Творчество Н.М. Карамзина
Творчество Н.М. Карамзина
Литература:
Карамзин Н.М. Сочинения: в 9 т. – М., 1820.
Полное собрание стихотворений. – М.-Л., 1966.
Сочинения: в 2-х т. – Л., 1984.
Письма русского путешественника. – Л., 1984.
Погодин М.П. Н.М. Карамзин: Материалы для биографии. – М., 1866. Т. I-II.
Эйхенбаум Б.М. Карамзин // Б.М. Эйхенбаум. Сквозь литературу. – Л., 1924.
Гуковский Г.А. Карамзин /// История русской литературы. – М.-Л., 1941. Т. V.
Рекомендуемые материалы
Державин и Карамзин в литературном движении XVIII – нач. XIX вв. – Л., 1969. (XVIII век – Т. VIII).
Эйдельман Н.Я. Последний летописец. – М., 1983.
Осетров Е.И. Три жизни Карамзина. – М., 1985.
Успенский Б.А. Из истории русской языка XIII – нач. XIV вв. // Языковая программа Карамзина и ее исторические корни. – М., 1985.
Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. – М., 1987.
Лотман Ю.М. Карамзин. – М., 1997.
О Н.М. Карамзине выдающиеся деятели культуры, литературы, истории.
А.С. Пушкин: «Бессмертный гений», «Один из великих наших сограждан».
В.Г. Белинский: «Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Африка Колумбом», «Ахилл литературы».
Н.В. Гоголь: «Карамзин представляет, точно, явление необыкновенное. Вот о ком из наших писателей можно сказать, что он весь исполнил долг, ничего не зарыл в землю и на данные ему 5 талантов истинно принес другие пять. Карамзин первый показал, что писатель может быть у нас независим <…> Он это сказал и доказал. Никто, кроме Карамзина, не говорил так смело и благородно, не скрывая никаких своих мнений и мыслей, хотя они и не соответствовали во всем тогдашнему правительству ».
П.Я. Чаадаев: «С каждым днем более и более научалось чтить его память».
Ю.М. Лотман: «<…> подвижник Просвещения, достойный в этом отношении быть поставлен в одном ряду с Новиковым, реформатор языка и Колумб русской истории» (с. 316).
П. Вяземский: «Карамзин был очень воздержан в еде и питании. Впрочем, таковым он был и во всем в жизни материальной и умственной: он ни в какие крайности не вдавался; у него во всем была прирожденная и благоприобретенная диетика (прогулка пешком или верхом в любое время года и в любую погоду; вареный рис, рюмка портвейна и стакан пива, 2 печеных яблока) … берег здоровье <…> как орудие, необходимое для беспрепятственного и свободного труда».
Позиция писателя (Лотман, С. 25-29).
«Приближаясь к концу своей деятельности, я благодарю бога за свою свободу. Может быть, я заблуждаюсь, но совесть моя покойна. Любезное Отечество ни в чем меня не может упрекнуть. Я всегда был готов служить ему не унижая своей личности, за которую я в ответе перед той же Россией. Да пусть я только и делал, что описывал историю варварских веков, пусть меня не видели ни на поле боя, ни в совете мужей государственных. Но поскольку я не трус и не ленивец, я говорю: “Значит так было угодно Небесам” и, без лишней гордости моим ремеслом писателя, я без стыда вижу себя среди наших генералов и министров» (из письма министру иностранных дел графу Каподистрия)
Отсюда вытекают две очень важные мысли, многое объясняющие и в личности Карамзина, и в его отношении к литературе: 1) утверждение литературы как высокого патриотического дела; 2)индивидуальное понимание патриотизма - Россия нуждается в человеческом достоинстве.
Жермена де Сталь, высланная из Франции Наполеоном, в первую очередь хотела видеть Карамзина. Она простила бы ему все, любую самую экстравагантную выходку, но была разочарована - «русский француз», и действительно «хороший тон, отточенность сдержанной речи», именно эти качества отличали его в данный период.
Но не всегда Н.М. Карамзин был таким:
1. 1790-е: Н.М. Карамзин «Писем русского путешественника»: художник видится ему в облике беспечного ребенка – увлекающегося, легко переходящего от энтузиазма к унынию, способного проникаться величественным и прекрасным в разных его формах, равно любующимся подвигом героя и идиллией мирового быта пастухов, доступного ошибкам и заблуждениям, порой суетного, но всегда доброго и вдохновенного.
