Немецкая литература 20 века
Немецкая литература 20 века
Философское и социальное начало в повести М.В.Шульца “Солдат и женщина”
Повесть Макса Вальтера Шульца “Солдат и женщина” (1979) – небольшое, но сложное и глубокое произведение философского характера, высоко оцененное литературоведами [Lohr H. 1983; Neue Deutsche Literatur 1979; Топер 1980]. Общечеловеческая идея преодоления ненависти и вражды между людьми, выхода из варварства военного противоборства выдвигает повесть в ряд актуальнейших произведений нашего времени. Очевидная и глубинная связь книг М.В.Шульца с художественной традицией Германии прошлых веков была тотчас замечена литературоведами [Книпович 1973: 56]. Талантливая трансформация традиционных для немецкой литературы мотивов (тема “маленького человека”, интеллектуальная традиция немецкой литературы) отличают повесть “Солдат и женщина”.
Тема “маленького человека” звучит в повести М.В.Шульца иначе, нежели в антивоенных романах Г.Белля, М.Грегора, Г.В.Рихтера, Г.Канта. Избрав немолодого героя, М.В.Шульц своеобразно продолжил тему “маленького человека” в брехтовском варианте, близком “Матушке Кураж”: герой Шульца, как и героиня Брехта, пережил свой путь капитуляции перед обстоятельствами, но Мартин Рёдер в повести Шульца, в отличие от Кураж, находится в ситуации, дающей шанс к возрождению личности.
Сам М.В.Шульц подчеркивал, что в повести больше действия, хотя ее можно назвать философской. Событийная цепь повести на грани были и легенды наилучшим образом способствует ее философичности. Немецкий пленный, которого забрала себе русская женщина для работы, а затем вышла за него замуж, утверждается как реальная фигура в заключении повести, а в ее начале автор подчеркивает легендарный характер описываемого: “Когда... Рёдер упал под выстрелами ... родилась легенда” [Шульц 1974:16], двумя же страницами позже появляются слова: ”Вот как все было” [Шульц 1974: 18]. В повести вырисовываются живые образы Мартина Рёдера, советских женщин: Ольги Петровны Кузнецовой, Тамары Игнатьевой, Марфы Ивановны, советского офицера Михалкова.
Социально-философская повесть М.В.Шульца по типу героя близка роману Г.Канта “Остановка в пути”, послевоенной немецкой литературе, немецкой традиции ХХ в., но во многом развивает ее по-своему. В повести главный герой – тоже “маленький человек”, как и в произведениях Э.М.Ремарка, А.Цвейга, Г.Белля, Г.Канта. “Маленький Мартин Рёдер”, который никогда не любил и не желал войны, – так думает герой о себе. Но Рёдер (в отличие от Марка Нибура в романе Г.Канта “Остановка в пути”) отчетливо понимает, что именно руками таких “маленьких людей” и ведется война: ”Но кому же тогда вести господские войны, если не мне, маленькому человеку?” [Шульц 1974: 39]. Однако в сравнении с многими героями “потерянного поколения”, “поколения вернувшихся” Мартин – уже немолодой человек, со сложившимися взглядами, жизненным опытом, способный к трезвой оценке происходящего, склонный к размышлению. Повествование в романе Г.Канта “Остановка в пути”, в повести К.Давида “Пережившая” тоже ведется с позиций людей среднего возраста со значительным жизненным опытом. У К.Давида – это немолодой писатель, бывший участник военных событий, у Г.Канта прошлое Марка Нибура оценивается, осмысляется повзрослевшим Нибуром. Но если внутренний монолог Нибура передает мировоззрение и ощущения Марка юных лет, а значит, в большей степени эмоционально насыщен, то во внутреннем монологе Мартина Рёдера (и в повести в целом) преобладает философски-рассудочный тон, не исключающий передачу эмоционального состояния героя, хотя откровенно эмоциональные прорывы во внутреннем монологе Рёдера единичны. Таково его внутреннее обращение к мертвому сыну, на труп которого он натолкнулся (одна из ярчайших и проникновеннейших сцен повести, приближающая героя к читателю), или смятение его при появлении Тамары Игнатьевой, принесшей буханку хлеба. Философски-рассудочное начало повествования связано с типом характера героя, его уравновешенностью, хозяйственной деловитостью, проявляющейся во всем строе его поведения (уход за лошадью, строительные работы), в его жизненной мудрости и наблюдательности. Когда Рёдера прогоняет женщина с хутора, он, несмотря на внутреннее напряжение, прежде всего деловито размышляет: “... если ветер, как я и предполагал, дует с севера, а мне надо на юго-восток, значит, ветер должен дуть мне сзади, искоса, в мочку левого уха” [Шульц 1974: 23]. Характер повествования способствует наибольшему приближению героя, его внутреннего мира к читателю. Преобладает тип авторского повествования с постоянным не просто физическим, но прежде всего психическим присутствием героя (с системой его оценок, взглядов), несобственно-прямая речь с различным уровнем соотношения авторского начала с голосом героя. Внутренний монолог Рёдера, свободный по форме, порой (как в сценах бреда больного Мартина) приближается к потоку сознания. В конце повести, в сцене своего рода борьбы женщин за Рёдера несобственно-прямая речь вбирает голоса Рёдера, Тамары, Ольги Петровны.
