Отставание социально-правового контроля над преступностью от качественно-количественных показателей преступности

2. Отставание социально-правового контроля над преступностью от качественно-количественных показателей преступности.

Преступность явление динамичное, она очень быстро реагирует на изменения, которые происходят в жизни, грамотно заполняет ниши оставленные без контроля, очень оперативно использует последние достижения науки и техники.

      В системе «преступность-борьба с ней» преступность всегда первична. Самозащита всегда вторична. Борьба с преступностью – ответ общества на преступность, ответ не всегда своевременный и адекватный.

Причины отставания:

1. Исходной базой борьбы с преступностью является уголовное и иное законодательство, которое по своей природе является консервативным. Это касается не только российского, но и зарубежного уголовного законодательства. Например, попытки систематизации уголовного законодательства в США предпринимаются с начала 20 века, но за последние 100 лет, существенных успехов так и не было достигнуто.

В России до сих пор не приняты законы о борьбе с организованной преступностью и коррупцией, несмотря на неоднократные попытки. Правящая элита в этом просто не заинтересована. Абсолютно очевидна коррупциогенность действующего законодательства, вспомнить хотя бы нормативные акты о приватизации, об акционировании, несостоятельности (банкротстве). Процедура банкротства, служит эффективным инструментом заказных банкротств и криминального передела собственности. Число заказных банкротств исчисляется тысячами.

Состояние преступности, связанной с преднамеренным

Рекомендуемые материалы

банкротством, в 1997 - 2005 гг.

Для сравнения всего в России в производстве на 1 января 2000 г. находилось 13543 арбитражных дела о банкротстве; на 1 января 2001 г. - 21777 дел, и эта цифра растет с каждым годом в геометрической прогрессии.

Важнейшей составляющей отставания социально-правового контроля над преступностью от ее качественно-количественных изменений является реалистичность законодательной базы. Отрыв от криминологических реалий приводит к снижению социального контроля над преступностью. Причины такого отрыва многочисленны:

1. псевдодемократические установки некоторых политических сил. Так, авторы нового УПК решали вопрос не эффективности социально-правового контроля над преступностью, не защиты прав граждан от преступлений, а лишь защиты субъектов преступлений от системы уголовной юстиции. Многие новеллы фактически блокировали деятельность предварительного расследования и даже суда. Новый УПК получил крайне отрицательную оценку юридической общественности, в Известиях по этому поводу высказывалось предположение, что новый УПК писали преступники и адвокаты. В течение первых 2 лет в УПК было внесено более 300 изменений. Зато руководитель рабочей группы депутат от СПС Е. Мизулина получила поощрение от Посольства США  в России за разработку такого УПК;

      Проблема подготовки нового УПК РФ решалась практически «советским» — закрытым — способом. Реалистично мыслящие специалисты из комиссии по разработке его проекта были удалены. Он готовился в Комитете Государственной Думы по законодательству. Вот что сказал на одном из заседаний комиссии Государственной Думы по противодействию коррупции B.C. Овчинский: «По поводу УПК я как бы причастен к обсуждению...Могу сказать на сто процентов: Генеральная прокуратура РФ, МВД России, Таможенный комитет, Институт государства и права, НИИ МВД России,       Академия управления МВД России — все дали категорические отрицательные отзывы на проект УПК. Последний вариант проекта УПК, который был подготовлен группой Козака вместе с Мизулиной и профессором Вициным, держался в секрете, его даже не выдавали экспертам, потом сразу вынесли на первое, второе, третье голосование и не учли никакие замечания ни одного из ведомств, ни одного из научных центров. Нет в России ни одного ученого, кроме этой узкой группы лиц, причастных к разработке УПК, который бы этот УПК поддерживал».

2. некритическое и лоскутное заимствование норм законодательства той или иной страны без глубокого системного изучения в целом, практики применения его законодательства и ее эффективности. Зарубежный опыт ставится выше национальных интересов, исторических особенностей и мнения своего народа;

3. нежелание просчитывать реалии и просчитывать последствия, следствие этого необоснованная криминализация. В России бытует мнение, что с любым нежелательным явлением можно покончить, если его криминализировать.  Наблюдается стихийный, непрерывный процесс криминализации, которая абсолютно не учитывает возможности существующей системы уголовной юстиции. Если бы правоохранительные органы сейчас регистрировали хотя бы половину от существующей преступности, то правоохранительная система не выдержала, рухнула бы под тяжестью 7-8 млн. преступлений. Назрела необходимость научно обоснованной декриминализации, гуманизации ответственности за преступления небольшой и средней тяжести;