Образ человека-артиста давал ему совершенно особое решение проблемы свободы. Это была свобода в игре, возведении жизни до уровня высокой игры.
2. Н.М. Карамзин «Аглаи», «Аонид» и «Пантеона иностранной словесности» - это Карамзин разочарованный, пронизанный горьким скептицизмом. Проповедник горьких утешений, которые могло дать неучастие в общем безумии (гимны, с. 24).
<…> Глупцы Нерону не опасны:
Нерон не страшен и для них…
И быть умнее не желают.
Раскроем летопись времен:
Когда был человек блажен?
Тогда, как, думать не умея,
Без смысла он желудком жил.
Для глупых здесь всегда Астрея
И век златой не проходил. «Гимн глупцам»
<> Мудрец, который знал людей,
Сказал, что мир стоит обманом;
Мы все, мой друг, лжецы:
Простые люди, мудрецы;
Непроницаемым туманом
Покрыта истина для нас... «К бедному поэту»
… Пусть громы небо потрясают,
Злодеи слабых угнетают,
Безумцы хвалят разум свой!
Мой друг! не мы тому виной… «Послание к Дмитриеву»
3. На престоле Александр I. И перед читателем – новый Карамзин. Это – homo politicus. Автор политических статей, для которого литература – нечто второстепенное. И в том, как глубоко и тонко он разбирается в оттенках европейской политики, как компетентно судит о первом консуле Бонапарте и о волнениях в Турциях, и о событиях в Швейцарии, виден человек давно и много интересовавшийся этими вопросами. Никто и не подозревал в беспечном госте швейцарских пастухов или разочарованном отшельнике, проповедовавшем сельское уединение, одного из компетентнейших и осведомленнейших политиков России.
4. И, наконец, перед читателем появляется Карамзин-историк. То простодушный Нестор-летописец, неведомыми судьбами заброшенный в XIX век, то гневный Тацит, судящий царей-тиранов. «Бессмертный гений» «Наш Тацит», «быта русского хранитель», «один из великих наших сограждан».
Позиция писателя
«Назови меня Дон Кихотом; но сей славный рыцарь не мог любить Дульцинею свою так страстно, как я люблю – человечество» (17 августа 1793 г. из письма к И. Дмитриеву).
«Рыцарь веселого образа».
Вера в победу добра (добрый человек – у Сервантеса, добрый человек Иешуа …).
Когда у Дон Кихота отняли надежду, он умер.
Н.М. Карамзин – Дон Кихот, утративший надежду. «Жить без страха и надежды» - вот его девиз.
Материалы биографии:
1766 – рождение писателя (род Карамзиных идет он от татарского князька Кара-Мурзы – он вышел в Москву«, крестился, был «испомещен» московскими великими князьями. В XVI в. – Карамзины костромские помещики, в начале XVIII в. – в Нижегородской области. За службу отец писателя получил поместье в Симбирской губернии (Лотман, с. 33-37).
1779 – пансион профессора Шадена в Москве, где Карамзин пробыл около 3 лет, получил гуманитарное образование, в основном изучал языки: немецкий и французский - в совершенстве, читал по-английски и по-итальянски, занимался древними языками. Ходил слушать лекции в Московский университет.
1782 – служба в гвардии (Преображенский полк в Петербурге), где подружился с И. И. Дмитриевыми. И. И. Дмитриев о Карамзине – «румяный, миловидный юноша» (Лотман, с. 34-35).
1783 – умер отец, Н.М. Карамзин вышел в отставку и уехал в Симбирск. И. Дмитриев: «Я нашел его уже играющим роль надежного на себя в обществе: опытного за вистовым столом; любезным в дамском кругу и оратором перед отцами семейств, которые, хотя и не охотники слушать молодежь, его слушали» («светский лев и салонный оратор») (Лотман, с. 35-36).
В Симбирске Н.М. Карамзин встретился с масоном и суровым моралистом И.П. Тургеневым, он увез Карамзина в Москву. Карамзин обосновался в доме в Кривоколенном переулке, здесь и проживали многие «братья»: С.И. Гамалея, А.М. Кутузов, А.А. Петров, Якоб Ленц, И. Лопухин. Наставником был И.С. Гамалея.
О значении масонов в жизни Карамзина писал Ю. Лотман: «<…> всякий раз, когда он обнаруживал благородство, ведущее в самое сущность его натуру, мы невольно вспоминаем атмосферу “новиковского” окружения в Москве 1780-х годов» (с. 42).