Повесть М.В.Шульца “Солдат и женщина”, как и роман Г.Канта “Остановка в пути”, рассказывает об остродраматических отношениях вчерашних врагов. В повести Шульца – это немецкий пленный Мартин Рёдер и советские люди, жертвы немецкого нашествия и немецкой оккупации. Ведущие темы повести – тема ненависти и тема милосердия – развиваются в произведении в ярком драматическом противостоянии и противоборстве. Разницу во взгляде русских на пленных немцев изначально чувствует Мартин Рёдер, включенный в небольшую поисковую команду, очищающую степь после Сталинградской битвы. Конвойные старшина и солдат являют это различие: “солдат, молоденький долговязый парнишка, чтил старшину как родного отца, а четверых пленных, составлявших команду, хотя те работали не за страх, а за совесть, ненавидел лютой ненавистью, как убежденных фашистов, которые просто вынуждены сейчас подчиняться обстоятельствам” [Шульц 1974: 5]. Старшина, который “был сама справедливость” [Шульц 1974: 5], которого встретил на русской земле пленный Рёдер, дважды был милосерден к Мартину, оставив его наедине с мерт-вым сыном и устроив мнимый (а не настоящий) расстрел Мартина за спрятанное им оружие сына. Сам Мартин не хочет просить никого о милосердии и уверен, что “... эта война не знает милосердия. Проявлять милосердие во время войны либо принимать его равносильно самоубийству” [Шульц 1974: 20].
Тем не менее следующий милосердный поступок совершает русская женщина (Ольга Петровна), которая не расстреливает Рёдера, решив от него избавиться, а отпускает его.
Русский офицер Михалков, встретивший враждебно Мартина, избивший его, осуждает милосердие старшины и женщины: ”Вы трое, старшина, женщина и ты сам, совершили преступление. Преступление против естественной человеческой ненависти. Против ненависти, которая сейчас единственно может поддержать чистоту жизни. За это вас всех следовало бы расстрелять” [Шульц 1974: 36]. И все же Михалков допускает Мартина к своей трапезе, беседует с ним, как и старшина испытывает к нему симпатию, как к человеку, знающему толк в лошадях, и после беседы с женщиной (Ольгой Петровной) оставляет Рёдера в деревне для восстановления фольварка. Таким образом, острый драматизм отношений Рёдера с русскими людьми определен ситуацией военного времени, когда свойственное человеку чувство милосердия с трудом побеждает вспыхнувшую в условиях жесточайшей войны ненависть. Поэтому Мартин видит, что женщина, совершившая милосердный поступок по отношению к нему, в другой ситуации проклинает не только войну, но и его: ”Он знал, что женщина прокляла его, маленького Мартина Рёдера – батрака на господском дворе, батрака на войне, никогда не любившего и не желавшего ни войны, ни господ” [Шульц 1974: 39]. Драматизм взаимоотношений Рёдера с русскими людьми в любую минуту может обернуться трагедией для Мартина, ибо угроза расстрела или угроза гибели от голода постоянно висит над ним, равно как возможность смерти от настигшей его болезни или самоубийства в ситуации отчаяния.
Рекомендуемые материалы
Судьба пленного Рёдера обретает драматическое, а не трагическое развитие в повести благодаря милосердию ряда русских людей и особенно Ольги Петровны, посылающей ему буханку хлеба, фонарь, керосин и забирающей больного Мартина.
