Диссертация (Эффективность дискуссионной речи в межличностной коммуникации), страница 42

– Психологом называется тот, ктоописывает изгибы человеческой души, а это прекрасные стихи и больше ничего.– Я знаю, какой вам нужно психологии! – обиделся Никитин. – Вам нужно, чтобы ктонибудь пилил мне тупой пилою палец и чтобы я орал во всё горло, – это, по-вашему,психология.– Плоско! Однако, вы все-таки не доказали мне: почему же Пушкин психолог?Когда Никитину приходилось оспаривать то, что казалось ему рутиной, узостью или чемнибудь вроде этого, то обыкновенно он вскакивал с места, хватал себя обеими руками за головуи начинал со стоном бегать из угла в угол. И теперь то же самое: он вскочил, схватил себя заголову и со стоном прошелся вокруг стола, потом сел поодаль.За него вступились офицеры.

Штабс-капитан Полянский стал уверять Варю, что Пушкинв самом деле психолог, и в доказательство привел два стиха из Лермонтова; поручик Гернетсказал, что если бы Пушкин не был психологом, то ему не поставили бы в Москве памятника.– Это хамство! – доносилось с другого конца стола. – Я так и губернатору сказал: это,ваше превосходительство, хамство!– Я больше не спорю! – крикнул Никитин. – Это его же царствию не будет конца! Баста!Ах, да поди ты прочь, поганая собака! – крикнул он на Сома, который положил ему на колениголову и лапу.«Ррр... нга-нга-нга»... – послышалось из-под стула.– Сознайтесь, что вы не правы! – крикнула Варя. – Сознайтесь!»(А.П.

Чехов «Учитель словесности»)Приложение ЕСтратегия поддержания разговора1) Спор между Андреем Ефимычем Рагиным и Иваном Дмитричем Громовым«Иван Дмитрич лежал в такой же позе, как вчера, обхватив голову руками и поджав ноги.Лица его не было видно.– Здравствуйте, мой друг, – сказал Андрей Ефимыч.

– Вы не спите?– Во-первых, я вам не друг, – проговорил Иван Дмитрич в подушку, – а во-вторых, вынапрасно хлопочете: вы не добьетесь от меня ни одного слова.– Странно... – пробормотал Андрей Ефимыч в смущении. – Вчера мы беседовали такмирно, но вдруг вы почему-то обиделись и сразу оборвали... Вероятно, я выразился как-нибудьнеловко или, быть может, высказал мысль, не согласную с вашими убеждениями...– Да, так я вам и поверю! – сказал Иван Дмитрич, приподнимаясь и глядя на докторанасмешливо и с тревогой; глаза у него были красны. – Можете идти шпионить и пытать в другоеместо, а тут вам нечего делать. Я еще вчера понял, зачем вы приходили.– Странная фантазия! - усмехнулся доктор.

- Значит, вы полагаете, что я шпион?198– Да, полагаю... Шпион или доктор, к которому положили меня на испытание, – это всеравно.– Ах, какой вы, право, извините... чудак! – Доктор сел на табурет возле постели иукоризненно покачал головой.– Но допустим, что вы правы, – сказал он. – Допустим, что я предательски ловлю вас наслове, чтобы выдать полиции. Вас арестуют и потом судят. Но разве в суде и в тюрьме вам будетхуже, чем здесь? А если сошлют на поселение и даже на каторгу, то разве это хуже, чем сидеть вэтом флигеле? Полагаю, не хуже...

Чего же бояться?Видимо, эти слова подействовали на Ивана Дмитрича. Он покойно сел».(А.П. Чехов «Палата № 6»)2) Спор между Иваном Абрамычем Жмухиным и гостем«– А ветчинки что ж? – спросил Жмухин.– Благодарю, не ем, – ответил гость. – Я вообще не ем мяса.– Почему так?– Я вегетарианец. Убивать животных – это противно моим убеждениям.Жмухин подумал минуту и потом сказал медленно, со вздохом:– Да... Так... В городе я тоже видел одного, который не ест мяса. Это теперь такая верапошла. Что ж? Это хорошо.

Не все же резать и стрелять, знаете ли, надо когда-нибудь иугомониться, дать покой и тварям. Грех убивать, грех, – что и говорить. Иной раз подстрелишьзайца, ранишь его в ногу, а он кричит, словно ребенок. Значит, больно!– Конечно, больно. Животные так же страдают, как и люди.– Это верно, - согласился Жмухин. – Я все это понимаю очень хорошо, продолжал он,думая, – только вот, признаться, одного не могу понять: если, положим, знаете ли, все людиперестанут есть мясо, то куда денутся тогда домашние животные, например, куры и гуси?– Куры и гуси будут жить на воле, как дикие.– Теперь понимаю.

В самом деле, живут вороны и галки и обходятся же без нас. Да... Икуры, и гуси, и зайчики, и овечки, все будут жить на воле, радоваться, знаете ли, и богапрославлять, и не будут они нас бояться. Настанет мир и тишина. Только вот, знаете ли, одногоне могу понять, – продолжал Жмухин, взглянув на ветчину. – Со свиньями как быть? Куда их?– И они так же, как все, то есть и они на воле.– Так.

Да. Но позвольте, ведь если их не резать, то они размножатся, знаете ли, тогдапрощайся с лугами и с огородами. Ведь свинья, ежели пустить ее на волю и не присмотреть заней, все вам попортит в один день. Свинья и есть свинья, и недаром ее свиньей прозвали...Поужинали. Жмухин встал из-за стола и долго ходил по комнате и все говорил, говорил...Он любил поговорить о чем-нибудь важном и серьезном и любил подумать; да и хотелось настарости лет остановиться на чем-нибудь, успокоиться, чтобы не так страшно было умирать.Хотелось кротости, душевной тишины и уверенности в себе, как у этого гостя, который вотнаелся огурцов и хлеба и думает, что от этого стал совершеннее; сидит он на сундуке, здоровый,пухлый, молчит и терпеливо скучает, и в сумерках, когда взглянешь на него из сеней, похож набольшой булыжник, который не сдвинешь с места.

Имеет человек в жизни зацепку - и хорошоему».(А.П. Чехов «Печенег»).