Общая характеристика психологии как науки
1. Общая характеристика психологии как науки
1.1. Значения термина “психология”
При характеристике любой науки необходимо разъяснить ее теоретические основания, предмет изучения, показать исследовательские возможности, практические приложения полученных результатов. Начнем знакомство с психологическим знанием с анализа самого термина “психология”. Этот термин, образованный от греческих слов psyche - душа, психика и loqos - знание, осмысление, изучение, имеет несколько значений.
Так, в первом, дословном своем значении психология - это знание о психике, наука, изучающая ее. Психика есть форма активного отображения субъектом объективной реальности, возникающая в процессе взаимодействия высокоорганизованных живых существ с внешним миром и осуществляющая в их поведении (деятельности) регулятивную функцию.
Область психического широка и разнообразна: это и отражение простейшими животными тех отдельных свойств окружающей среды, которые оказываются значимыми для поиска жизненно важных веществ, и сознательные представления сложных связей природного и социального мира, в котором живет и действует человек, и психическая регуляция движений, и неосознаваемые психические процессы.
Сознанием обычно называют свойственный человеку способ отношения к объективной действительности, опосредованный всеобщими формами деятельности людей.
Во втором, наиболее распространенном значении, слово “психология” относят и к самой психической, “душевной” жизни, выделяя тем самым особую реальность. Если свойства психики, сознания, психические процессы обычно характеризуют человека вообще, то особенности психологии - конкретного индивида. Психология проявляется как совокупность типичных для человека (или групп людей) способов поведения, общения, познания окружающего мира, убеждений и предпочтений, черт характера. Так, подчеркивая различия людей того или иного возраста, профессиональной, половой принадлежности, говорят, например, о психологии школьника, студента, рабочего и ученого, женской психологии и т.п.
Понятно, что общей задачей психологической науки является изучение как психики субъекта, так и его психологии.
В системе наук психологии должно быть отведено совершенно особое место, т.к., во-первых, это наука о самом сложном, что пока известно человечеству, - о психике. Во-вторых, психология находится в особом положении потому, что в ней сливаются объект и субъект познания. Психология как наука возникла только на том уровне культуры, когда человек задал себе вопросы: что это за силы, которые дают ему возможность творить, исследовать и подчинять себе мир, какова природа его разума, каким законам подчиняется его внутренняя, душевная жизнь? Этот момент был рождением самосознания человечества. Поэтому задачи психологии неизмеримо сложнее задач любой другой науки, ибо только в ней мысль совершает поворот на себя. Только в ней научное сознание человека становится его научным самосознанием. В-третьих, особенность психологии заключается в ее уникальных практических следствиях: познавая себя, человек себя изменяет. Психология уже сейчас накопила много фактов, показывающих, как новое знание человека о себе делает его другим: меняет его отношение, цели, его состояния и переживания.
Рекомендуемые материалы
Существуют две разных области психологического знания - научная и житейская, обыденная психология. Если научная психология возникла сравнительно недавно, то житейское психологическое знание всегда было включено в различные виды человеческой практики. Каждый из нас имеет запас житейских психологических знаний. Есть даже выдающиеся житейские психологи. Это, конечно, великие писатели, а также некоторые представители профессий, предполагающих постоянное общение с людьми: педагоги, врачи, священнослужители и др. Об уровне житейских психологических знаний можно судить по тому, как человек может понять другого, повлиять на его поведение, предсказать его поступки, учесть его индивидуальные особенности, помочь ему и т.п. Сравним житейскую и научную психологию.
Первое отличие: житейские психологические знания конкретны; они приурочены к конкретным ситуациям, конкретным людям, конкретным задачам. Если ситуативные выводы противоречат один другому (например, едва ли найдется пословица, к которой нельзя подобрать другую, обратную по значению), то житейскую мудрость это не смущает, ей нет нужды стремиться к единообразию. Научная же психология, как и всякая наука, стремится к обобщениям, систематизируя знания в форме логически непротиворечивых положений, аксиом и гипотез. Для этого она использует научные понятия. Отработка понятий - одна из важнейших функций науки. В научных понятиях отражаются наиболее существенные свойства предметов и явлений, общие связи и соотношения. Научные понятия четко определяются, соотносятся друг с другом, связываются в законы, защищая научный психологический опыт от “засорения” житейскими ассоциациями. Особенность научных психологических понятий состоит в частом совпадении с житейскими по своей внешней форме, т.е., попросту говоря, употреблении тех же слов. Однако значения этих слов, как правило, различны. Житейские термины обычно более расплывчаты и многозначны.
Второе отличие житейских психологических знаний состоит в том, что они носят интуитивный характер. Это связано с особым способом их получения: они приобретаются путем практических проб и ошибок. Научная психология базируется на опыте, который с самого начала является абстрагированным от многих деталей, понятийно оформленным. Отличны и пути, методы познания - целенаправленного, систематического, инструментально оснащенного. Для научного психолога удачная догадка становится гипотезой, допускающей экспериментальную проверку. Конечно, эксперимент возможен и в житейской психологии, и люди часто прибегают к этому эффективному средству получения необходимой информации (не ожидая подходящего случая, а активно организуя его). Однако научно-психологические эксперименты отличаются не только большей строгостью своих гипотез, но и условиями проведения. В современной психологии эти условия нередко отдалены от жизненной конкретности и даже могут искажать ее. Отличаются и результаты экспериментов: ученым нередко приходится отказываться от собственных обыденных представлений, “не веря своим глазам”.
Следует обратить внимание на то, что в первых научных описаниях психических явлений исследователи привлекали свой личный опыт. Однако главная ценность этих описаний состоит не только в их проницательности и детальности, а в том, что они оказались удачными обобщенными схемами для постановки научно-исследовательских задач.
Третье отличие состоит в способах передачи знаний и даже в самой возможности их передачи. В сфере практической психологии такая возможность весьма ограничена, т.к. обыденные знания не фиксируют реальные условия, в которых они были получены, а эти условия как раз и являются решающими при попытке использовать известное другим человеком и в новой ситуации. Поэтому так часто ошибки отцов повторяются их детьми. Собственный опыт, соразмеренный со своими возможностями и специфическими условиями, приходится переживать и накапливать заново.
Иное дело - опыт научной психологии. Хотя он и не столь обширен как житейский, зато содержит информацию об условиях, необходимых и достаточных для воспроизведения тех или иных явлений. Полученные знания упорядочены в научных теориях и передаются путем усвоения обобщенных, логически связанных положений, которые служат основанием для выдвижения новых гипотез.
Четвертое различие состоит в том, что научная психология располагает обширным, разнообразным и подчас уникальным фактическим материалом, недоступным во всем своем объеме ни одному носителю житейской психологии. Материал этот накапливается и осмысливается, в том числе в специальных отраслях психологической науки.В них, имея дело с различными стадиями и уровнями психического развития животных и человека, с дефектами и болезнями психики, с необычными условиями труда - условиями стресса, информационных перегрузок или, наоборот, монотонии и информационного голода и т.п. - психолог не только расширят круг своих исследовательских задач, но и сталкивается с новыми неожиданными явлениями.
Итак, научная психология является системой теоретических (понятийных), методических и экспериментальных средств познания и исследования психических явлений. По сравнению с психологией житейской (донаучной) она представляет собой переход от неограниченного и разнородного описания этих явлений к их точному предметному определению, к возможности методической регистрации, экспериментального установления причинных связей и закономерностей, обеспечения преемственности своих результатов. “Психология и очень старая, и совсем еще молодая наука, - писал один из основателей советской психологии С.Л.Рубинштейн (1889-1960). - Она имеет за собой 1000-летнее прошлое, и, тем не менее, она вся еще в будущем. Ее существование как самостоятельной научной дисциплины исчисляется лишь десятилетиями, но ее основная проблематика занимает философскую мысль с тех пор, как существует философия. Годам экспериментального исследования предшествовали столетия философских размышлений, с одной стороны, и тысячелетия практического познания психологии людей - с другой” (Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. М., 1940. С.37). Вслед за Рубинштейном становление и развитие психологической науки можно представить в виде пирамиды - символа поступательного, прогрессивного движения: тысячелетия практического опыта, столетия философских размышлений, десятилетия экспериментальной науки.
Теперь, когда мы убедились в целом ряде преимуществ научной психологии перед житейской, уместно поставить вопрос: а какую позицию научные психологи должны занять по отношению к носителям житейской психологии?