Философский и социальный планы повести соединяются в раскрытии главного образа немецкого пленного Мартина Рёдера. Эти линии не просто взаимодействуют, а с необходимостью сливаются, обусловливая раскрытие диалектического единства общечеловеческого и социального как в герое, так и в повести в целом. Не случайно М.В.Шульц настойчиво использует слово “человек” при назывании Рёдера, и лишь позже появляется слово “пленный”, хотя “человек” неоднократно повторяется. Одновременно в повести автор продолжает начатую в романе “Мы не пыль на ветру” полемику с некоторыми аспектами экзистенциалистской философии, стремясь обозначить нетипичный для героя экзистенциалистских произведений тип поведения и мышления Рёдера, выявляя при этом убедительно классически экзистенциалистский тип ситуации, в которой оказался Мартин. Положение Рёдера есть наиболее благоприятный (с точки зрения экзистенциалистов) вариант человеческого состояния для прояснения сути экзистенции, смысла человеческого существования, для выявления сущностного содержания человеческого “я”. Мартин подобно охотнику Гракху Ф.Кафки (новелла справедливо признана предтечей экзистенциалистских произведений) находится в пограничной ситуации между жизнью и смертью: он расстрелян и жив одновременно. Это существование человека, отчужденного от привычных социальных связей (немецкое общество), но не вошедшего в новую социальную общность (общность советских людей). В этих условиях мир природы, животный мир особенно близок Мартину, а лошадь по кличке “Арестант” на некоторое время оказывается самым близким живым существом. Образ лошади, несущий большую смысловую нагрузку, – один из самых значительных в повести, это единственное живое существо, скрепляющее нить между Мартином и жизнью: “Лошадь сунула ему в шинель свою теплую морду. Это она не часто делала. Так оно и лучше. Из-за Марии. Чтобы совсем не рехнуться. Вот почему человек принялся обматывать попоной тело лошади” [Шульц 1974: 9]. “Теплое дыхание лошади согревало ему лицо и шею – наверно, так чувствовал себя первый человек, когда господь вдохнул в него душу живую” [Шульц 1974: 28]. Лошадь дает Мартину тепло живого общения, привязанность, необходимую человеку, прокладывает Мартину путь к обществу русских людей (он специалист по лошадям, уход за лошадью выделяет его среди других пленных, лошадь приводит его к дому Ольги Петровны, приводит к трупу сына). Философская проблема соотношения случайного и закономерного открыто поставлена в повести: Рёдер размышляет о случайности и закономерности своего появления у дома Ольги Петровны (общечеловеческий план их общения подчеркнут словом “женщина”, постоянно фигурирующим в мыслях Мартина об Ольге): “В тот раз, когда лошадь понесла, когда женщина встретила меня пулей, когда она прикладом затолкала меня под навес, дверь в ее дом была полуоткрыта. Случайно. Но за всей этой историей кроется не бессмысленная случайность. Но за ней кроется что-то другое...” [Шульц 1974: 46]. Любая случайность в повести М.В.Шульца оказывается понятной, соотнесенной с глубинной закономерностью жизненных явлений.
Война, как всегда, обнажила первооснову человеческого существования, обеднила до крайности жизнь, отбросила ее к уровню первобытного бытия, укрупнила до особых масштабов значимость сохранившихся ценностей, необходимых для выживания. Драматизм изображенной в повести ситуации тотален, ибо все живые существа в повести оказались на грани жизни и смерти. Мыши, нападающие на корм и последнее укрытие человека, обретают значение враждебной силы, а образ лошади поднимается до уровня образа друга. В этой крайней для всех ситуации лошадь способствует установлению человеческих контактов между мужчиной и женщиной (Мартин и Ольга), между мужчинами (Рёдер и старшина, Рёдер и советский офицер Михалков). Философское содержание повести направлено на прояснение самой сути человеческого существования, его общности с другими живыми существами и его обособленности. Человек в повести М.В.Шульца изображен органичной частью природы и живого мира.