Карамзин переводит для журнала «Детское чтение» (1787-1789), основанного Новиковым, пишет стихи, переводит и публикует «Юлия Цезаря» У. Шекспира и «Эмилию Галотти» Лессинга.
4 года упорной работы по самообразованию, и «когда он отправился в заграничное путешествие, в почтовую карету сел не робкий ученик, школяр, отправляющийся “людей посмотреть, себя показать”, а молодой литератор, которому “удивительные и необыкновенные способности” помогли “в просвещении стать с веком наравне”» (Лотман, с. 42).
Путешествие Н.М.Карамзина
Отправляясь в путешествие, Н.М. Карамзин сравнивал себя с Дон Кихотом и называл «рыцарем веселого образа», он был молод, здоров и весел. У него была своя Дульцинея – вера в человека, его доброе сердце и высокий Разум (Лотман, с. 57-61).
Дерпт (встреча с Зиновьевым) (Лотман, с. 48-54).
Кенигсберг (встреча с Кантом. «Он записал мне титулы 2-х своих сочинений, которых я не читал», разговор о Лафатере. Кант о Лафатере: « … часто ослепляется мечтами»).
Берлин (встречи с Николаи, Рамлером, Морицом – деятелями умеренного бюргеровского Просвещения; одновременно Н.М. Карамзин полностью обошел масонские круги Берлина).
Веймар (Виланд, Гердер, Гете. Гете видел мельком (его профиль в окне, при этом отметил - «важное греческое лицо», философская проблематика Гердера и скептицизм Виланда Н.М. Карамзину в этот период ближе).
Дрезден, Лейпциг, Франкфурт, Страсбург - попытка встретиться с А.М. Кутузовым (Ю.М. Лотман считает, что встреча состоялась, с. 77).
Париж
Цюриг (Лафатер, обоюдный интерес к Павлу Петровичу).
Наезды в Париж (познакомился с Жильбером Роммом, воспитателем Павла Строганова; Рабо Сен-Этьеном – один из 14 наиболее популярных ораторов; Абрамом-Луи Бреге, другом и душеприказчиком Марата).
Н.М. Карамзин слышал Мирабо, его противника Мори. Позднее писал: «Аристократы, Демократы, Либералисты, Сервилисты! Кто из вас может похвалиться искренностью? Все вы Авгуры и боитесь заглянуть в глаза друг другу, чтобы не умереть со смеху. Аристократы, Сервилисты хотят старого порядка, ибо он для них выгоден. Демократы, Либералы хотят нового беспорядка: ибо надеются им воспользоваться для своих личных выгод».
На всю жизнь Н.М. Карамзин сохранил уважение к Робеспьеру. Мирабо говорил о нем: «Он пойдет далеко – он верит в то, что говорит». Н.М. Карамзин испытывал глубокую человеческую привязанность к Робеспьеру, удивляясь его бескорыстию, серьезности и твердости его характера, «даже его скромному домашнему обиходу, составлявшим контраст с укладом жизни людей той эпохи».
Искусство Франции, его представители
Н.М.Карамзин, конечно, посетил салоны:
г-жи Гло (за ним тоят салон г-жи Неккер, ее дочери Жермены де Сталь, салон мадам Гельвеций).
Карамзину, однако, салоны показались мертвыми обломками ушедшего века. Его более интересовали в Париже театры, кафе, которые в 1790 г. сделались местами шумных прений, – всё то, что несло на себе печать тех бурных событий, в центре которых он неожиданно оказался.
Театры: он, знаток и ценитель драматургии, переводчик Лессинга и Шекспира, [дома] редко бывал в театре. В Париже, в буквальном смысле слова, упоен театром: «целый месяц быть всякий день в спектаклях! Быть, и не насытиться ни смехом Талии, ни слезами Мельпомены! … и всякий раз наслаждаться их приятностями с новым чувством! ... Сам дивлюсь, но это правда».
Причины столь пылкого увлечения театром:
1) привлекает во французском театре роскошь постановок и актерское мастерство: «Всё сие так живо, так естественно, что я тысячу раз забывался верить глазам своим, видя быструю перемену декораций. В одно мгновение рай превращается в ад; в одно мгновение проливается море там, где луга зеленели, где цветы расцветали и где пастухи на свирелях играли; светлое небо покрывается густым мраком, черные тучи несутся на крыльях ревущей бури. и зритель трепещет, и тучи скрываются, и бури умолкают, и сердце ваше светлеет вместе с видимыми предметами».