Существует ошибочная позиция, согласно которой проблемы человеческой жизни ставятся на второй план по сравнению с рефлексами, нейронами, психическими процессами и др. Эта позиция может возникнуть из-за того, что научный психолог вынужден в процессе своего образования сделать шаг в мир отвлеченных общих понятий, он вынужден вместе с научной психологией, образно говоря, загнать жизнь in vitro*, “разъять” душевную жизнь “на части”. Он может забыть, с какой целью делались эти необходимые шаги, какой путь предполагался дальше, забыть или не дать себе труда осознать, что великие ученые - его предшественники - вводили новые понятия и теории, выделяя существенные стороны реальной жизни, предполагая затем вернуться к ее анализу с новыми средствами.
История науки, в том числе психологии, знает немало примеров того, как ученый в малом и абстрактном усматривал большое и жизненное. Когда И.П.Павлов впервые зарегистрировал условнорефлекторное отделение слюны у собаки, он заявил, что через эти капли мы в конце концов проникнем в муки сознания человека. Выдающийся советский психолог Л.С.Выготский увидел в “курьезных” действиях типа завязывания узелка на память способы овладения человеком своим поведением.
В конечном счете научный психолог должен быть одновременно хорошим житейским психологом. Иначе он не только будет малополезен науке, но и не найдет себя в своей профессии, попросту говоря, будет несчастен.
Связь научной психологии с практикой также характеризуется точностью постановки прикладных задач и методов их решения. Как правило, такие задачи порождались трудностями, возникающими во внепсихологических областях, а их устранение выходило за пределы компетенции соответствующих специалистов. Заметим также, что прикладные отрасли могли появляться независимо (в том числе и во времени) от становления общепсихологической науки.
Так, например, в 1796 г. в Гринвиче был уволен сотрудник обсерватории за грубую ошибку (почти в секунду) в определении местоположения звезды. Применявшийся в то время метод решения этой задачи (метод Бредли) состоял в следующем. Нужно было регистрировать моменты прохождения звезды по координатной сетке телескопа, отсчитывая при этом секунды и отмечая (вычисляя) положения звезды секундой раньше и секундой позже ее прохождения. Астроном из Кенигсберга Бессель пришел к выводу, что ошибка сотрудника не была следствием небрежности. В 1816 г. он опубликовал результаты своих 10-летних наблюдений за временем реакции человека. Оказалось, что время двигательной реакции является весьма изменчивой характеристикой и различия между людьми равны примерно 1 с. Так из разъяснения досадной “ошибки”, связанной с особенностями организма конкретного человека, возникла дифференциальная психология, изучающая и измеряющая индивидуальные различия людей. Интересно, что именно ошибкам человека при выполнении той или иной деятельности, проблемам “человеческого фактора” обязаны своим появлением многие отрасли психологии. В ответ на трудности управления современной высокосовершенной техникой человеком-оператором возникла инженерная психология. Изучение трудностей в обучении и воспитании, кризисов развития человека в определенные периоды его жизни положило начало педагогической и возрастной психологиям.
Отрасли психологии можно различать по нескольким критериям. Во-первых, по сферам деятельности (в частности, профессиональной), нужды которых они обслуживают, т.е. по тому, что делает человек: психология труда, инженерная, педагогическая и др. Во-вторых, по тому, кто именно эту деятельность выполняет, является ее субъектом и вместе с тем объектом психологического анализа: человек определенного возраста (детская и возрастная психология), группы людей (социальная психология), представитель той или иной национальности (этнопсихология), пациент психиатра (патопсихология) и т.д. Наконец, отрасли психологии могут определяться по конкретным научным проблемам: проблема связи нарушений психики с мозговыми поражениями (нейропсихология), психических и физиологических процессов (психофизиология).
В реальной работе психолога научные отрасли широко взаимодействуют. Например, психолог на производстве должен обладать знаниями как инженерной психологии (или же психологии труда), так и социальной. Психологическая сторона работы школьного психолога относится одновременно к сферам возрастной и педагогической психологии. Разработка практических приложений нейропсихологии - прежде всего проблемы реабилитации больных с мозговыми поражениями, полученными в различных видах профессиональной деятельности, - требует знания психологии труда.
Многообразны формы сотрудничества научной и житейской психологии, типичный пример которых - психотерапевтический сеанс. Терапевт не может создать и передать пациенту новые способы освоения своего аффективного прошлого, разрешения внутренних конфликтов. Пациент строит эти способы только сам, а терапевт помогает, провоцирует их открытие и присутствует при нем, как врач при рождении ребенка. Он уточняет условия открытия, пытается объяснить его закономерности. Итогами такого сотрудничества являются, с одной стороны, полноценная жизнь здорового человека, с другой - развитие центрального раздела психологической науки - психологии личности.
Возможны удачные случаи самотерапии, самостоятельного осмысления и преодоления тяжелых душевных недугов, когда научный и житейский психологи как бы совмещаются в одном человеке. Например, М.М.Зощенко в “Повести о разуме” проводит психологический анализ источников собственного личностного кризиса. Он подробно исследует варианты скрытого содержания аффектогенных символов, сновидений и состояний (протянутая рука нищего, рев тигра, отвращение к еде и т.д.), затем постепенно определяет (не “вспоминает”, а именно определяет) перенесенную в раннем детстве травму и благодаря ее сознательному освоению достигает самоизлечения. Испытанные им на себе приемы обогащают арсенал практических методов психотерапии.
Нередко различные терапевтические приемы содержат в своей основе житейские эмпирические правила управления поведением и лишь затем получают выражение в теоретических понятиях. Так, например, широко известна закономерность: чрезмерное желание, стремление к какой-либо цели препятствует ее достижению. Так, австрийский психолог В.Франкл считает многие невротические расстройства - случаи заикания, нарушения моторики и т.д. (при объективной сохранности двигательной сферы) ‑ следствием именно гипернаправленности человека, мешающей преодолеть недуг. Предложенный им терапевтический прием основан на житейском правиле - “бороться с врагом его же оружием”: следует пожелать как раз того, от чего на самом деле человек хочет отказаться, и чем, к несчастью, обладает. Один из пациентов Франкла, по профессии бухгалтер, страдал судорогами мышц руки и очень плохо писал. Профессиональная непригодность приводила его к крайне тяжелому общему состоянию. Выход же оказался неожиданным: пациента попросили написать что-нибудь как можно хуже, т.е. показать, что он может нацарапать такие каракули, которые никто не разберет, - и человек излечился от недуга. Затем этот прием был обобщен в теоретическом понятии “парадоксальной интенции (стремления)”.
Интересны влияния научных понятий и концепций на житейские представления людей о своей психической жизни. Средствами такого представления стали, в частности, некоторые понятия психоанализа (“архетип”, “внутренняя цензура”, “бессознательное”), термины, предложенные для описания эмоциональной сферы (“стресс”), защитных механизмов личности (“компенсация”, “замещение”, “рационализация”, “вытеснение”). Попадая в разговорную речь, эти термины получают содержания, не всегда относящиеся к их первоначальному смыслу, но они оказываются эффективными средствами осмысления и даже открытия (построения) человеком собственных индивидуальных средств.
Таким образом, научная и житейская психологии, сохраняя принципиальные различия, вступают в необходимые взаимные связи. Психологическая наука, развитие которой можно, вслед за С.Л. Рубинштейном, представить в виде пирамиды, сильна своим основанием. Житейское осмысление разнообразной психической реальности не исчезает с появлением специальной науки, но является, напротив, постоянным источником ее жизнеспособности. Вместе с тем научные достижения активно проникают в обыденную жизнь, предлагая новые, эффективные средства понимания ее законов, воспитания и развития личности.
1.2. Психология и философия
Не так давно психология или вообще не отделялась от философии, или считалась ее частью. И только в конце XIX в., а именно в 1879 г., появилась научная психология, не зависимая от философии.
В этом году были открыты сначала лаборатория, а затем Институт психологии в Лейпциге, основателем которых был В.Вундт (1832-1920). Согласно Вундту, предметом изучения психологии является не сознание, а именно состояния сознания, связи и отношения между ними, законы, которым они подчиняются. Вундт строил психологию как экспериментальную науку по образцу современных ему естественных научных дисциплин - физики, химии, биологии. Так, он полагал основным элементом сознания отдельное ощущение. В экспериментальном инструментарии центральное место занимал прибор, хорошо знакомый начинающим музыкантам - метроном. Ощущение - это состояние сознания, которое возникает у человека, когда он слышит один удар ментронома (восприятие двух ударов соответствует уже более сложному элементу сознания - представлению). Если сравнить представление о сознании человека в философии и ту психическую реальность, которую можно изучать с помощью данного простого прибора, то можно сделать вывод: богатство духовного опыта, тончайшие оттенки человеческих переживаний сводятся к элементарным состояниям. Между тем, используя метроном, Вундт выделил ряд основных свойств сознания, в том числе его чувственные элементы, изучил его структуру и объем. Современная психология далеко ушла от механицизма Вундта, однако принцип научного абстрагирования и упрощения предмета исследования не потерял своей актуальности.