Укрупненность понятий, свойственная философскому осмы-слению, накладывает отпечаток на характер пейзажных зарисовок. Пробуждение природы, весна, пейзажные зарисовки поднимаются до уровня символов, соотносящихся с идейным пафосом произведения. Пейзаж заставляет нас почувствовать глубину жизненных процессов, иные, нечеловеческие масштабы их измерения временем. Рёдер “мог наблюдать, как у него на глазах степная земля гигантскими струпьями пробивается сквозь снежную и ледяную кору. Звук падения каждой капли отдавался в его ушах как взрыв, разрушающий глыбу холода и тишины, которая тысячелетия лежала между небом и землей” [Шульц 1974: 47]. Человек в подобной ситуации вновь должен в своем сознании повторить путь, пройденный человечеством в целом, он должен определить свое место в природе, осознать свое назначение, чтобы выжить (“Ты должен додуматься до самого главного, до чего вообще человек может додуматься в своей жизни. Тогда ты должен понять, кто же ты такой” [Шульц 1974: 46].). В этой крайней ситуации, как показывает М.В.Шульц, человек прежде всего осознает себя существом мыслящим, и этим отличающимся от кленового семечка и от крыс. Через повесть, как и через роман “Мы не пыль на ветру”, проходит утверждение значимости человека: “... человек – создание высшей породы. Человек обязан думать. Таков его удел. Человек происходит не от Адама и Евы, но и не от обезьяны. Человек происходит от змея” [Шульц 1974: 26]. Как и в первом романе, библейские образы и мотивы в повести Шульца служат философскому раскрытию общечеловеческих проблем, утверждению жизненного начала в человеке. В плане философском чрезвычайно важна мысль Рёдера о происхождении человека от змея и продолжение ее: “И сказал змей: вы не умрете. Откроются глаза ваши, сказал он” [Шульц 1974: 19]. Речь идет о роли познания и разума в жизни человека. Рёдеру помогают выжить не только его хорошие человеческие свойства, но и способность его и русских людей понять друг друга, преодолеть ненависть, недоверие, отчуждение. Суть человеческой жизни, как показывает М.В.Шульц, в общении с другими людьми. Рёдер думает: “Полагаться можно только на то, что один человек нужен другому” [Шульц 1974: 42]. Эта мудрость не всем доступна, она приходит с годами, ее знают женщины русской деревни, но еще не знает маленький сын Ольги. Слова “один человек нужен другому” – концептуальны, определяют неэкзистенциалистский вариант героя в произведении с типично экзистенциалистской ситуацией. Как и перед героями экзистенциалистских произведений, перед Рёдером встает проблема выбора, когда женщина его прогоняет. Он мог бы попытаться обрести свободное, уединенное существование вдали от людей (пережить идеальный вариант абсолютной свободы, к которой так стремятся герои экзистенциалистских произведений), но Мартин выбирает путь к женщине, стремясь помочь ей, подарить лошадь. Оказавшись в деревне, Рёдер ищет сближения с русскими людьми. М.В.Шульц не упрощает изображение этого сложного, диалектически противоречивого процесса. Немцам и русским нужно преодолеть на пути к взаимопониманию ненависть и недоверие. М.В.Шульц не отрицает закономерности естественной ненависти к немцам, возникшей у русских людей, судьбы которых сложны в ситуации ужасной войны. Не случайно Ольга в отчаянии выкрикивает проклятье войне (погибла во время бомбежки дочь Ольги, люди испытали тяжесть немецкого господства).
Если Вам понравилась эта лекция, то понравится и эта - 10 Средства создания HTML-файлов.
Тяжелым испытанием стала война и для Тамары Игнатьевой. Немка по национальности и дочь первого председателя колхоза, она, как и Рёдер, должна завоевывать доверие русских соотечественников, будучи отчужденной от общности немцев. Тамара говорит Мартину: ”Не думай, немец, что ты можешь иметь с нами хоть что-то общее” [Шульц 1974: 66]. Символическое звучание в связи с этим получает лейтмотив холода. Динамика пейзажных зарисовок воссоздает движение природы от зимы к весне, от холода к теплу, оттеняя тем самым план человеческих отношений. Символичность лейтмотива холода легко улавливается в мысли Рёдера, слышащего неприязненные слова Тамары в адрес немцев: “Холод стал сильней, вынести его человеку не под силу. И нечего ждать оттепели. Для нас ее больше не будет” [Шульц 1974: 65].