Карамзин был тонким ценителем актерской игры, и его описания исполнительской манеры Ларива, Рокур и других артистов, виденных им на парижской сцене, его свидетельства в этом плане неоднократно уже использовались историками театра как правдивые и компетентные.
Но необходимо отметить, что наибольшее впечатление произвели на Карамзина не классические декламации, его больше привлекала мелодрама и театр, в котором мастерство актеров следовало заветам Дидро.
Предположительно, Карамзин посещал все 16 парижских театров, 5 из них он называл главными (Королевская академия музыки – «Большая опера», Французская комедия, Итальянская комедия, Театр г-на брата Короля, «Веселове варьете»).
«Кроме главных 5-ти театров, – пишет Карамзин – есть в Париже множество других на бульварах, и для всякого спектакля находятся особливые зрители. Не говоря уже о богатых людях, которые живут только для удовольствий и расеяния, самые бедные ремесленники, Савояры, разносчики, почитают за необходимость быть в Театре 2 или 3 раза в неделю; плачут, смеются, хлопают, свищут и решают судьбу пьес». «Я часто удивлялся верному вкусу здешних партеров, которые по большей части бывают наполнены людьми низкого состояния. Англичанин торжествует в Парламенте, немец в ученом кабинете, Француз в театре ».
2) именно театр передает дух революционного Парижа. «Театр революционной эпохи, – и это отмечают все его историки, – превращается в политический клуб, где развертывается борьба различных партий ».
Особой популярностью пользовалась пьеса Шенье «Карл IX», Монвеля «Монастырские жертвы», Бомарше «Тарара» и др.
Привлек внимание Карамзина и анцовщик Вестрис – Аллар, им тогда восхищалась вся Европа.
Парижские кафе
«Период с 1789 по 1799 гг. был золотым веком кафе. Во многих кафе, превратившихся в политические клубы, читали вечерние газеты, спорили, произносили речи, подготовляли возмущения» (Ю.М.Лотман).
«Café de Foi » – место наиболее демократически настроенных патриотов. Здесь собирались эбертисты, заходили депутаты Коммуны. На столике этого кафе часто вскакивает ораторы, произносившие зажигательные речи.
«Прокоп » – якобинское кафе (Дантон, Камилл, Демулен, Люси Демулен).
«Café du Valois», «de Chartres» – роялистские.
«Cavot» – смешанная публика.
Англия изображена менее объективно, сказалось давление литературных штампов. Причем это штампы представлений об английской жизни, возникшие в литературе континентальной Европы, в основном во Франции. И надо сказать, подобное изображение страны вызвало раздражение английских критиков (Лотман, с. 177).
«Окончив свое путешествие, которое предпринял единственно для того, чтобы собрать некоторые приятные впечатления и обогатить свое воображение новыми идеями, буду жить в мире с натурою и добрыми, любить изящное и наслаждаться им ».
Петербургский период
Позиция писателя: в центре мира Н.М. Карамзина – семья, Дом «Чего же мне ждать? Уважения твоего и собственного» (из письма жене).
Отказывается от выбора в качестве крестного отца Александра I, от протекции Аракчеева.
Во время Отечественной войны 1812 г.
Н.М. Карамзин остается в Москве до последних дней. Исход из нее кажется ему трусостью. Благословляет отправляющихся на войну Жуковского и Вяземского.
Об ужасных потерях во время Бородинского сражения и сдачи Москвы говорит следующее: «Ну, мы испили до дна горькую чашу… Но зато наступает начало его и конец наших бедствий <…>будучи всеми успехами своими обязан дерзостям, Наполеон от дерзости и погибнет» (теряет дом, бибилиотеку, сына).
Последние 10 лет своей жизни Н.М. Карамзин находится при дворе в качестве придворного историографа: он постоянный собеседник императора в его «зеленом кабинете», во время утренних прогулок по аллеям Царскосельского парка, частый гость у вдовствующей и царствующей императриц.
Зимой 1826 г. – высказывает мысль о месте дипломата в Италии.
Из письма И. Дмитриеву: «Когда русский мороз заставляет меня стучать зубами и стягивает неприятным образом все мои фибры, тогда живо представляю себе щастливый климат Хили, Перу, островов св. Елены, Бур-Бона, Филиппинских и веселюсь мыслию, что там будет покоиться прах мой, под сению вечноцветущих, вечно-плодоносных дерев».