Однако прошел еще один век, и сейчас взгляды многих психологов вновь обернулись к философии - как современной, так и античной. Психологи конца XX в. пытаются найти выход из кризиса современной психологической науки в произведениях М.К.Мамардашвили, М.М.Бахтина, А.Ф.Лосева, а также Платона, Аристотеля, Демокрита и других.
В этом подразделе мы попытаемся понять притягательность философских построений для психологов, ознакомившись с источником современной психологии (имеются в виду европейская и американская традиции) - античной философией.
В рамках античной философии были впервые сформулированы представления о предмете психологии - она тогда была наукой о душе.
1.2.1. Представления о душе в досократической философии
1. Ионийская традиция.
Одни из наиболее древних представлений, которые до нас дошли, - это взгляды представителя Милетской школы (Милет - город в Малой Азии) Фалеса. Фалес считался одним из “семи мудрецов”, которые осмысливали некоторые философские проблемы в форме еще не собственно философских учений, а афоризмов, близких к народной мудрости. Фалесу приписывают авторство изречения “Познай самого себя”, начертанного над входом в храм Аполлона в Дельфах, которое так любили повторять многие философы. Фалес полагал душу двигательным началом. Он наделял душой даже неодушевленное, заключая о всеобщей одушевленности по магниту и янтарю. Космос Фалес полагал одушевленным и полным божественных сил.
Об ученике Фалеса Анаксимандре мало что известно; однако многие философы подчеркивают материалистический характер его учения. Анаксимандр оставил в качестве ученика и преемника Анаксимена, который все причины вещей видел в бесконечном воздухе. Известно такое высказывание Анаксимена: “Как душа наша..., сущая воздухом, скрепляет нас воедино, так дыхание и воздух объемлют весь космос”. В этих высказываниях о душе у милетцев видны первые попытки научного, т.е. объективного и детерминистского, подхода к объяснению души, свободного от мифологических наслоений, где всегда предполагаются сверхъестественные причины тех или иных явлений.
К ионийской философии относят и философа из Эфеса, соседнего с Милетом полиса, Гераклита, который говорил: “Все течет, все изменяется”. Началом всего Гераклит полагал огонь: “Этот космос, один и тот же для всех, не создал никто из богов, никто из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живой огонь, мерно возгорающийся, мерно угасающий”. Материя и движение, таким образом, по Гераклиту, неотделимы друг от друга. Эта неотделимость вещественно-материального и закономерно-разумного аспектов мироздания переносится и на человеческую душу. В вещественном плане она представляет собой огненное начало, к которому может примешиваться “влажное начало”. Душа тем лучше, чем более она огненна, а вот у пьяных и чувственно развращенных людей она, наоборот, влажна. “Не к добру людям исполнение их желаний”, - замечает по этому поводу Гераклит [6, с.234]. Лучшие люди одно предпочитают всему: “вечную славу - бренным вещам, а большинство обжирается как скоты” [6,с. 244]*. Источник движения и изменения души - в ней самой, душа неисчерпаема в своих свойствах.
Познание собственной души Гераклит считал одним из достойных занятий человека. Впрочем, в учении о душе у Гераклита много элементов мифологии и некоторые философы вообще не считают его учение собственно философией (например, Алексей Федорович Лосев), тогда как другие против этого. Впоследствии материалистическим учениям будут более близки идеи Гераклита о мире - движущемся огне, а идеалистическим - мифология Гераклита.
2. Италийская традиция.
Это философия, распространенная в полисах Южной Италии и Сицилии в V в. до н.э. К ней относится прежде всего философия Пифагорейского союза.
Философская школа Пифагора - не столько собственно научная школа, сколь “религиозно-этическое братство” - нечто вроде монашеского ордена, члены которого обязывались вести “пифагорейский образ жизни”, включавший наряду с целой системой аскетических предписаний и табу также обязательства по проведению научных исследований [4, с.13]. При этом ничего из найденного в этих исследованиях не разрешалось предавать огласке; все достижения школы приписывались Пифагору как ее основоположнику. Один Эмпедокл, будучи членом Пифагорейского союза, решился разгласить какие-то его идеи, за что и был изгнан с позором.
Пифагор говорил, что в основе всего лежит число и что душа есть гармония, т.е. то же числовое соотношение.
К италийской традиции относится школа элеатов, т.е. философов полиса Элея. В Элейской школе вообще отрицали движение и развитие, в отличие от Гераклита. Поэтому элеатов называли первыми метафизиками. Именно в Элейской школе мы впервые в истории философии встречаемся с доказательством как таковым, до этого философы опирались больше на аналогии и метафоры. Попытки доказательства мы находим у Парменида. Рассуждения другого представителя Элейской школы Зенона - это первые в истории философии строго логические доказательства, и не случайно его апории до сих пор используются в различных пособиях по логике. Не меньший интерес они вызывают у психологов, занимающихся психологией мышления.
Философ, соединивший в своем творчестве ионийскую и италийскую традиции, - Эмпедокл. Особенно интересно учение Эмпедокла о душе.
Во-первых, Эмпедокл считал, что душа локализована не в голове или грудной клетке, а в крови [6, с.361]. Во-вторых, он не видит различия между душой и умом (нусом, разумом, интеллектом), которое будет проведено впоследствии, и поэтому считает, как отмечают его комментаторы, что и у растений, и у животных тоже имеются ум и понимание. В-третьих, Эмпедокл много внимания уделяет изучению механизмов чувственного познания. Основной принцип Эмпедокла - “подобное познается подобным”. Вот что говорит об учении Эмпедокла позднейший комментатор его текстов Теофраст.
Теофраст: Эмпедокл обо всех ощущениях полагает одинаково, а именно: он утверждает, что ощущение происходит благодаря подогнанности (прилаженности) объектов ощущения к порам каждого органа чувств. Поэтому-то одни из органов чувств и не могут различить объекты других, так как у одних поры слишком широки, у других слишком узки по сравнению с воспринимаемым объектом, так что одни объекты проникают (в поры) с легкостью, не задевая их, а другие вовсе не могут войти.
И вот при таком вполне материалистическом воззрении на душу у Эмпедокла встречаются совершенно иные, с нашей точки зрения, даже противоположные этим идеи. Эмпедокл неоднократно говорит о метемпсихозе, вспоминая, как и Пифагор, свои прошлые жизни, говорит о том, что “души мудрых становятся богами”, иные души в земной жизни несут наказание за убийство и др. Сам же Эмпедокл не видел в этом никакого противоречия, полагая, видимо, что оба рассмотренные выше учения просто относятся к разным областям.
Еще один досократик Анаксагор был первым профессиональным ученым, целиком посвятившим себя науке, в отличие от других философов, которые были поэтами, государственными деятелями, т.е. наука не была их единственным занятием. Анаксагор считал, что должно быть какое-то начало, которое движет и управляет миром - иначе, по его мнению, невозможно понять порядок во Вселенной. Ум (нус - по гречески) не только правит миром, но одновременно и познает его. Если Ум - движущее начало всей Вселенной, которая, как полагал Анаксагор, состоит из качественно различных “семян” (т.е. мельчайших частиц различных веществ), то душа - принцип движения живых существ. Эту идею Анаксагора высоко оценил Аристотель (см. [6, с.528-529]). Однако разум человека, как подчеркивают исследователи творчества Анаксагора, не имеет никакого отношения в нусу. Наличие разума у человека и элементов разума у животных объясняется Анаксагором все теми же естественными причинами. Человек потому мудрейшее существо, говорил он, потому что ему достались руки. Анаксагор считал, что животные имеют “деятельный разум” (наглядно-действенное мышление, сенсомоторный интеллект, как бы мы сейчас сказали), но не обладают речевым разумом. В противоположность Эмпедоклу он говорил, что подобное не может познаваться подобным, ибо, например, при одинаковой температуре тела и предмета мы не воспринимаем его как “холодный” или “теплый”, но ощущаем предмет как “теплый” при холодной руке и как “холодный”, если ощупывающая его рука горяча. Многие из этих идей были развиты затем в психологии.
Наиболее известными философами Италийской школы являются Демокрит, Сократ и Платон.
