тебя жалеть я не умею,
И крест свой бережно несу…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
Пускай заманит и обманет, -
Не пропадешь, не сгинешь ты…
Как и у Гоголя, в стихотворении Блока Россия ассоциируется с «дорогой», «далью», «невозможным». В ней есть неизведанное, непонятное, то, что нельзя осмыслить, но возможно передать как впечатление, психологическое переживание – алогичное, и в то же время проникнутое внутренней, глубинной правдой:
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка…
Как и многие стихотворения, посвященные теме родины, «Россия» написана ямбом (четырехстопным), выражающим, по словам автора, «ритм времени». Над Россией время проносится, не изменяя ее сути, души («Ну, что ж? Одной заботой боле…»), все повторяется опять. У нее «дорога долгая» - меняются поколения, передающие друг другу «крест» любви к ней, но она «все та же», и разгадка ее тайны – «в дали». Недосказанность передается обилием многоточий (четыре строфы из шести заканчиваются многоточием, в третьем оно стоит после второй строчки). Помимо этого, есть несколько мыслей, утверждение которых подчеркнуто восклицательным знаком. Они выделяются, благодаря такому контрасту:
Твои мне песни ветровые, -
Как слезы первые любви!
…
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу!
…
И невозможное возможно…
…
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика…
Интонационные перепады важны для заострения этапных моментов в развитии основной идеи – от «мгновенного» впечатления к художественному обобщению.
Стихотворение проникнуто музыкой, «песни» являются фоном для рассмотрения специфики русского сознания: «песни ветровые» задают верный тон, а заканчивается оно «глухой песней ямщика». Особую напевность придают ассонансные стыки, созвучные с главным словом «Россия» и как бы постоянно возвращающие к нему.
В раздумьях о судьбах Родины Блок обращается к облику старой России, издавна характеризуемой как Россия нищая и униженная. Такой видится она и Блоку в стихотворении «Россия»:
Россия, нищая Россия.
Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые –
Как слезы первые любви!
В последующих строках – обычное художественное одушевление, очеловечивание образа родины, принимающей поэтический образ:
Какому хочешь чародею
Отдай разбойную красу…
….
И лишь забота затуманит
Твои прекрасные черты.
Но уже в пятой строфе образ приобретает два лица, две сущности:
А ты все та же – лес да поле,
Да плат узорный до бровей!
К концу стихотворения образ как бы снова раздваивается: сосуществуют две любви, равные по своей вдохновляющей силе – женщина и Россия:
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка,
Когда звенит тоской острожной
Глухая песня ямщика!..
Очень ярко, по-блоковски своеобразно, выражено отношение к России, представления поэта об исторических судьбах родины в цикле «На поле Куликовом». Обращение к прошлому здесь во многом преследует цель – через прошлое понять современность.
В то же время стихи о России пронизывает ощущение современности как эпохи близких перемен. Недалек день Новой Куликовой битвы, день поражения и гибели врага. «Над городами, - пишет Блок в статье «Народ и интеллигенция» (1908) – стоит гул, в котором не разобраться и опытному слуху; такой гул, какой стоял над татарским станом в ночь перед Куликовской битвой <…> Среди десятка миллионов царствует как будто сон и тишина. Но и над станом Дмитрия Донского стояла тишина <…> Над русским станом полыхала далекая и зловещая зарница».
Весьма существенно, что победа над врагами, угнетающими Русь, мыслится как итог великого, героического «боя». Отсюда изображение лирического героя цикла в трагико-героических тонах. Это «не первый воин, не, последний», знающий, что «долго будет родина больна», но, тем не менее мужественно готовый принять участие в неизбежной битве.
В лирике 1907 – 1908 гг. («Фаина», «На поле Куликовом»), драме («Песня судьбы») и публицистике («Три вопроса») и др. появляется новый образ-понятие – долг, определяющий отношение сегодняшнего человека к будущему, художника (и шире - интеллигента) к народу.
Нет! Счастье – праздная работа
Ведь молодость давно прошла.
Нам скоротает век работа
Мне – молоток, тебе – игла.
Долг находит свое высочайшее отображение в мотивах героического боя с врагом за счастье Родины. Впервые этот высокий образ воплощается и становится ведущим в рассматриваемом цикле «На поле Куликовом».
Не может сердце жить покоем,
Недаром тучи собрались.
Доспех тяжел как перед боем.
Теперь твой час настал – Молись!