Из письма П. Вяземскому: «С этого места сорвала меня буря или болезнь, и я имею неописанную жажду к разительно-новому, к другим видам природы, горам, лазури италианской etc. Никак не мог бы я возвратиться к своим прежним занятиям, если бы здесь и выздоровел».
22 мая 1826 г. Н.М. Карамзин скончался.
В Кронштадте стоял готовый к отплытию фрегат, на котором он должен был отправиться в свое новое путешествие.
Он умер, сидя в кресле. Словно присел перед дорогой.
«Московский журнал»
Карамзин любил становиться в позу дилетанта, «друга милых», светского человека, иногда – кабинетного мудреца, юного стоика, поклонника богини Меланхолии. Но стоит внимательно присмотреться, и перед нами раскрывается еще один образ – довольно неожиданный: образ человека, умело берущегося за дело, исключительно быстро овладевающего необходимыми профессиональными навыками, не гнушающегося никакой, в том числе и самой черновой работой. И в дальнейшем никто не заметил, когда Карамзин овладел вспомогательными историческими дисциплинами, научился палеографии, хронологии почерков и бумаги, критике источников и анализу языка.
В «Московском журнале» Карамзин сразу профессиональный журналист! Ю. Лотман: «<…> мы сразу застаем его во всеоружии навыков и как бы изначально вооруженного опытом» (с. 209).
Как тип журнала «Московский журнал» глубоко двойственный. И двойственность эта – отражение двойной задачи, которую ставил перед своим изданием Карамзин. Слово «журнал» (от франц. journal – «ежедневник», от корня jour – день) имело два значения: одно, как и во французском языке, сохраняло семантику ежедневных записей и значило то же, что и «дневник». Другое, означая во французском языке, газету, пережило сдвиг значения, и сделалось названием периодического издания журнального типа. Карамзин и его современники употребляли это слово в обоих значениях.
«Московский журнал» как бы старался соответствовать обоим смыслам своего названия. С одной стороны, издание как бы представляло московский дневник издателя, намекая на то, что ему соответствовал другой – заграничный (перу издателя принадлежало 9/10 материалов, и это, в сочетании с нескрываемым личным тоном редакционных материалов, придавало всему журналу характер лирического единства).
С другой стороны, журнал явно ориентирован на читателя, это требовало разнообразия материалов, смены тона, привлечения других известных имен. Это противоречие, по мнению Лотмана, составило не слабую, а сильную сторону в позиции Карамзина, именно оно способствовало тому, что новая литературная школа очень скоро овладела умами читателей и что в течение какого-нибудь десятилетия программа Карамзина не только победила, но уже сделалась тривиальной – знак стремительности литературного развития.
«Московский журнал» был построен исключительно искусно: несмотря на обилие материалов, почерпнутых из различных источников, он воспринимается как единый монолог издателя.
Вкрапления в карамзинский текст произведений других авторов воспринимаются как несобственно-прямая речь или отсылки к чужому мнению, делаемые все тем же издателем. Притом если речь идет о переводных произведениях, то стиль переводчика – того же Карамзина – еще более подчеркивает единство всего текста журнала. Однако господство монологической стихии не приводит к монотонности. С одной стороны, разнообразие достигается умелой смесью разных жанров и интонаций повествования. С другой стороны, что еще важнее, Карамзин сознательно подбирал материал так, чтобы образовывались противоречия во мнениях и точках зрения.
Издавался «Московский журнал» с января 1791 г. по декабрь 1792 г.
В «Московских ведомостях» от 6 ноября 1790 г. Карамзин сделал объявление о выходе своего журнала и изложил его программу: читателям были обещаны:
1. «лучшие русские сочинения в стихах и прозе».
2. Разные небольшие иностранные сочинения в чистых переводах по большей части из немецких, английских и французских журналов, с известиями о новых важных книгах, выходящих на сих языках. Сие известия могут быть приятны для тех, которые упражняются в чтении иностранных книг и в переводах.
3. Критические рассматривания русских книг, вышедших и тех, которые впредь выходить будут, а особливо оригинальных; переводы, недостойные внимания публики, из сего исключаются. Хорошее и худое замечаемо будет беспрестанно. Кто не признается, что до сего времени весьма не многие книги были у нас надлежащим образом критикованы.
4. Известия о театральных пьесах, представленных на здешнем театре, с замечаниями на игру актеров.