4. могущественный лоббизм криминалитета от власти и бизнеса, эти «детерминанты» иногда сильнее влияния Запада, вспомнить хотя бы с каким трудом принималось законодательство о борьбе с легализацией преступно нажитых средств. Примером такого лоббизма явилось исключение из перечня наказаний – конфискации имущества, который имеется в уголовной кодексах США, европейских и других стран, а также международных конвенциях (о борьбе с терроризмом, организованной преступностью, коррупцией, наркотрафиком и т.д.). Нувориши, ради которых исключалась конфискация имущества готовы, готовы получить соответствующее уголовное наказание, но лишь бы это не коснулось их «собственности»;

5. революционное стремление добиться всего и сразу, забывая, что самый надежный путь реформ - эволюционный, постепенный, продуманный.

Для успешной борьбы с преступностью необходимо непрерывное системное изучение криминологических реалий их тенденций и закономерностей. К сожалению, в нашей стране эта работа практически не проводится.

            2. причина отставания социально-правового контроля от качетвенно-количественных показателей преступности связана с деятельностью правоохранительных органов.

            Деятельность правоохранительных органов по борьбе с преступностью более мобильна, чем уголовное законодательство. Но эти органы осуществляют свои функции лишь на основе законов. Иной подход, используемый тотали­тарными режимами в разных странах, в том числе в СССР, опаснее, чем сама преступность.

Деятельность системы уголовной юстиции (задержание, арест, обыск, перлюстрация корреспонденции, контроль и запись переговоров, лишение свободы и т.д.) по сути своей есть грубейшее нарушение прав человека. Но она не считается таковой, поскольку строго регламентирована законом, при­нятым демократическим путем, и контролируема судом. Объективно необ­ходимое расширение возможностей правоохранительных органов, четко прописанное в законе и не допускающее дискреций, не есть нарушение прав человека. С другой стороны, тенденция законодательного ограничения их действий как одно из направлений современной демократизации правосудия в условиях растущей преступности и ужесточения требований повышения эффективности правоохранительной деятельности приводит полицию, про­куратуру, суд и исполнительную систему к недееспособному состоянию. Зо­лотую середину не всегда легко отыскать.

            Интенсивная криминализация в обществе (и не только в нашем) требует критического переосмысления методов противодействия преступности пу­тем гармонизации эффективности и гуманности, свободы и безопасности, свободы и необходимости, наказания преступников и предупреждения пре­ступной деятельности.

            При этом абсолютно недопустимо противопоставлять вопрос, что важнее: защита прав личности или контроль над преступностью.

            Без контроля над преступностью, которая является самой опасной формой нарушения прав человека невозможна реализация защиты прав личности.

            Одним из важных показателей эффективности уголовной юстиции яв­ляется раскрываемость преступлений. Ее средний показатель в мире колеб­лется около 50%. В США на протяжении последних 30 лет по индексным преступлениям он не превышал 21—22% . В Англии и Уэльсе средняя раскрыва­емость по преступлениям, подлежащим регистрации, колеблется в пределах 35%, в ФРГ — 45, в Японии — около 60%.

      В СССР раскрываемость преступлений (отношение раскрытых ко всем зарегистрированным) в 1990 г. составила 58%, в России в 1991 г. — 52, в 1995 г. - около 64, в 2000 г. - 75,6, в 2003 г. - 54,5%. В 70-е гг. XX в. этот показатель в Союзе превышал 95%. Приведенные цифры не отражали и не отражают реалий, так как органы правоохраны боролись и продолжают бо­роться за высокие показатели любым путем, главным образом манипуляциями в учете преступлений. Регистрируемое снижение раскрываемости в СССР и России было обусловлено не столько некоторой объективизацией учета преступлений, сколько серьезным ухудшением работы милиции.

Не менее значима судебная защита прав личности. Следует отметить, что в развитых странах независимый судеб­ный контроль доминирует в системе уголовного правосудия. В развиваю­щихся странах доминирует полицейский контроль.

            Несмотря на меньшие экономические возможности, развивающиеся страны в расчете на 100 тыс. населения содержат большее число персонала системы уголовной юстиции. Точнее, они больше выделяют ресурсов для со­держания полицейских сил, чем других учреждений уголовного правосудия. В последние годы это соотношение меняется. Однако ставка на полицейский надзор, а не на независимый суд сохраняется. Суды в этих условиях, как пра­вило, являются слабыми.