Историзм поэтического мышления Блока обусловлен прежде всего представлением о сложности и трагизме жизни, связанным с характерным для него пафосом движения и героики битв. Это обеспечивает непрерывную связь времен.
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль
…
Закат в крови! Из сердца кровь струится
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется в вскачь!
В царстве «вечного боя» человек поставлен историей, «мировой средой» в противоречивые, трагические отношения с другими людьми. Состояние высокой, героической готовности к «бою» и гибели порождается ощущением причастности человека к высокой трагедии бытия.
Как своеобразную параллель пушкинскому стихотворению «Я помню чудное мгновенье» исследователи рассматривают стихотворение Блока «О доблестях, о подвигах, о славе» (1908), в котором также с большой силой выражено человеческое чувство, но это чувство отчаяния, тоски и одиночества, вызванное уходом любимой. Вместо пушкинской задумчивой грусти - отчаяние и некоторая надрывность, пушкинская элегия уступает место трагедии. Потрясенный горем герой стихотворения Блока даже не помнит лица любимой, он только знает, что оно прекрасно, и в полубреду твердит о синем плаще, в котором она в «сырую ночь ушла». Он, как и Лермонтов («Уж не жду от жизни ничего я …»), может горестно заявить «Уж не мечтать о нежности, о славе».
Знаменательно, что в стихотворении «О доблестях, о подвигах, о славе…» не только выражено отчаяние героя, но и показано высокое благородство чувств, что важно с точки зрения этики, проблемы культуры чувств и всей блоковской концепции человека. Человек в любом положении и в самой трудной ситуации должен уметь сохранить благородство души.
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Ср. у Пушкина
Я вас любил так искренне, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Интересно, что оба стихотворения написаны одним размером - пятистопным ямбом.
Стихи Блока о любви возвеличили его имя среди величайших лириков мира – Петрарки, Шекспира, Гете, Пушкина, Лермонтова, Гейне, Фета и др.
В 1910-х гг. заметно меняются эстетические воззрения Блока. Он резко критикует теперь все разновидности «нового искусства», говорит о принципиальной важности «заветов» писателей-демократов прошлого века, о неизбежной встрече символистов и реалистов.
Ощущение сложности и противоречивости искусства, как явление «многострунности» мира, составит важную черту блоковского мировосприятия 1910-х гг., хотя и наполнится во многом иным, чем в предшествующий период содержанием.
Обличение – обратная сторона блоковской любви к людям. «За любовью – зреет гнев, // Растет презренье» к человеку, потерявшему себя в «страшном мире», в «буре этих лет». Эти образы из других стихотворений цикла, свидетельствующие о том, что современность понимается как особый момент в истории, требующий от личности глубокого осознания своего места не только в реальности, но и в жизни человечества. Появление этих образов в блоковских стихотворениях обусловлено аналогией с тютчевским взглядом на историю. Одной из важнейших для всего цикла реминисценций являются строчки из стихотворения Тютчева «Цицерон» (1830):
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир…
Лирический герой стихотворения «Земное сердце стынет вновь…» так же был «застигнут ночью Рима», видел «бури граждансике», как и герой Тютчева. У Блока сквозным является образ «стужи» («сердце стынет», «стужу я встречаю грудью», «сгинуть в стуже лютой»), передающий ощущение оставленности в разрушенном «бурей», остылом мире, усиленное тем, что в груди поэта не «угль, пылающий огнем», как у пушкинского пророка, а «земное сердце». Среди вселенской «стужи» слышнее искушающие голоса, призывающие «забыть» о земном, «вернуться» в мир мечты:
Пускай зовут: Забудь, поэт!
Вернись в красивые уюты!
Не случайно в этом стихотворении поэт, характеризуя стремление «туда», использует сниженный образ («красивые уюты»). «Печать забвенья» - один из полюсов выбора, неприемлемый для лирического героя. В ответ на призыв: «Забудь» - три раза прозвучит «нет». В другом стихотворении цикла, где такой сниженности не проявляется, - ответ будет не менее резким:
Забудь, забудь о прошлом мире,
Взмахни крылом, лети туда…
Нет, не один я был на пире!
Нет, не забуду никогда!