5. Описания разных происшествий, почему-нибудь достойных примечания, и разные анекдоты, а особливо из жизни славных новых писателей.
! … и если кто благоволит прислать мне свои сочинения или переводы, то я буду принимать с благодарностью всё хорошее и согласны с моим планом, в который не входят только теологические, мистические, слишком ученые, педантичные, сухие пьесы…
Из номера в номер публиковались: «Письма русского путешественника», «Бедная Лиза» (1792), «Наталья, боярская дочь» (1792), «Фрол Силин, благодетельный человек» (1791), «Лиодор» (1792).
Поэзия Карамзина
Два этапа в развитии Карамзина-поэта:
1) 1787-1788 – непосредственное воздействие идей новиковского кружка, особенно А.М. Кутузова. Об этом свидетельствует программное стихотворение «Поэзия» (1787).
К литературным воззрениям московских масонов восходят: 1) эпиграф из Клопштока и идея божественного происхождения поэзии; 2) в целом соотносится с представителями масонов и литературная иерархия, демонстриующая антиклассицистические настроения Н.М. Карамзина: игнорирование им опыта французской литературы и глубокое недовольство состоянием современной отечественной поэзии.
Перечисление великих поэтов начинается с библейского Давида, затем идут Орфей, Гомер, Софокл, Еврипид, Бион, Феокрит и Мосх, Гораций и Овидий (искл. Вергилий).
Затем прямой переход к английской литературе («Британия есть мать поэтов величайших»), поэзии, которую особо ценили предромантики, – Шекспир (особенно высок для Карамзина), Оссиан, Мильтон, Юнг, Томсон. Из немцев назван Геснер и Клопшток. Из русских поэтов он не включает в своей перечень никого. И здесь начинаются расхождения молодого Н.М. Карамзина и масонов: 1) Карамзин исключает не только классицистическую поэзию, но и Сумарокова, Державина, особенно чтимого в масонских кругах Хераскова. 2) в стихах:
О Россы! век грядет, в который и у вас
Поэзия начнет сиять, как солнце в полдень.
Исчезла нощи мгла – уже Авроры свет
В Москве блестит, и скоро все народы
На север притекут светильник зажигать … –
убежден, что новый этап русской поэзии начнется с его творчества (эта нота была решительно неприемлема для масонов, с их точки зрения, Карамзин мог выполнять лишь поручения наставников, но не претендовать на самостоятельность творчества).
Вопросы к стихотворению «Поэзия» (1787)
1. Каков, по мнению Карамзина, главный источник происхождения поэзии? (Лирическое переживание познания величия, премудрости и благости Творца, красоты мира).
2. Какие жанры поэзии он считает наиболее архаическими? (гимны, магические песнопения, эпические сказания)
3. В чем видит Карамзин сущность и назначение поэзии?
(сущность – подражание «аккордам Божества»; назначение – 1) учить («наставница людей»);
2) доставлять эстетическое наслаждение («счастьем бить»); 3) расширять эмоциональный диапазон (мир чувств) («любовь согревала»)).
4. О каких поэтах идет речь: «Славный, мудрый бард, древнейший из певцов» (Моисей);
«Муж светлый в грядущее проникший» (Иоанн Богослов);
«Царственный поэт, пастух, но в духе просвещенный» (Давид);
«Омер» (Гомер);
«Августов поэт, пастырь Мантуанский» (Вергилий);
«Ионг» (Э. Юнг);
«Альпийский Теокрит» (Геснер).
5. На какие художественные традиции ориентируется Карамзин?
Древняя Греция и Рим, Англия.
В данном стихотворение ощущается еще и сильное влияние А.М.Кутузова:
1) Отрицательное отношение к рационалистическому искусству классицизма;
2) преимущественная ориентация на традиции английской и немецкой литературы, игнорирование французской;
3) интерес к внутреннему миру, психологизм.
«Не наружность жителей, не кафтаны и рединготы их, не домы, в которых они живут, не язык, которым они говорят, не горы, не море, не восходящее или заходящее солнце суть предмет нашего внимания, но человек и его свойства…» (А.М.Кутузов)
! При этом психологизм не отделим от дидактического морализма.
Познание себя – шаг к исправлению.
Собственные художественные цели подчинялись эстетическим.
II период с 1789-1799 – период самостоятельного творчества, разрыв с кружком Новикова и московских масонов.