Сократом в его рассуждениях руководила прежде всего жажда знаний о человеке, о человеческой душе, о человеческом познании и поведении, а не о природе, которая была основным объектом изучения предшествующих Сократу натурфилософов. Его интересовали причины поведения человека, которые вряд ли могут быть объяснены с помощью натурфилософских схем. В своих беседах Сократ вместо того, чтобы что-то утверждать, задавал и задавал собеседнику вопросы. Но как-то так получалось, что, отвечая на эти вопросы, его собеседник, в конце концов, сам безнадежно запутывался, потому что эти вопросы вдруг высвечивали все слабые места его, казалось бы, твердых построений. Целью таких диалогов Сократа было не стремление поставить собеседника в тупик, а поиск истины.
Самым талантливым учеником Сократа был Платон. Имена Сократа и Платона трудно отделить друг от друга. До сих пор философы спорят о том, сколько в произведениях Платона собственно сократовских, а сколько платоновских идей.
Сравним между собой основные положения учения о душе Демокрита, представителя материалистической тенденции в древнегреческой философии, и Платона, представителя идеалистической тенденции. Сначала разберем некоторые общефилософские положения Демокрита и Платона относительно мира в целом, без чего невозможно понять их учения о душе.
Согласно Демокриту, мир есть движущаяся материя, бесчисленное множество движущихся в пустоте атомов, и все вещи состоят из них. “Ничто не возникает из ничего”, т.е. Вселенная несотворима и неуничтожима, хотя отдельные миры могут возникать и погибать. Учение Демокрита о множестве миров, существующих во Вселенной, является предвосхищением идей гораздо более позднего времени - идей Джордано Бруно. Все во Вселенной подчинено не каким-либо сверхъестественным силам, а закону необходимости (Ананке, как говорили древние). Необходимость есть бесчисленная цепь причинно-следственных отношений.
Позиция Платона противоположна. Если для Демокрита бытие - это атомы, для Платона истинным бытием обладают идеи. Идею Платон понимал как субстанциализированное родовое понятие, а также “как принцип вещи, как метод ее конструирования и познания, как смысловую модель ее бесконечных чувственных проявлений, как смысловую ее предпосылку, наконец, как такое общее, которое представляет собой закон для всего соответствующего единичного. При этом материя является функцией идеи” [9, с. 47].
Речь идет о том, что существует где-то в заоблачной дали мир особых сущностей - идей, которые гораздо более реальны, чем те чувственные вещи, которые мы имеем перед собой.
Рассмотрим понимание этими философами души.
Сначала - один из фрагментов, посвященный Демокриту. Вот он: “Демокрит, считая, что душе (по природе) присуще движение, сказал, что она - огонь вследствие ее подвижности. Ведь он утверждает, что огонь состоит из шарообразных атомов, ибо шар самое подвижное из всех тел... Далее, так как душа приводит в движение, а приводящее в движение должно само более всего двигаться..., то он и утверждает, что и душа, и огонь состоят из самых подвижных атомов - из шарообразных... Так что в этом отношении... он сходится с Гераклитом. Различие же состоит в том, что Гераклит ... считал огонь (из которого состоит душа) ... непрерывным телом, а Демокрит отрицал это” [8, с.192].
У Платона же душа - некая особая, не выводимая из материального сущность, невидимая часть некой мировой души, души космоса, сотворенного умом-демиургом (вспомни об уме у Анаксагора). В понимании души Платоном очень много чисто этических моментов: душа - это нечто возвышенное, о чистоте души (т.е. о нравственных помыслах) человек должен неустанно заботиться, иначе его душе нелегко придется после смерти тела...
Платон говорит о бессмертии индивидуальной души в отличие от Демокрита, который это бессмертие отрицал.
Платон подметил немаловажное обстоятельство в человеческой жизни: человек умирает, а идеи его живут. “Душа” создавшего то или иное произведение материальной или духовной культуры человека “живет” в его произведениях...
Рассмотрим учение Демокрита и Платона о познании. Известно, что возникновение ощущений в органах чувств Демокрит объяснял истечением тонких пленок от предметов (которые он назвал “образами”), причем эти пленки отпечатываются в воздухе между глазом и предметом, а затем воздух этот, изменившийся по цвету, отражается во влажной части глаза благодаря особым встречным истечениям из глаза.
Демокрит не сводит мышление к ощущению, считая, что мышление - более “тонкое” познание невидимых для глаза вещей. Что же касается мышления, то Демокрит ограничился заявлением, что оно имеет место, когда душа смешана в надлежащей пропорции. Он сводит мышление к характеру смеси атомов в теле. Однако эти рассуждения не могли объяснить существование в человеческом сознании общих категорий. Платоном была предпринята попытка объяснения именно общего.
Наличие объективно существующих идей, сопричастных индивидуальным вещам, приводит к тому, что душа, столкнувшись с этими индивидуальными вещами, “узнает” общее в вещах, не выводимое из чувств (по Платону, рациональное познание, наоборот, предшествует чувственному: чтобы понять, что данные предметы равны, нужно уже до всякого чувственного опыта знать, что такое идея “равенства”, а она содержится в душе уже при рождении).
В истории психологии затем эта проблема соотношения чувственного и рационального так и будет разрабатываться по этим двум противоположным линиям: материалисты, как правило, будут стремиться вывести рациональное познание из чувственного, идеалисты - наоборот.
Несколько слов об одном философе, фразу которого очень любят повторять психологи многих школ: “Человек есть мера всех вещей”. Это Протагор, принадлежавший к так называемым софистам. Софисты были людьми, которые не только учили искусству спора о словах. Они то как раз и создали науку о слове. Так что софисты стояли у истоков психологии речи.
Протагора обучил философии Демокрит, и неудивительно, что в философии Протагор в основном материалист. Но он особенно выделяет относительность нашего познания, элемент субъективности в нем. У Протагора можно найти много высказываний, которые, предвосхищают идеи некоторых типов психотерапии: все существует лишь в отношении к другому, для человека истинно все, что кажется ему таковым, вещь для меня такова, какой она мне кажется. Разве нет здесь переклички с той же гештальт-терапией: для клиента правильно все, что происходит в его жизни... Вот почему фразу Протагора так полюбили психологи и психотерапевты.
Кроме платоновской школы, к сократовским школам принадлежали так называемые киники и киренаики.
К киникам относят Антисфена, ученика Сократа, а также Диогена Синопского, который дал образец кинического образа жизни, и других. По словам Антисфена, государства погибают тогда, когда не могут более отличить хороших людей от дурных. На вопрос, что дала ему философия, он ответил: “Умение беседовать с самим собой”. Антисфен учил, что достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым: для этого ничего не нужно, кроме Сократовой силы: мудрец ни в чем и ни в ком не нуждается, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит ему; добродетель - орудие, которое никто не может отнять. Антисфен возвел аскетизм в философский принцип, в отличие, например, от Сократа и Платона, которые, собственно говоря, не были аскетами.
Диоген Синопский говорил, что люди соревнуются кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Он осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Когда кто-то, завидуя Каллисфену, рассказывал, какую роскошную жизнь делит он с Александром, Диоген заметил: “Вот уж несчастен тот, кто завтракает и обедает, когда это угодно Александру!” Имелся в виду Александр Македонский... Античность он называл матерью всех бед... Само презрение к наслаждению благодаря привычке становится высшим наслаждением; и как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают в иной доле, так и люди, приучившие себя к иной доле, с наслаждением презирают самое наслаждение. Самое главное в образе жизни Диогена: превыше всего он ставит свободу и считает, что только свободный человек может быть по-настоящему счастлив. Здесь существует явная перекличка с другими философскими учениями: Чанышев видит параллели между учением Диогена и учением Будды с их проповедью универсальной отрешенности, свободы как преодоления всяких привязанностей в жизни [10, с.223]; можно увидеть параллели с последующим учением стоицизма и с некоторыми концепциями русских философов, например, концепцией свободы Николая Александровича Бердяева, изложенной в его книге “Философия свободы”. Эти идеи интересны и для психотерапевтов. Ведь это практическое руководство человеку, не удовлетворенному жизнью.
Другие ученики Сократа - киренаики - проповедовали не аскетизм, а гедонизм - стремление к счастью, под которым понимается наслаждение всеми доступными путями. В наслаждении и состоит подлинный смысл жизни. Киренаики говорили, что “друзей мы любим ради выгоды”, что “конечным благом является телесное наслаждение” и нужно добиваться его всеми возможными путями несмотря на то, что при этом думают другие или говорят общепринятые законы [11, с.131-135]. Кстати, стремление к наслаждению - довольно сложное явление человеческой жизни и не раз оно становилось во главу угла той или иной психологической концепции, например, психоанализа Зигмунда Фрейда.