«Так. Буря этих лет прошла…». (1909 – 1914)
Лирический герой стихотворения «Земное сердце стынет вновь…» не только отказывается «забыть» о «буре», о «пире» «всеблагих», вернуться в «красивые уюты», к иллюзиям прошлого, но и сознает, что его выбор противоречит классической традиции. В последней строчке упоминается одно из ключевых понятий поздней пушкинской лирики: «покой». В противоположность герою пушкинского стихотворения, «усталому рабу» действительности, мечтающему о «покое и воле», о «побеге» «в обитель дальнюю», забвении «дней», «света», законов «бытия» («Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит…» (1834), «поэт» у Блока готов «сгинуть в стуже лютой», встретить ее «грудью», сознавая, что «Уюта – нет. Покоя - нет».
Это та «печать избранья», которую поэт стремится «Читать в глазах мужей и дев» и которая лежит на нем самом.
Таким образом, в стихах Блока 1910-х гг., посвященных теме творчества, создается образ «художника», стоящего на перепутье метафизических и реальных «вихрей», «грудью» встречающего «бури» истории, нового «пророка» и одновременно «земного» человека, «безумно» стремящегося жить и видящего свое призвание в том, чтобы не только «сущее - увековечить», но и вдохнуть жизнь в «безличное» и «несбывшееся». Тема творчества рассматривается и в философском аспекте, и на фоне меняющегося ритма времени, благодаря чему поэт, сознающий себя продолжателем русской лирической традиции, полемизируя с классикой, по-новому решает для себя вечный «вопрос пользы». Талант, писал Блок в статье «Душа писателя» (1909), - это «неустанное напряжение внутреннего слуха, прислушивание как бы к отдаленной музыке», способность расслышать в ней «мировой оркестр» «души народной». «Первым и главным признаком» истинного дарования поэт считал «чувство пути». Именно оно, несмотря на «постоянные остановки и искривления», на «пустоцветы» во «внешних результатах подземного роста», дает надежду услышать «вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра».
1910-е годы – время вершинного дарования Блока, создания им таких итоговых произведений, как поэм «Возмездие» (1910-1921) и «Соловьиный сад» (1915), драма «Роза и крест». Подспудные истоки поэзии этих лет – ощущение конца реакции, охватившей русское общество. «Есть Россия, которая вырвавшись из одной революции, жадно смотрит в глаза другой, может быть, более страшной» (5,486) – пишет Блок. Вера в близкие грандиозные потрясения резко меняет эмоциональный тонус его творчества: пессимизм уступает место «мужественному» отношению к миру.
Не только гнетущие картины «глухой ночи» созданы Блоком в 1910-е гг. (цикл «Страшный мир», «Возмездие»). Для лирики этих лет ключевыми становятся бунтарская непримиримость поэта и вера его в грядущее счастье человечества. С ними связан пафос цикла «Ямбы» (1907-1914) и новые стихи о России.
Я верю: новый век взойдет
Средь всех несчастных поколений.
Недаром славит каждый род
Смертельно оскорбленный гений.
…
Пусть день далек – у нас все те ж
Заветы юношам и девам:
Презренье созревает гневом,
А зрелость гнева – есть мятеж.
Такое отношение к будущему предполагает, что многие его черты воплощены уже в настоящем.
Специфика художественного мышления Блока наиболее выразительно проявилась в поэме «Возмездие», задуманной после его поездки в 1909 г. на похороны отца в Варшаву. Поэма автобиографична и в то же время широка по своим обобщениям. В ней прослежена судьба дворянской семьи (в которой легко угадывается история «бекетовского дома») в связи с русской жизнью конца XIX – нач. ХХ вв. Но творческая задача поэта не ограничилась типизацией жизни одной семьи. Блок хотел показать, как из поколения в поколение менялся тип русского человека, от «лишнего человека» печоринского или байронического склада до революционера, умирающего на баррикадах 1905г. Так, по мысли Блока, в самой буржуазной семье должно было вспыхнуть возмездие за грехи «отцов».
В отце легко узнать А.Л. Блока, отца поэта, в сыне – его самого.
Блок широко воссоздает исторический фон жизни героев, обращаясь к традициям реалистической, прежде всего пушкинской поэмы. Однако общая концепция и структура образов во многом расходятся с этой традицией.
По замыслу Блока, поэма должна иметь большой исторический диапазон. Из задуманной цепи событий в написанной Блоком части освящено лишь прибытие русской гвардии с русско-турецкой войны и дано ретроспективное освещение событий войны, показана деятельность «Народной воли», вскрыты черты реакции, раскрыта трагическая судьба Польши под гнетом русского царизма. Все эти события должны были предстать как звенья большой исторической цепи.