            Казалось бы очевидная зависимость численности правоохранительных органов от уровня преступности на практике на находит  подтверждения. Очень трудно найти положительную корреляционную зависимость между численностью полиции и ее результативностью.

Соотношение численности преступлений, полицейских и судей в 2000 г.

Ещё посмотрите лекцию "История появления электронной таблицы" по этой теме.

Различия в числе преступлений, приходящихся на одного полицейского, достигают 46-кратного размера. В России и Китае на одного полицейского приходится 1,4 преступления в год, в Финляндии — 64,9, в Швеции — 52,5, в Англии и Уэльсе — 41,7, в США — 34,9, во Франции — 30,3 и в Германии — 26,1 преступления. Кроме того, в Китае с 1997 г. и в России с 1994 г. (данные приводятся за эти годы) проходил процесс наращивания силовых, в том чис­ле полицейских, структур. Подходя механистически, можно предположить, что высокое число полицейских сил в России и Китае удерживает относи­тельно низкий уровень учтенной преступности. В расчете на 100 тыс. населе­ния преступность в России в 6—7 раз ниже, чем в Швеции, в 5 раз ниже, чем в Финляндии, Англии и Уэльсе, США, в 3—4 раза ниже, чем во Франции, Германии и т.д. А преступность в Китае, в свою очередь, в 15 раз ниже, чем в России. Но если исследовать глубинные причины, то низкий уровень учтен­ной преступности обусловлен совсем не числом милиции в этих странах.

     Теперь сопоставим эти данные с другими. Очень много говорят о том, что судей в России не хватает, что она нахо­дится по этому показателю на самом низком уровне среди западных стран. И за последние годы число их увеличилось в 5,5 раза. Но если соотнести чис­ло судей с уровнем учтенной преступности, с которой они имеют дело, то в России на одного судью приходится 43 зарегистрированных деяния (12—15 имеющих судебную перспективу) в год, а в США, где фактически отсутству­ет предварительное следствие и суд решает намного больше вопросов, чем в России, — 816, в Англии и Уэльсе, где отсутствует целостный уголовный кодекс и на судебных прецедентах держится значительная часть борьбы с преступностью, — 1 570. Разница в 20—36 раз. А по сравнению с Китаем — в 90—170 раз. Можно предположить, что ответ надо искать не в эффективности систем уголовной юстиции России и Китая, а в их неимоверной бюрократии, неповоротливости и до предела зарегулированном процессуальном законо­дател ьстве.

 Приведу один пример: В июне 2003 г. численность правоохранительной системы существенно пополнилась за счет создания крайне необходимого Государст­венного комитета РФ по контролю за оборотом наркотических средств и психотропных веществ (ныне Федеральная служба РФ по контролю за обо­ротом наркотиков), чем раньше занималось МВД России. Штатная численность комитета составила 40 тыс. человек, из них 154 единицы должностей высшего начальствующего (генеральского) состава.

      При всей сложности взаимосвязи между уровнем преступности и чис­ленностью полиции прямой общей закономерности снижения преступности от увеличения численности полиции не наблюдается. Но есть другая кор­реляция: в развивающихся и слабо развитых странах нередки полицейские режимы, естественно, там наиболее высокие уровни численности полиции, которые сочетаются с низкими уровнями учтенной преступности.

Таким образом, одним из объяснений относительно низкого уровня преступности в развивающихся странах может быть наличие жесткого полицейского контроля за поведением и деятельностью людей. Это не бесспорно и не распространимо на все разви­вающиеся страны. Однако нельзя преуменьшать значимость такого контро­ля в определенных исторических, социальных, национальных, религиозных, идеологических и психологических условиях. Данное предположение в оп­ределенной мере подтверждается практикой тоталитарных социалистиче­ских режимов, где уголовная преступность была ниже, чем в демократичес­ких странах, на один и даже на два порядка.

Можно предположить, что тотальный полицейский контроль за де­ятельностью и поведением людей при соответствующих исторических условиях коррелирует с относительно низкими показателями уголовной преступности. Однако мировое сообщество не считает такой социальный контроль над преступностью оптимальным. Ибо этот низкий уровень уго­ловной преступности обычно компенсируется злоупотреблениями властей против своего народа, квалифицируемыми чаще всего как нарушения прав человека. В итоге общий уровень общественно опасных деяний (преступления плюс некриминализированные злоупотребления властей), представляет собой для каждого исторического периода и государства некую величину, соотносимую с высоким уровнем преступности демократических стран.