Теперь обратимся к самому гениальному ученику Платона - Аристотелю. Именно Аристотель написал первую специальную работу, посвященную психологии. Она называется “О душе”. В этой работе он дал свое понимание души, которое не сводилось ни к определению души Демокритом, ни к определению души Платоном и, в принципе, смягчало крайности обоих подходов. Известна фраза Аристотеля: “Платон мне друг, но истина дороже!” Аристотель пошел своим путем и подверг учение об идеях и о природе души Платона весьма суровой критике.
Аристотеля не устраивает точка зрения Демокрита о том, что душа - это тело (выше мы говорили об ограничениях ее, подмеченных еще Платоном), но не устраивает его и мнение Платона о душе как особой бестелесной сущности, которая находится в постоянном круговороте вселений в новое тело и отлетов от него после смерти. Душа и тело вообще неотделимы друг от друга, как материя (вещество), из чего сделана вещь, и форма этой вещи. Душа, по Аристотелю, есть тоже своего рода форма тела.
Душа - это словно форма отпечатка на воске, который неотделим от самого воска.
Аристотель определяет душу и как сущность живого тела. Если бы какое-то неодушевленное тело (типа топора) было бы живым, то его душой была бы его сущность, а именно то, что он есть орудие для раскалывания. Точнее, здесь следует говорить о наиболее существенных функциях тела, которое, по Аристотелю, и есть его душа.
Аристотель: Если бы глаз был живым существом, то душой его было бы зрение. Ведь зрение и есть сущность глаза как его форма (глаз же есть материя зрения); с утратой зрения глаз уже не глаз, разве только по имени, так же как глаз из камня или нарисованный глаз.
Аристотель отходит от механического понимания “движений душой тела”; он говорит, что душа движет тело не путем механического, физического толчка, а “некоторым решением и мыслью”. Аристотель делит все функции живого тела на три группы. Рост, питание, размножение как некоторые функции тела свойственны, кроме нас, еще и животным и растениям, поэтому совокупность этих функций Аристотель называет “растительной душой”. Эти функции собственно не психические, но древние вообще не давали критерия отличия психических функций от непсихических; то, что мы называем сейчас чисто физиологическими отправлениями организма, античные авторы рассматривали в ряду “душевных отправлений”. Некоторые психические функции, а именно: ощущения, восприятие, память, аффекты - Аристотель приписывает только животным и человеку, называя их “животной душой”. Естественно, со смертью тела, которое перестает функционировать, эти функции прекращают свое существование.
“Разумная душа” - психические функции, которые присущи только человеку. Это разум и воля. Здесь Аристотель явно непоследователен и противоречив. Эти функции есть не просто функции живого одушевленного тела, эти функции - проявление божественного разума и божественной воли в человеке и потому они бессмертны и могут быть отделены от тела.
Но особенно интересны высказывания Аристотеля в его этических работах, например в работе, посвященной сыну Никомаху, “Никомахова этика”. Здесь Аристотель рассматривает вопросы произвольности человеческого поведения, проблему нравственных и безнравственных поступков.
Аристотель считает, что знать, что такое добро, - это полдела. Главное - постоянно попадать в такие ситуации, где необходима та или иная добродетель, и тогда человек становится мужественным не потому, что он знает, как это хорошо, но потому, что приобрел привычку поступать подобным образом в сложных ситуациях. Здесь видится явная перекличка учения Аристотеля с деятельностным подходом к воспитанию: воспитание - это не просто сообщение неких знаний, но выстраивание цепи определенных жизненных ситуаций, где требуется активное деятельностное отношение к ним. Только в процессе деятельности и посредством нее человек приобретает те или иные “добротели”, т.е. положительные черты характера.
1.2.2. Эпоха эллинизма
1. Эпикуреизм.
Эпикуреизм есть учение Эпикура и его последователей. Эпикур придерживался атомистического учения Демокрита с определенными поправками. Но главное - этическое учение Эпикура. Для Эпикура удовольствие существует, скорее, в отрицательном смысле - удовольствие есть отсутствие страдания.
Эпикур: “Когда мы говорим, что удовольствие есть конечная цель, то мы разумеем не удовольствия распутников и не удовольствия, заключающиеся в чувственном наслаждении, как думают некоторые, но мы разумеем свободу от телесных страданий и от душевных тревог. Нет, не попойки и кутежи непрерывные, не наслаждения рыбою и всеми прочими явствами, которые доставляет роскошный стол, рождают приятную жизнь, но трезвое рассуждение, исследующее причины выбора и избегания и изгоняющее (лживые) мнения, которые производят в душе величайшее смятение” [12, с.127, 128].
Итак, идеал философа - невозмутимость. А она достигается путем избавления от всяческих страхов. Фактически уже в те времена Эпикуром разрабатывались психотерапевтические приемы борьбы со страхами, например со страхом болезни или смерти.
2. Стоицизм.
Мы буквально только коснемся этого учения. Стоики были противниками эпикуреизма. Во-первых, если эпикуреизм опирался на атомизм Демокрита, то стоики в учении о природе склонялись к учению Гераклита. Во-вторых, если эпикурейцы считали, что человек должен стремиться вырваться из оков “железной необходимости” (не случайно даже атомы у Эпикура могут самопроизвольно отклоняться), то для стоиков это просто невозможно и задача человека - смириться с неизбежным и быть мужественным перед лицом неотвратимой необходимости.
Первыми стоиками были греческие философы III века до н.э. - Зенон Китионский и его школа, позже появился римский стоицизм, в частности стоицизм Сенеки.
Как отмечает биограф Сенеки Омеров, каждый его трактат - это ответ на вопросы самому себе, и главный из них: как не раствориться в потоке безнравственной жизни? Ответ Сенеки: необходимо всегда сохранять сознание нравственных норм, того, что в народе называют совестью, и в свете этого нравственного эталона оценивать свои поступки. К общему учению стоиков о неотвратимой судьбе, которой следует подчиняться, Сенека добавляет положение в том, что нельзя быть пассивным и плыть по течению: наоборот, философ должен осознавать меру ответственности за свое поведение в той или иной ситуации и активно стремиться к добру. “Излишества лишь научат тебя желать еще большего, ибо все ложное не имеет границ. Идя по дороге, придешь к цели, блуждание же бесконечно” [13, с.35-37].
3. Римский эклектизм.
Ярким представителем этого направления является Марк Туллий Цицерон. Он проповедовал человеческую активность даже в условиях торжества необходимости: “Я признаю, что не от нас зависит родиться с острым умом или тупым, сильным или слабым. Но тот, кто из этого сделает вывод, что не в нашей воле сидеть или гулять, тот не видит, что за чем следует”. Вместе с тем, справедливо подчеркивая активность воли человека, Цицерон считает, что ее невозможно объяснить никакими материальными причинами: “Наша воля не нуждается во внешних и предшествующих причинах” [14, с.308].
Итак, мы видим, что уже в греческой философии зародился основной конфликт: философ-материалист пытается объяснить психическую жизнь из естественных причин, но при этом впадает в упрощение рассматриваемого предмета; определенные реалии невозможно объяснить в парадигме античного мира материализма, как это верно подмечают сторонники идеалистических учений; идеалисты же, напротив, рассматривают эту несводимую к механическим взаимодействиям реальность, в частности активность и моральность человеческого поведения, но при этом никак ее не объясняют.
1.3. Психология как естественнонаучная и гуманитарная
дисциплина
На рубеже XIX-XX вв. проблема методологии различных наук была одной из самых обсуждаемых философами и методологами проблем. Наибольшую известность в этой связи получила речь при вступлении в должность ректора Страсбургского университета, немецкого философа, представителя так называемой фрейбургской (или баденской) школы неокантианства Вильгельма Виндельбанда 1 мая 1894 г. Называлась она “История и естествознание”. Основной мыслью Виндельбанда в этой речи была идея о различении всех наук не по предмету, как это было ранее, а по методу. Одни науки отыскивают общие законы, которые имеют место “всегда”, идут от частного к общему. Метод этих наук Виндельбанд называет “номотетическим” (законополагающим). Другие науки - это науки о единичных, конкретных и неповторимых событиях, которые имели место лишь однажды. Метод этих наук может быть назван идиографическим (описывающим особенное).