2 тенденции:
1) связана с просветительской эстетикой и нашедшая выражение в интересе к окружающим явлениям, особенно к явлениям социального мира, повышенное внимание к человеку и его столкновениям с предрассудками, вера в просвещение;
2) идет от масонского субъективизма и являет повышенное внимание к психологии, внутреннему миру человека, стремление рассматривать внутренний мир вне его связи с действительностью.
К стихотворениям I тенденции можно отнести:
«Песнь мира» (1792); «К милости» (1792); «Ответ моему приятелю» (1793); «Тацит» (1797) и уже в начале XIX в. «Песня воинов» и «Освобожденная Европа».
Так, «Письма мира» разрабатывает популярную в западноевропейской традиции идею братства народов, содержат пацифистские мотивы; с ней связано начало гимнической традиции в русской литературе (Мерзляков «Слава», «Жуковский «Певец в стане русских воинов»).
«К милости» – тема милосердия; трактовка личной смелости и гражданственности как программы;
«Ответ моему приятелю» - размышления поэта по поводу предложения ряда друзей написать оду Екатерине:
Мне ли славить тихой лирой
Ту, которая порфирой
Скоро весь обнимет свет?
«Тацит» – стихотворение тираноборческого характера.
Политика и гражданственность в сознании Карамзина разделялись. Первая воспринималась как связанная с хаотических внешним миром, вторая касалась души человека. Путь к ответственности лежит не через государственные институты, а через личную добродетель.
Со второй тенденцией связаны стихотворения сборника «Аониды» (1796-1799), «Послание к Дмитриеву», «К бедному поэту».
Своеобразие Карамзина-поэта можно определить как стремление к поэтической простоте, смелой прозаизации. Об этом свидетельствует, во-первых, самый предмет его поэзии, который поэт утверждает в качестве поэтического.
Поэзия Карамзина вводит нас в новый и необычный мир. Привычные представления в нем смещены: все государственное, значимое, обладающее властью, могуществом, освященное поэтической традицией, царственно красивое, безупречное – в нем лишено цены. Всё обыкновенное, робкое бледное – привлекательно и поэтично.
Например, его возлюбленная
Она…
Ах! нимало не важна
И талантов за собою
Не имеет никаких;
Не блистает остротою…
Может быть, антитеза ума и красоты? Нет:
Не Венера красотою –
Так худа, бледна собою …
Может быть, глубина и живость чувства? Но нет:
Нежной, страстной не бывала …
В милом сердце лед, не кровь!
Недостатки не искупаются достоинствами, но сами им являются! Поэт любит свою героиню за ее недостатки, и не пытается рационалистически объяснить своё чувство:
«Странно… я люблю ее!»
Но не только возлюбленная поэта, но и весь окружающий мир и он сам не умещаются в границах логических антитез. При попытках рационального осмысления он предстает как абсурдный и неорганизованный, но, рассмотренный по своим собственным законам, он обнаруживает внутреннюю стройность. Как гармоническая, поэтически прекрасная предстает жизнь сердца в ее обыденных, каждодневных направлениях. Его герой – человек простых чувств, душевной ясности, сам признающийся в неяркости своего таланта.
Н.М. Карамзин чуждается картинности стиля, нарочито избегая метафор. У него нет и оригинальных, резко индивидуализированных эпитетов. Использует белый стих, подчеркнуто избирает наиболее доступные тривиальные рифмы.
Вопросы к стихотворению «Странствия любви, или Бессонница»
1. Определите пафос (ведущее настроение)
(самоирония, шутка, но, как всё у Карамзина, с двойным дном – стихотворение программное для сентиментального направления - речь идет о предмете его поэзии, его художественном мире).
2. Какими чертами (свойствами) он наделяет свою избранницу?
(для Карамзина не имеет значения ум, красота, страсть. Но: тонкость, бледность, эфирность (легкий и невесомый, воздушный и бесплотный, неземной), холодность).
3. Как мотивирует свой выбор?
(«Сердце в выборе не вольно»).
4. Какой художественный прием использует?
(контраст, доказательство от противного).
Любовная лирика
Не менее существенной и вызывающе независимой была шокирующая откровенность Карамзина в трактовке темы любви. Карамзин демонстративно приравнял интимное открытому и гласному. Его любовные признания в стихах и прозе воспринимались как скандальные именно потому, что грань между интимным и литературным публично отменялась. С одной стороны, внесение в реальный любовный быт литературных имен и моделей – так в реальной жизни Карамзина появляются «Аглаи» и «Нанины», а с другой – превращение реальных признаний в литературный жанр.