В душе самого героя идет борьба недоверия и надежды. Смешиваются чувства недоверия (“Да покуда мы живы, не может и речи быть ни о каком доверии. Они заставляют нас работать и баста” [Шульц 1974: 12]) и возмущения неприязнью русских и их враждой (“Немец не человек, тем более не мужчина. Немец – бестия, покрытая чешуей. Дракон”, – думает с горечью Мартин [Шульц 1974: 61]). Но после посещения разрушенной русской деревни, при виде изувеченной русской женщины Рёдера охватывает чувство вины, выраженное автором очень емкой, психологически насыщенной фразой: “Как водрузить на голову пудовую тяжесть шапки? Как ее носить?” [Шульц 1974: 61].
М.В.Шульц не отрицает естественности ненависти, порожденной войной, но показывает ее несовместимость с продолжением жизни. Сущность продолжения жизни, как показывает Шульц, с неизбежностью связана с изживанием ненависти, преодолением недоверия между немецким пленным и русскими людьми. Этому способствует время. Категория времени поэтому приобретает особое значение в повести. В ее обрамлении речь идет о соотнесении времен, подчеркивается мысль о движении времени, его великой преображающей роли. В мыслях Рёдера звучит соображение о власти времени: ”Если я хочу выдержать, я должен помножить свою малую силу и малый разум на много-много времени. И если я хочу сблизиться со здешними людьми, я должен делать то же самое” [Шульц 1974: 43]. Есть своя мудрость упования на время в повести. Примечательно, что у Рёдера мысль о движении времени не вызывает сожаления, напротив, с его движением связана надежда, что подчеркивает глубокий жизненный оптимизм героя и повести. Символически-оптимистическую, философскую нагруженность приобретает в повести и лейтмотив рассвета, игравший значительную роль в романе “Мы не пыль на ветру”. Гуманистический пафос преодоления отчужденности, порождаемой сложнейшими социально-политическими обстоятельствами (в отличие от извечной отчужденности людей в произведениях экзистенциалистского толка), свойственен повести Шульца. Движение Мартина к женщине Ольге конкретно-жизненно и одновременно символично. Оно символизирует его возвращение к жизни и полноценному человеческому существованию (Ольга забирает больного Рёдера, тем самым признавая его право на жизнь). Их сближение передано цепью тонких художественных деталей и подкреплено характером внутреннего монолога Рёдера (от мыслей о Марии, любимой умершей жене, к сближению образов Марии и Ольги в его восприятии, к утверждению мысли об Ольге в его осознании).
Концепция человека в повести М.В.Шульца во многом противоположна концепции личности ряда экзистенциалистских произведений, продолжающих традиции “Постороннего” А.Камю (по характеру решения проблемы “маленького человека”). А соотношение героя Шульца с экзистенциалистской теорией и художественной практикой Ж.П.Сартра гораздо сложнее; при их нетождественности можно обнаружить и ряд близких, сходных моментов.
“Маленькому человеку“ М.В.Шульца, как и Г.Канта, присущи не только волевой характер, способность к стойкости, но и чувство человеческого достоинства. Рёдер думает: “Я не хочу быть лошадью, не хочу умирать. Не хочу жить как лошадь. Я ведь не лошадь, я человек” [Шульц 1974: 23]. При каждом столкновении с трудностями и с людьми Рёдер заботится о сохранении собственного достоинства (при столкновении с Ольгой, Михалковым, Тамарой, во время борьбы с голодом, болезнью).
Итак, драматизм антивоенной повести М.В.Шульца “Солдат и женщина” обусловлен драмой судьбы главного героя в условиях крайне драматической жизненной ситуации, порожденной предельным обострением, драматическим и трагическим накалом взаимоотношений людей различных стран в ходе войны. Это обусловливает и драматизацию сюжетного развития повести, в которой каждое общение Мартина с другими людьми обретает остродраматический характер, усиливающийся изображением или объяснением драматических судеб большинства персонажей произведения. Как и в романах Д.Нолля, Г.Канта драма Мартина Рёдера предельно приближена к трагедийному поэтическому варианту (в данной повести через прошлое Мартина – гибель любимой жены и любимого сына – и в настоящем через постоянную угрозу смерти, нависшую над ним). Утверждение драматического варианта судьбы героя в повести М.В.Шульца связано с темой милосердия и концепцией личности, нацеленной на утверждение в человеке чувства достоинства, жизненной мудрости и гуманности. Поэтическим своеобразием повести М.В.Шульца становится развитие антивоенной темы в органичном сплетении плана социального и философского, усиливающего общечеловеческое и общефилософское звучание поднятых проблем