Виндельбанд подчеркивал, что оба подхода могут быть в рамках одной и той же науки. Естествоиспытатель тоже ведь имеет дело с историей развития органического мира и в этом смысле пользуется идиографическим (описательным) подходом, тогда как историк стремится найти общие закономерности в ходе истории. Просто в одних науках преобладает номотетический подход (это, конечно, естественные науки), в других - идиографический (это исторические науки). Вместе с тем оба подхода абсолютно противоположны друг другу и могут лишь сосуществовать в рамках одной науки. Само по себе единичное не может быть объяснено путем апеллирования ко всеобщим законам, тогда как из общего не вывести единичного в его уникальном своеобразии. Поэтому естественным представляется деление психологии на две самостоятельные науки, т.е. на объяснительную и описательную, понимающую. Интересно, что обоснование такого разделения психологии на две науки было выдвинуто Дильтеем в одной из его работ 1894 г., т.е. в то же самое время, когда Виндельбанд выступал со своей знаменитой речью. Значит, идея двух методологий в психологии “носилась в воздухе”.
Здесь вспоминается полемика И.М.Сеченова и К.Д.Кавелина, а также творчество В. Вундта, в котором соединились обе тенденции: номотетически ориентированной “физиологической психологии” и идиографически ориентированной “психологии народов”.
И вот с тех самых пор, т.е. с конца XIX- начала XX в. идея о двух подходах в психологии или даже о двух психологиях становится очень популярна, особенно в связи с бурным развитием практической психологии, в частности, психотерапии.
В последнее время “гуманитарная парадигма” в психологии противопоставляется “естественнонаучной парадигме”.
1.3.1. Различия между естественнонаучной
и гуманитарной парадигмами исследования в психологии
1. Предмет исследования: “вещь” - “личность”.
Первое отличие этих парадигм: разное представление о предмете психологии. Воспользовавшись выражением М.М.Бахтина, мы можем говорить об изучении в естественнонаучной психологии “вещей”, а в психологии гуманитарной направленности - личности.
М.М. Бахтин: “Точные науки - монологическая форма знания: интеллект созерцает вещь и высказывается о ней. Здесь только один субъект - познающий (созерцающий) и говорящий (высказывающийся). Ему противостоит только безгласная вещь. Любой объект знания (в том числе человек) может быть воспринят и познан как вещь. Но субъект как таковой не может восприниматься и изучаться как вещь, ибо как субъект он не может, оставаясь субъектом, стать безгласным, следовательно, познание его может быть только диалогическим” [15, с.363].
Т.А. Флоренская: “Понимание “научности” в психологии ориентировано на естественнонаучную методологию, в которой человек рассматривается как объект исследования, а его субъект - исследователь - принимает всевозможные меры для устранения своего влияния на этот объект” [16, с.16].
А. Пассивность “вещи” - активность “личности”.
Такой ориентации придерживались психологи самых различных школ: Вундт, Титченер, бихевиористы, гештальтисты в своих “классических” работах, а также представители еще одного направления, о котором мы будем говорить - когнитивной психологии. Все они рассматривали человека как пассивный объект, в то время как в гуманитарной парадигме (в частности, в гуманистической психологии) человек рассматривается как субъект, т.е. активное, “говорящее” и постоянно изменяющееся, а стало быть, неоднозначное бытие.
В.М. Розин: “Культура, история, язык, личность, творчество, мышление и другие объекты гуманитарных наук изменяются сами по себе (развиваются) и активно относятся к гуманитарному знанию. Они нередко изменяют свою природу, в частности, в зависимости от того, что это знание утверждает” [17, с.10].
Неоднократно было отмечено, что знание исследуемого человека о сущности происходящего с ним меняет сами его психические процессы. Например, известный наш психиатр П.Б. Ганнушкин однажды заметил, что уже можно говорить об одержимых “болезнью Фрейда” в том смысле, что многие люди просто-напросто начинают определенным образом изменяться от “видения” мира “по Фрейду”. Известный отечественный психолог Б.С.Братусь приводит еще один пример подобного рода.
Б.С. Братусь: “Молодые люди конца XVIII-XIX вв. не просто находили в “Страданиях юного Вертера” Гете художественное описание романтической любви Вертера к Лотте, но сами начинали страдать, думать, мучиться и даже кончали самоубийством “по Вертеру” [18, с.146].
Б. Отстраненность исследования “вещи” - взаимодействие с "личностью”.
Понимание человека не как вещи, а как личности предполагает еще и взаимодействие с другим человеком, в частности, тем самым исследователем, который сам является субъектом и активно вмешивается в ход исследования испытуемого.
Например, исследования Вертгеймером процессов мышления (или аналогичные исследования представителя младшего поколения гештальтистов Карло Дункера): при всей естественной направленности школы гештальтпсихологии эти исследования были как бы “из другой оперы”. Сам ход мыслительной деятельности испытуемого менялся в зависимости от взаимодействия с экспериментатором, т.е. активного диалога с ним. А в школе Левина экспериментатор выступал “и актером, и режиссером” одновременно, и его деятельность менялась в зависимости от поведения испытуемого.
Представители гуманитарной парадигмы выделяют еще и третью особенность человеческой личности: ее непредсказуемость. На этом основании многие сторонники данной парадигмы противопоставляют детерминистский характер связей в естественных науках и иной тип взаимосвязей в “науках о духе”.
В. Причинно-следственная зависимость”вещи” - духовная свобода “личности”. Проблема целевой детерминации.
Т.А. Флоренская: “Принцип детерминизма лежит в основе классического научного мышления. Благодаря ему возможна повторяемость изучаемых явлений, а также их предсказуемость. Причинно-следственная связь является краеугольным камнем экспериментальной психологии.
Суть этого принципа остается той же при всех его переформулировках: “нелинейный детерминизм” современной науки, психологический детерминизм, “опосредствованный внутренними условиями” детерминизм и т.п.; всякий детерминизм противостоит непредсказуемости, основанной на свободе личности” [16, с.16].
Принципу детерминизма сторонники противоположной парадигмы противопоставляют принцип “духовной свободы личности”, которая, с их точки зрения, ничем не определима и, как выражался русский философ Н.А.Бердяев, “безосновна” [19, с.199]. Особенно характерно такое понимание личности для гуманистических психологов, которые выступают на этом основании против “управления” поведением личности.
Т.А. Флоренская: “К.Роджерс, основываясь на своей терапевтической практике, а также на экспериментальных исследованиях, пришел к выводу, что чем дальше и успешнее идет процесс терапии, тем менее предсказуемо поведение; предсказуемое поведение характерно для психически неполноценных людей в силу их ригидности. Это заставило К. Роджерса .... высказаться против общепринятого утверждения о том, что целью психологии является предсказание и контроль над человеческим поведением” [16, с.17].
Что же касается жесткого противопоставления детерминизма и индетерминизма, якобы характерных для двух парадигм, то оно не совсем корректно. Одно дело - предсказуемость и совсем другое - объяснение поведения только “свободной волей” человека, который - безо всяких на то причин - может выбрать все, “что пожелает”. Свобода выбора тоже подчиняется определенным закономерностям, т.е. детерминирована. Другое дело, что это - особый тип детерминации. Очень удачное различение понимания детерминизма в естественнонаучной и гуманитарной парадигмах дал австрийский психолог Виктор Франкль.
В.Франкль: “Человеческая свобода - это конечная свобода. Человек не свободен от условий. Но он свободен занять позицию по отношению к ним. Условия не обусловливают его полностью. От него - в пределах его ограничений - зависит, сдастся ли он, уступит ли условиям... В отношении проблемы свободного выбора это предохраняет от отрицания, с одной стороны, детерминистических, механистических аспектов человеческой реальности, а с другой - человеческой свободы в их преодолении. Эта свобода отрицается не детерминизмом, а тем, что я скорее всего назвал бы индетерминизмом. Иными словами, реально противостоят друг другу пандетерминизм..., т.е. “всеобщий, всеохватывающий” детерминизм и детерминизм, а не детерминизм и индетерминизм” [20, с.77,78].
Итак, детерминизм - слишком “выстраданное” понятие психологической науки, чтобы от него отказываться (вспомним, кстати, Сеченова). Другое дело, как его понимать. Его следует понимать широко, а не отождествлять с одним-единственным видом детерминизма - с механистической предопределенностью человеческого поведения материальными условиями жизни человека, его “органическими причинами”. Существуют и другие виды детерминизма как всеобщей связи явлений действительности, а причинные связи - всего лишь один тип связей. Выделяют также и целевой детерминизм, т.е. обусловленность развития психики человека сознательно поставленными человеком целями.