Если 19-й век изображен в поэме как «век железный, воистину жестокий век…, век акций, рент и облигаций…, век буржуазного богатства, растущего незримо зла», то двадцатый век характеризуется им еще более резко, эти слова звучат пророчески:
Двадцатый век… Еще бездомней
Еще страшнее жизни мгла…
(Еще чернее и огромней
Тень Люциферова крыла).
Пожары дымные заката
(Пророчества о нашем дне),
Кометы грозной и хвостатой
Ужасный призрак в вышине.
…Сулит нам, раздувая вены,
Все разрушая рубежи,
Неслыханные перемены,
Невиданные мятежи…
«Возмездие» не было закончено. В предисловии, написанном уже в 1919г., Блок говорит, что не чувствует «ни нужды, ни охоты заканчивать поэму», полную революционных предчувствий, в годы, когда революция уже произошла.
Поэма имеет большое художественное и познавательное значение. Яркие, чеканные образы «Возмездия» взяты из реальной жизни, и поэтому они так полнокровны.
В поэме «Соловьиный сад» (1915) Блок вновь возвращается к одному из важнейших для него теперь вопросов – о нравственном долге личности. Герой поэмы бросает тяжелый, изнурительный труд, труд «бедняка обездоленного» и, следуя сладостному призыву, входит в «соловьиный сад» - в мир красоты, любви и счастья. Счастье «соловьиного сада» - это не высокая мечта рыцаря, а реальная, воплощенная земная страсть:
Чудный край незнакомого счастья
Мне открыли объятия те,
И звенели, спадая запястья,
Громче, чем в моей нищей мечте.
Но «соловьиный сад» сходен с «раем» лирики 1900 – 1902 гг. в другом: здесь тоже живут только двое, здесь счастливы только они. Сама возможность высокого счастья –
Не доносятся жизни проклятья
В этот сад, обнесенный стеной.
оборачивается обвинением «саду» и его обитателям. Герой совершает второй побег – из «соловьиного сада» назад, к суровому труду и бедности. Но и временная измена долгу не прощается: беглец не находит своего прежнего дома. Теперь он одинокий отщепенец и Долга, и Красоты.
Художественный метод Блока выразительно проявился в его итоговой работе – в подготовке к печати собрания сочинений в трех томах (кн. 1-3 М., 1911 - 1912) (в издательстве «Мусагет»). Поэт осмысляет свою лирику как единое произведение, как «трилогию» вочеловечевания, посвященную одному кругу чувств и мыслей, которым он «был предан в течение первых 12-ти лет созидательной жизни».
В первый том этой «трилогии» включена лирика 1898 – 1904 гг. (основное место в нем занимают «Стихи о Прекрасной Даме»); во второй - стихотворения 1904 – 1908 гг.; в третий – произведения конца 1900 – нач. 1910-х гг. Над этой «трилогией» Блок работал до конца своей жизни, дополняя ее новыми стихами.
2. Героико-романтический пафос поэмы «Двенадцать».
В 1910-е гг. Блок обратился к глубоко личной и одновременно традиционной теме русской поэзии – Родине, к ее судьбе и судьбе художника, неразрывно с ней связанного – эти годы сделали Блока первым поэтом России. И все же слова «Сегодня я - гений» принадлежат не автору лирической «трилогии», а человеку нового рубежа: они были написаны Блоком в день окончания поэмы о гибели старого мира – «Двенадцать».
Блок принял Октябрь, ответив на вопрос: может ли интеллигенция сотрудничать с большевиками: «Может и обязана» и призвал современников «слушать революцию». Превозмогая усталость, болезни, трудности жизни в замерзающем, голодном Петрограде, нелюбовь к мешающим творчеству «службам», отчаяние и боль ночных воспоминаний о разрушенном – теперь уже не в стихах, а на самом деле – шахматовском доме. Блок с беззаветностью русского интеллигента погрузился в стихию новой жизни. Это был тот самый уход из старого уклада жизни, неизбежность которого Блок предсказал еще в 1907 – 1908 гг., новое влекло Блока именно в его наиболее радикальных, максималистских революционных формах. «Переделать все», в романтическом порыве сжечь весь старый мир в огне мирового пожара, поэтому и все личные уходы и разрывы – от переставшего существовать Шахматова до бойкота со стороны ближайших друзей, отвергших революцию, - Блок воспринял в дни октября с трагическим и мужественным «восторгом».