Читатели были убеждены, что все нежные признания, которые в изобилии попадались на страницах карамзинского текста, как бы вырываются из литературы в область действительности. Это создавало Карамзину успех среди читательниц и молодежи и одновременно раздражало литераторов и критиков как нескромное нарушение приличий.
«Послание к женщинам»
… Нанина! десять лет тот день благословляю,
Когда тебя, мой друг, увидел в первый раз;
Гармония сердец соединила нас
В единый миг навек…
…Но знай, о верный друг! что дружбою твоей
Я более всего горжуся в жизни сей
И хижину с тобою,
Безвестность, нищету
Чертогам золотым и славе предпочту.
Что истина своей рукою
Напишет над моей могилой? Он любил,
Он нежной женщины нежнейшим другом был!
Даже Державин не выдержал и ответил эпиграммой:
Другу женщин
Замужней женщины прекрасной
Кто дружбу приобресть умел;
Для толков, для молвы напрасной
Тот лучше бы стихи ей в честь не плел.
Как хладный ветерок – чума для нежных роз:
Так при муже и друг вмиг отморозит нос.
И еще одно: любовная лирика XVIII в. обладала устойчивым, но весьма ограниченным набором сюжетных ситуаций: счастливая и несчастливая любовь, измена, соперничество. Карамзин (следуя за Руссо и предромантической литературой) широко вводил в свои произведения тематику «заблуждения сердца» : «падение» женщины, самоубийство от любви, любовный треугольник или инцест.
У Карамзина любовь брата к сестре («Остров Борнгольм») оказывается выше бесчеловечной аскетической морали. Читатели 1786-х гг. воспринимали это как головокружительную смелость автора.
«Письма русского путешественника»
Традиции жанра:
1. Древнерусская литература обладала развитым жанром путешествия. Он имел устойчивые признаки. Древнерусское путешествие было или паломничеством или антипаломничеством, т.е. конечной целью его могло быть «святое» или «грешное» место. Пространство обладало присущими ему признаками святости или греха. В свою очередь, «святые земли» – Афон, византийские или палестинские святыни. «Плохие», грешные земли располагались на западе.
2. Культура XVIII в. отвергла средневековые представления о географическом пространстве, поменяв местами положительные и отрицательные знаки; путешествие за благодатью заменилось путешествием за Разумом, знанием, просвещением; в поисках истины обращались не на восток, а на запад. Своя земля мыслилась не как просветленная светом истины, а как погруженная во тьму.
3. а) Стерн - «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии», где настоящего описания, в сущности, нет;
Обратите внимание на лекцию "26 Павел I и его время".
б) Дюпати – гибридная форма, где этнографический, исторический и географический материал перемешан со сценками, рассуждениями, лирическими отступлениями и прочее.
Его «Письма…» сконструированы по типу гибридному, но сгущенные как в смысле количества и разнообразия вводного материала, так и в смысле эпистолярности стиля.
в) Бертелеми «Путешествие юного Анахарсиса»;
г) Вольтер «Философские / Английские письма» – путешествия, связанные с поисками идеалов истинного просвещения; особенно важны письма Вольтера; в них он нашел не только существующую для него веру в прогресс в сочетании с ироническим скепсисом, вносящим коррективы и в эту же самую веру; но и модель сопоставления 2-х национальных характеристик: английской и французской; важна и идея связи, существующая между природой той или иной цивилизации и характером нации.
«Письма русского путешественника» были принципиально новым словом в споре о России и Западе. Карамзин вводил читателя в мир, где Россия и Запад не противостояли друг другу. Европа не была спасением ни гибелью России, она не отождествлялась ни с Разумом, ни с Модой; ни с идеалами, ни с развратом, она стала обыкновенной, понятной, своей, а не чужой! Русский же путешественник перестал быть как «любопытным скифом» в чужом ему мире цивилизации, так и язвительным обличителем недостатков этого чуждого ему мира. Путешественник Карамзина осведомлен и любознателен, но абсолютно чужд изумления перед тем, что он видит. Это не случайно: то, что он видит, ему уже, как правило, наперед было известно из книг, картин, театральных произведений <…>, путешествие доставляет ему радость узнавания давно известного.
Реплика Карамзина в споре «Россия или Европа?» имела следующий смысл: «Россия есть Европа».