А.П. Стеценко: “В этом случае... открывается возможность понять действительный статус психической реальности как реальности целезависимой, т.е. существующей не “сама по себе”, а лишь в контексте порождаемых и решаемых человеком целей и задач его жизнедеятельности. Мир психического характеризуется тем, что в нем происходит не только воспроизводство каких-либо существовавших свойств, связей или отношений, но и постоянное порождение нового, в силу того что живое существо является не столько системой, встречающей раздражения, сколько системой, преследующей цели. Этот факт и учитывается при построении онтологии психической реальности как реальности целезависимой, подчиняющейся законам не причинно-следственной реальности, а целевой детерминации” [21, с.46].
Г. “Вещь” вообще - уникальная “личность”.
Еще одно различие между “естественниками” и “гуманитариями” в предметной области заключается в том, что “естественники” стремятся изучить как бы человека вообще, тогда как для гуманитарной парадигмы наибольший интерес представляет именно уникальность человека.
Т.А. Флоренская: “Научно-исследовательская психология занимается изучением общих закономерностей психики “человека вообще”... Статистические методы в психологии “просеивают” то, что выходит за пределы “среднестатистического человека”. Факторный подход к изучению личности, методы тестирования основаны на том же “среднестатистическом” подходе (так, человек высокой нравственности может оказаться “лжецом”, согласно опроснику, включающему исполнение нравственных норм, потому что у “среднестатистического” человека “так не бывает” [16, с.17,18].
2. Методы исследования.
А. Элементаризм - целостный подход.
В. Дильтей: “Объяснительная психология... хочет объяснить уклад душевного мира с его составными частями, силами и законами точно так, как химия и физика объясняют строение мира телесного.
Первым признаком объяснительной психологии... служит... ее синтетический и конструктивный ход. Она выводит все необходимые во внутреннем опыте и его расширениях факты из однозначно определенных элементов”.
Понятие описательной и расчленяющей психологии добыто нами из самой природы наших душевных переживаний, из потребности в непредвзятом и неизвращенном понимании нашей душевной жизни... .
Психология должна пойти путем, обратным тому, на который вступили представители метода конструктивного. Ход ее должен быть аналитический, а не построительный. Она должна исходить из развития душевной жизни, а не выводить ее из элементарных процессов... Предметом ее должны являться развитой человек и полнота готовой душевной жизни. Последняя должна быть понята, описана и анализирована во всей цельности ее.
Нельзя не пожелать появления психологии, способной уловить в сети своих описаний то, чего в произведениях поэтов и писателей заключается больше, нежели в нынешних учениях о душе, - появления такой психологии, которая могла бы сделать пригодными для человеческого знания, приведя их в общезначимую связь, именно мысли, что у Августина, Паскаля и Лихтенберга производят столь сильное впечатление... К разрешению подобной задачи способна подойти лишь описательная ... психология... Ибо психология эта исходит из переживаемых связей, данных первично и с непосредственной мощью” [22, с.258, 261-263, 266, 267].
Б. Монологичность объяснения - диалогичность понимания.
Бахтин говорит о своего рода “заочной правде” о человеке в естественнонаучной психологии, которую можно “подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли”. Однако “правда о человеке в чужих устах”, не обращенная к нему диалогически, т.е. заочная правда, становится унижающей и умертвляющей его ложью, если касается его “святая святых”, т.е. “человека в человеке” [16, с.255, 256].
М.М. Бахтин: “В “Идиоте” Мышкин и Аглая обсуждают неудавшееся самоубийство Ипполита. Мышкин дает анализ глубинных мотивов его поступка. Аглая ему замечает:
“А с вашей стороны я нахожу, что все это очень дурно, потому что очень грубо так смотреть и судить душу человека, как вы судите Ипполита. У вас нежности нет: одна правда, стало быть - несправедливо”...
Аналогичный мотив недопустимости чужого проникновения в глубины личности звучит в резких словах Ставрогина, которые он произносит в келье Тихона, куда пришел со своей “исповедью”:
“Слушайте, я не люблю шпионов и психологов, по крайней мере таких, которые в мою душу лезут” [15, с.256].
Это именно понимание в диалоге с другим человеком, а не вживание в него, понимание его “правды” в контексте “моей правды”, в соотношении с ней.
М.М. Бахтин: “Достоевский никогда не оставляет ничего сколько-нибудь существенного за пределами сознания своих ведущих героев (т.е. тех героев, которые равноправно участвуют в больших диалогах его романов); он приводит их в диалогическое соприкосновение со всем существенным, что входит в мир его романов. Каждая чужая “правда”, предоставленная в каком-нибудь романе, непременно вводится в диалогический кругозор всех других ведущих героев данного романа. Иван Карамазов, например, знает и понимает правду Зосимы, и правду Дмитрия, и правду Алеши, и “правду” сладострастника - своего отца Федора Павловича. Все эти правды понимает и Дмитрий, отлично понимает их и Алеша. В “Бесах” нет ни одной идеи, которая не находила бы диалогического отклика в сознании Ставрогина” [15, с.258].
Конкретное отражение данный подход и видение человека находит в опыте практических психологов, которые работают в рамках гуманитарной парадигмы.
Одной из ключевых является проблема передачи опыта организации практик стимуляции творчества или психотерапевтических практик от одного человека другому.
А.А. Пузырей: “Основной, если не единственный реальной формой воспроизводства практик стимуляции творчества в пространстве и во времени, а вместе с тем и накопления и “передачи” опыта организации этих практик является своеобразное “оспособление” отдельных людей через непосредственное, живое их участие в “сессиях” или “стажах”, поначалу в качестве рядового “участника” этих групп, затем “ассистента” и, наконец, “ведущего”. Описание же этого опыта, которое обычно дается в специальной литературе по стимуляции творчества, оказывается недостаточным для того, чтобы составить хоть сколько-нибудь ясное и полное представление о соответствующих практиках, тем более для того, чтобы обеспечивать их воспроизведение. Это описание может “заговорить” только для того, кто уже имел опыт участия в группе.
Со сходным положением мы можем встретиться и в других сферах современной психотехнической практики, например в сфере так называемого “социально-психологического” тренинга общения. До тех пор, пока мы не побывали в группе и не получили непосредственного опыта участия в ней, никакое, даже самое лучшее описание его не дает нам возможности представить адекватно, что такое группа и процесс в группе” [23, с.25].
Таким образом, понимание сути многих сложных процессов человеческого бытия невозможно без непосредственного участия человека в различных формах этого бытия.
Представители гуманитарной парадигмы считают, что истинные знания о человеке только и возникают в процессе психотерапевтических практик. Например, один из известных представителей гуманистической психологии Абрахам Маслоу сказал однажды, что “большая часть нашего знания о человеческой мотивации получена не психологами, а практикующими психотерапевтами” [22, с.140].
Т.А. Флоренская: “Практическая психология не является производной от психологии “объективных исследований”, - ни по происхождению, ни по содержанию. Следовательно, ее нельзя считать “прикладной” отраслью академической психологии. Это - самостоятельная гуманитарная наукам со своей методологией” [16, с.39].
В гуманитарной парадигме отрицается объективность исследований, независимость свойств и законов функционирования объекта от его познания исследователем. Поэтому многие практикующие психотерапевты и не считают практическую психологию наукой, говоря о ней, скорее, как об искусстве.
1.3.2. Проблема объективности исследования в рамках
гуманитарной парадигмы.
Классический и неклассический идеалы рациональности
В рамках гуманитарной парадигмы существуют две противоположные точки зрения на объективность исследования. Одни авторы, например, Т.А. Флоренская, отрицают объективность исследований. Другие считают, что речь должна идти просто о другом понимании объективности в рамках неклассической парадигмы научного исследования, в том числе и в естествознании.