В январе 1918 г. Блок пишет свою знаменитую поэму «Двенадцать». Революция – не частный эпизод русской или даже мировой истории. Она, по мысли автора, имеет универсально-космическую природу. Начинаясь в мирах душевной субстанции – «духа музыки», космические «взрывы страстей», «собственно» отражаются в земных стихиях – природных (буря, ветер, вьюга) и социальных (революционное движение масс). В записке о «Двенадцати» Блок скажет: «… поэма написана в ту исключительную и всегда короткую пору, когда проносящийся революционный циклон производит бурю во всех морях – природы, жизни и искусства». Стихии природы, жизни и искусства в поэме слились воедино.
«Многострунность» блоковской лирики сменяется четкими контрастами, двуцветным видением жизни «Черный ветер. Белый снег». Черное и белое, старое и новое, тьма и свет, застоявшееся и связанное с народной стихией, - таков поэтический мир «Двенадцати», поэмы, не признающей никаких середин. Воспринятая в таком аспекте действительность и изображена может быть либо в тонах беспощадной сатиры, либо высоко героически. Именно на таком контрасте построена экспозиция поэмы: противопоставление сатиры на представителей старого мира в первой главе и апофеозе 12-ти красногвардейцев - во второй. Принцип контраста – ведущий принцип блоковской поэмы в целом.
В «Двенадцати» изображен Петроград в октябре 1917 г. Бушует снежная метель – символ революции. Красногвардейцы не только дети народной стихии, они причастны и к космическим стихиям «мирового пожара», к вихрям, снегам и бурям революции. Они и появляются из бури, как бы сливаясь с ней
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Революционная стихия отражена и в понимании красногвардейцами своего долга –
Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить!
и в предчувствии конечных целей и путей революции, и в «державном шаге» героев устремленных вдаль, описанием которого завершается поэма.
Противоположность двух миров – сущность сюжета «Двенадцати».
Герои – красногвардейцы исполнены настроений борьбы за новый мир и революционного возмездия уходящей старой России.
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем – ка пулей в Святую Русь
В кондовую
В избяную
В толстозадую!
Двенадцать красногвардейцев олицетворяют всеразрушающую стихию, вырвавшуюся на волю. Вместе с тем, по убеждению Блока, жажда свободы преображает этих людей, превращает их в «деятелей» революции, которые
… идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль
Ко всему готовы,
Ничего не жаль…
Их винтовочки стальные
На незримого врага…
В переулочки глухие,
Где одна пылит пурга…
Революция для Блока – стихия, хотя и очищающая мир от скверни, но неспособная еще к созиданию. Двенадцать красногвардейцев идут разрушать старый мир. Новое еще не дается поэту, зато как выразительны, с каким острым сарказмом написаны образы буржуя, попа, писателя – витии, барыни в каракуле!
Блок в статье «Интеллигенция и революция» писал: «Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью!» И Блок призывает: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию».
Конечные цели «бури» – революции не ясны Блоку. Но он глубоко верит в нравственность, внутреннюю красоту революционного возмездия миру «толстопузых мещан». Символом высоты и святости революции в финале поэмы оказывается Христос, ведущий двенадцать «апостолов»-красногвардейцев (отсюда, как известно, символика заглавия поэмы и символика ее композиции: в поэме 12 главок). Конечно, это не Христос «непротивления злу», не «Христос официальной церкви, а сжигающий Христос» народных восстаний. Не узнанный своими «апостолами», безбожниками и богохульниками, - он ведет их «в даль», к той новой жизни, полетом к которой Блок жил в начале 1918 г.
Сам Блок мучительно сознавал, что его Христос чужд поэме, что он не нашел тот образ, который бы олицетворял руководящие силы революции. «Страшная мысль этих дней: не в том, что красногвардейцы недостойны Иисуса, который идет с ними сейчас», а в том, что именно «он идет с ними, а надо, чтобы шел Другой» - записывает Блок в дневнике.
Поэма «Двенадцать» вызвала целую бурю. Бывшие друзья не подавали Блоку руки, называли его «современным сатанистом», а поэму – «бесстыдной частушкой», видели в поэте какого-то одержимого барабанщика и глашатая, возвестившего с радостью о гибели России. Но и большевики за «своего» Блока не приняли: смущал Христос, чей «белый венчик» венчал первую революционную поэму (Луначарский советовал Блоку заменить Христа на Ленина или, чтобы была рифма, на матроса).