А.П. Стеценко: “В XX в. представления о реальности (природе), об идеалах и нормах познания, об объективности и предметности научного знания кардинальным образом меняются. Не имея возможности полностью реконструировать здесь историю возникновения нового, неклассического естествознания, напомню лишь, что первый кирпичик в ее фундамент был положен еще в конце XIX в., когда была создана теория электричества, затем важную роль сыграла специальная и общая теория относительности, но решающим моментом явились создание и разработка принципов квантовой механики. Оказалось, для того чтобы понять законы существования элементарных частиц, нельзя абстрагироваться от тех процедур познания, с помощью которых мы получаем сведения о них. Каждый акт наблюдения как один из этапов познания вызывает изменения в поведении частицы столь принципиального характера, что говорить о ее поведении вне зависимости от процесса наблюдения невозможно. Физики, задумавшиеся над философским значением этого факта, отмечали, что он знаменует собой отказ от того способа описания природы, который был в ходу на протяжении столетий и который еще несколько десятков лет назад считался само собой разумеющейся целью всего точного естествознания (Н. Бор, В. Гейзенберг и др.). Конечно, принятие новой парадигмы и новой цели научного познания не было одномоментным и простым актом. Для многих ученых оказалось слишком трудным принять тот факт, что до измерения объект не обладает какими-либо свойствами, т.е. что свойства объекта впервые возникают при измерении; что никакое элементарное явление, по сути дела, нельзя считать явлением до тех пор, пока оно не наблюдалось, а от решения субъекта зависит, каким будет исследуемый объект (например, волной или частицей). Однако постепенно все больше утверждались новые идеалы и нормы описания и объяснения реальности. Центральной идеей при этом становилась идея исследовательской деятельности как существенного определяющего компонента изучаемого явления, который конституирует его, превращая в элемент физической (или какой-либо иной) реальности. Вопросы о том, какими свойствами объект обладает “сам по себе”, каковы законы его “естественного”, не зависящего от деятельности познающего субъекта, развития перестали считаться осмысленными” [21, с.53,54].
Тем более это относится к исследованию таких реальностей, как сознание, культура, жизнь общества. Вот что писал об этом замечательный философ М.К. Мамардашвили.
М.К. Мамардашвили: “То, что мы называем законами и к чему раньше приклеивался эпитет “вечные” и “неизменные”, в действительности должно рассматриваться как функция некоторого более широкого целого, как функция самой деятельности, в континууме которой становится возможной связь, которую потом мы называем законами. Вернее говоря, нечто не предустановлено в виде закона, а устанавливается в качестве закона. И, кстати, это является и условием появления нового - новообразования, изменения, преобразований, в том числе и в области культуры, - появление новых культур на месте старой и т.д. Короче говоря, здесь важно следующее: важен отказ от посылки существования некоторого предустановленного мира с готовыми законами и сущностями. Не в том смысле, что мира нет вне нас, а в том, что мы для анализа некоторых проявлений человеческого сознания и деятельности должны анализировать мир иначе... Не существует никакой предсуществующей познанию способности познания. Способность к познанию установится в актах познания. Правило, закон установятся в реальных актуализациях движений, и нет никакой их предданности, как в экономике нет предданной экономической природы человека, а она установится в зависимости от того, как пошли” [24, с.63-65].
Существует, согласно взглядам представителей данной парадигмы, и другая целезависимость психического: от целей и задач той научно-познавательной деятельности, в контексте которой происходит изучение того или иного фрагмента психической реальности. Отсюда психологическое исследование определяется как исследование именно и только конструктивное.
А.П. Стеценко: “Рассмотрение психологии как науки конструктивного типа означает, что при изучении психической реальности... наблюдение над ней вне конкретных задач преобразования, планирования, совершенствования, овладения, управления и т.п. оказывается вообще не имеющим статуса объективного научного факта” [21, с.48].
Еще с большей силой эта идея о том, что сам факт получения знания об объекте приводит к изменению законов его функционирования, звучит в работе А.А. Пузырея о Выготском, которая уже цитировалась: сознание есть нечто такое, что “только благодаря и в ходе исследования и анализа впервые вообще приводится к своему существованию”; “исследование тут является своего рода “ловушкой для сознания” и, стало быть ... “захватывает” (“ловит”) нечто такое, чего до этого “захватывания” не существовало, но что лишь благодаря самому этому захватыванию, т.е. построению и срабатыванию ловушки впервые только и приводится к своему существованию” [23, с.95,100].
Представители классической парадигмы психологии, кстати, и не отрицают необходимости иных, “старых” методов исследования психики, только в ограниченных пределах.
Т.А. Флоренская: “Из того, что было сказано относительно объективных методов в психологии, может сложиться впечатление, что они отрицаются так таковые. Но все негативные высказывания по поводу этих методов связаны с их неадекватностью в сознании и диагностике личности. Однако в человеке есть и “объективные” характеристики и “механизмы”, в изучении которых психология достигла многого. Человеку полезно знать о своих индивидных особенностях, сильных и слабых свойствах психики, подобно тому, как не мешает знать и о возможностях своего организма, и о состоянии здоровья. Ко всем этим “объективным данным” он может отнестись с той или иной степенью разумности и активности как к условиям своей жизни, которые могут быть им так или иначе изменены или использованы. Но ошибочно относиться к ним как к “гороскопу”, претендующему на предсказуемость. Объективная психология может быть полезна и интересна, если она занимает свое место и не претендует на познание глубин человеческой души, не доступных и не подвластных ей (кстати, то же относится и к гороскопу) [16, с.21].
1.3.3. Проблема возможного объединения двух парадигм
Эти два подхода - очередные два “среза” целостной психической реальности. Имеются многочисленные попытки соединить оба подхода. Одно из решений данной проблемы дает известной отечественный психолог Б.С.Братусь, который говорит о необходимости смены предмета исследования: изучать не готовые, сложившиеся свойства личности, а механизмы формирования, становления, непрекращающегося движения.
Б.С.Братусь: “Тогда данные исследования (полученные или путем изучения конкретных продуктов деятельности “вечного бытия”, или анализа диалогических форм общения, или применения лабораторных экспериментов и т.п.) могут стать одновременно и объективными, и не противоречащими трансцендирующей, изменяющейся природе человека, ибо в такого рода исследованиях мы будем стремиться фиксировать, овеществлять, ставить границы и определять масштабы не развития человека как такового, который не имеет фиксированной, заранее установленной границы и масштаба, но психологических механизмов, путей, которые опосредствуют это развитие, существенно влияя на его ход и направление. Что же касается неизбежно возникающего, движущего, а следовательно, неустранимого противоречия между “вещным” (конечным) и “смысловым” (потенциально бесконечным), то оно в свете сказанного не есть препятствие объективному познанию личности, обходить которое надо постулированным современной академической психологией возвеличиванием осязаемого “вещного” в ущерб неясному смысловому (в противовес “понимающей психологии”, феноменологическим, экзистенциальным подходам или литературоведческим толкам о превалировании второго над первым). Следует не избегать, не маскировать это противоречие, а, напротив, выделить и зафиксировать его как первую объективную данность, как важнейший внутренний механизм личности, который подразумевает преодоление, отрицание овеществленных форм бытия через изменение смыслового восприятия, равно как изменение смыслового восприятия обусловливается изменившимися формами бытия вещного” [18, с.136-137].
Литература
1. Аристотель. Соч. в 4-х т. Т.1. М., 1976. С. 394-399.
2. Гиппенрейтер Ю.Б. Введение в общую психологию. М., 1988.
3. Годфруа Ж. Что такое психология. Т.1. М., 1992. С. 83-96, 101-110.
4. Петухов В.В., Столин В.В. Психология: Метод. указ. М., 1989. С. 5-11, 18-23.
5. Платон. Соч. в 3-х т. Т.2. М., 1970. С. 64-68, 73-79.
6. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989. Ч.1.
7. Рожанский И.Д. Анаксагор. М., 1983.
8. Виц Б.Б. Демокрит. М., 1979.
9. Лосев А.Ф. Жизненный и творческий путь Платона/Платон. Собр. Соч. В 4-х т. М., 1990. Т.1. С. 3-63.
10. Чанышев А.Н. Курс лекций по древней философии. М., 1981.
11. Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1979.
12. Человек: Мыслители прошлого и настоящего о его жизни, смерти и бессмертии. Древний мир - эпоха Просвещения. М., 1991.
13. Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. Кемерово, 1986.
14. Цицерон. Философские трактаты. М., 1985.
15. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
16. Флоренская Т.А. Диалог в практической психологии. М., 1991.
17. Розин В.М. Научные интерпретации предмета психологии // Психол. журн. 1991. Т.12. N2. С. 5-15.
18. Братусь Б.С. Аномалии личности. М., 1988.
Рекомендуем посмотреть лекцию "7. Защита информации в системах делопроизводства".
19. Бердяев Н.А. Самопознание. М., 1990.
20. Франкл В. Человек в поисках смысла. М., 1990.
21. Стеценко А.П. О роли и статусе методологического знания в современной советской психологии//Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1990. N 2. С.39-49.
22. Хрестоматия по истории психологии. М., 1980.
23. Пузырей А.А. Культурно-историческая теория А.С. Выготского и современная психология. М., 1986.
24. Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. Тбилиси, 1984.