Блок, как и прежде, стоял на распутье. Он оказался «ничьим»…
3. Творчество Блока после 1917 года.
В период гражданской войны Блок вместе с несколькими единомышленниками выдвинул идею «скифства». Позже она нашла последователей, в первую очередь в эмиграции, и получила название «евразийства». Вслед за В. Соловьевым «скифы» показали, что у русского народа свой особый путь в мировой истории, отличный от путей и европейских, и азиатских народов, поскольку Россия находится и в Европе, и в Азии. Судьба русского народа – объединить весь мир в едином братстве. Как видим, теургические мечты в новом облике Блок пронес через всю его жизнь. В поэме «Скифы» (1918) Блок призывал:
В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский мир труда и мира
В последний раз на светлый братский мир
Сзывает варварская лира!
Антиномия уходящей и новой культуры здесь раскрыта в виде противопоставления буржуазного Запада и революционной России. «Запад – мир цивилизации», рационализма, рассудка, неспособного на губительные и творческие страсти. Они присущи России, царству культуры первозданно дикой, но яркой, героической:
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет и губит!
Живая, народная культура «скифов» резко отделяется от умирающей буржуазной цивилизации, и от хаоса всеуничтожения. Сущность и миссия России – Сфинкса – в ее готовности синтезировать, унаследовать все великие завоевания «премудрой» Европы, соединить их с пламенной героикой скифства:
Мы любим все – и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все – и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним все!
Эта же миссия имела и другую сторону – оградить Европу от слепых стихий разрушения.
Для вас – века, для нас – единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас:
Монголов и Европы!
Теперь Европа сама должна защищать себя. Но гибель ее культуры – хотя по Блоку возможный, но отнюдь не неизбежный путь истории. Поэт верит в иные, высшие ее пути – в братское слияние многовекового духовного наследия Европы и России:
В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
В последние года жизни Блоку пришло осознание чего-то ужасного, что произошло с Россией и им самим. Он говорил Е Замятину: «Дышать нечем. Душно». Это признание перекликается с его речью «О назначении поэта», посвященной 84-й годовщине смерти Пушкина. Блок сказал: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
В апреле 1921 г. Блок серьезно заболел, хотя первые признаки болезни сердца обозначились еще зимой этого года. Болезнь протекала остро и мучительно.
«Болезнь моя росла, усталость и тоска загрызла совсем», - писал он в дневнике в начале 1921 г. Устать было от чего: холод, пайки, тяжбы, спекулянты и прочая нечисть; дома – ссоры, все раздражает. Врачи обнаружили у Блока порок сердца. Горький принялся хлопотать – нужна была виза за границу, чтобы поехал на лечение в санаторий, в Финляндию. Оформление визы и выездных документов затянулось. Виза была сделана 8 августа, а утром, 7 августа Блок умер.
В своем последнем стихотворении «Пушкинскому дому», написанным за полгода до смерти, 11 февраля 1921 года, Блок обращался к культурным традициям прошлого, пушкинским началам. Ужас перед грядущими испытаниями России и человека заканчивается у Блока перед «уходом в ночную тьму» верой в спасительную миссию свободы и культуры.
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
В. Ходасевич, завершая свой очерк о Блоке, напишет: «Он умер как-то вообще. Оттого, что был болен весь, оттого, что не мог больше жить… Он умер от смерти… Вместе с ним уйдет и трагически-прекрасный «серебряный век» русской поэзии».
Литература:
1. Белый Андрей. Воспоминания о Блоке. – М., 1995.
2. Орлов В. Александр Блок. Очерки творчества. – М., 1956.
В лекции "14 Специфические источники по новейшей отечественной истории" также много полезной информации.
3. Пайман А. Истоки русского символизма / Авторизированный перевод с англ. В.В. Исаакович. – М., 2000.
4. Соловьев Б. Поэт и его подвиг. Творческий путь А. Блока. – М., 1971.
5. Соколов А.Г. История русской литературы конца XIX – начала XX века. – М., 1999.
6. Тимофеев Л.И. Творчество Александра Блока. – М., 1963.
7. Трифонов. Русская литература XX века: Хрестоматия. Любое издание.
8. Хрестоматия критических материалов: Русская литература рубежа XIX – XX вв. – М., 1999.
