Диссертация (Философская публицистика современной России генезис и потенциал познания), страница 63

Во мне, как в русском человеке, заложены коды. Они русскойкультурой заложены и русской историей. Мечтательность – основа нашей души. Это то,чем мы дышим. Поэтому в лабиринтах человеческой мысли мы ищем то, что связываетс надеждой. А связывает с ней хилиазм, социальные утопии. Конечно, там на многомстоит печать религиозного экстаза или наивности. Но, соединяя все эти ветхие пророчества и картонные декорации с актуальным знанием, с элитологией, политологией, соединяя их с русскостью, ты видишь, что надежда не умерла и есть, куда двигаться.

Общество можно уничтожить, но его можно и воссоздать.Для меня актуальной философской литературой является Новый Завет. И чемяростнее сегодня долбят по Христу, тем больше он мне дорог, важен и интересен. Япросто чувствую, как этот застывший образ оживает под ударами современных плетей– этого стеба и проплаченных инсинуаций. А вообще мое философское чтение подчинено логике. Я здесь конкретен. Я пытаюсь изучать философские яды – нектар Танатоса,текущий в культуру. Поэтому с особенным интересом всматриваюсь в то, что наболталифилософы во второй половине ХХ века. И не только постмодернисты, увы.– А можете, пожалуйста, назвать хотя бы несколько имен, произведений?Чтобы лучше понять, против кого вы полемизируете.– Понимаете, все иначе немного. Я не вступаю в полемику с философами.

Вовсяком случае, пока не вступал. Я разбираюсь с теми, кто оседлал модную философию,уловил тренд и молотит в публицистике, кино или литературе. На чем они основываются, понятно. Это гностика, социал-дарвинизм под маской либерализма и постмодернизм. Вдохновители здесь – Михаил Бахтин («Творчество Франсуа Рабле и народная260культура средневековья и Ренессанса»), Мигель Серрано («Майа» и др.), Фрэнсис Фукуяма («Конец истории») и весь строй постмодернистов с их ризомой, кочевниками,симулякрами, диссоциацией и смертью всего.Об авторах философской публицистики– Хотелось бы вернуться к началу нашей беседы и уточнить один момент.Мы уже выяснили, что понятие «философская публицистика» к себе вы ни разу неприменяли.

А все-таки, есть ли авторы – может быть, философы, публицисты илилитературные критики – чье творчество вы могли бы так охарактеризовать?– Елена, а вот вы мне про это и расскажите, пожалуйста. Вы здесь, наверняка,больше знаете. Я современную публицистику читать не могу. Для меня нет текста, еслинет чуда текста. Это мой личный критерий – текст как чудо. Нет этого и – до свидания!Интернет всех записал в публицисты. Сегодня все страдают недержанием слов.Малейший импульс рождает пост. Многие сделали себе имя постами. Мы оказались вагрессивной информационной среде, которая убивает (если уже не убила) культуру высокого текста, где есть начало, конец и внутренняя драматургия.

Где есть стиль.А про «философскую публицистику» могу только повторить. Для меня это словофилософа, откровение. Философская публицистика – это «Миф о Сизифе» Сартра. Я быего, сократил, конечно, раз в пять. И я совершено не в восторге от экзистенциалистов.Но это железный пример. Где это сегодня? Скажите. Буду чрезвычайно признателен.Может, я просто закопался в своей литературе и пропускаю что-то большое?– Насчет «Мифа о Сизифе» с вами, пожалуй, соглашусь.

Хотя никогда недумала о нем под этим углом. Если говорить о нашей, русской философской публицистике, то для меня, пожалуй, есть два центральных имени – Николай Бердяевиз исторических персонажей и Александр Секацкий из современников. Но естьеще и славянофилы, и Чаадаев, и в советское время – такие разные люди, как философ Андрей Нуйкин или журналист «Литературной газеты» Евгений Богат, философ Арсений Гулыга или филолог Вадим Кожинов.– Но это публицистика прошлого века. А что сегодня? Вы кого читаете?– Во-первых, повторюсь, Александра Куприяновича Секацкого.

Он наш современник и, по признанию многих – действительно, выдающийся философ. Философскую публицистику в толстые журналы пусть редко, но пишут ГригорийТульчинсий, Герман Сунягин. Они также профессиональные философы. Из круга«ЛГ» можно вспомнить Лидию Сычеву, Татьяну Воеводину, Льва Аннинского иместами Льва Пирогова.

Пусть далеко не все их статьи можно назвать философской публицистикой, но некоторые тексты такого плана есть.– Да, почтенные имена. Приятно было обнаружить в вашем списке Лидию Сычеву. Она явилась мне однажды из потусторонней реальности литературной Москвы иоткрыла двери в «Молоко», «Роман-газету», «Аврору», познакомила с массой приятныхлюдей.

Другие авторы мне известны по отдельным публикациям, а кого-то я вообще нечитал. Почти уверен, что это свет и цвет публицистики. Но меня интересует тьма и убожество.– Вы говорите, что «философская публицистика» для вас – «откровение философа». Но что значит – «откровение»? Ведь «Критика чистого разума» тожебыла откровением Канта. Можете поподробнее описать критерии, которыми руководствуетесь, когда для себя определяете: вот это произведение – философскаяпублицистика, а это – нет.– Первое – глубина.

Видно же, когда автор глубоко погружен в тему, а когда онскользит по поверхности.261Второе – свое слово, свое доказательство или свое развитие близких идей. Не толкование чужой философии, не распутывание полемики гениев, а свое. Толкование и распутывание находятся этажом ниже.Это что касается философской публицистики. Но есть и другое. Время востребовалоособый вид публицистики. Ее можно назвать «гражданской».

У нас прошла волна либеральной дебилизации общества. В итоге оно запуталось, впало в примитив, в дикость.Оно пало духом, отчаялось, потеряло ориентиры, ослабло умственно, то есть тяжело заболело. И в патриотической среде родилась публицистика противодействия, публицистикаврачевания – когда открывают глаза на очевидное вранье и мошенничество, на действиемеханизмов уничтожения. Когда предъявляется сложность и точность.

Когда все становится на свои места.Это публицистика делает великое дело. Коллективный разум приходит в движение.Ржавые шестеренки начинают вращаться, и общество становится менее уязвимым. Ононачинает врубаться, дружить с головой и вглядываться в горизонты.Гражданская публицистика тоже неоднородна. Она делится на публицистику высокого класса и низкого. Вот себя я вижу где-то посередине. Такой уж я скромный мальчик.– Кого из наших современников вы бы отнесли к «высокому» и «низкому»классу гражданской публицистики?– Я бы не хотел называть имена.

Бывает, вознесешь автора, а он такое начинаетутверждать, что мама не горюй. Или становится частью игры, чьим-то политическим рупором. И наоборот. Поставишь человеку клеймо бездари, а он вдруг взлетает.О философии и философской публицистике– Может ли философскую публицистику, по вашему мнению, писать не философ, а, например, профессиональный публицист, журналист?– Может, конечно, если дорастет.– То есть статус «философа», по-вашему, связан не с образованием, и не с профессиональным родом деятельности, а с чем-то другим?– Статус «философа» связан со словом. С новым словом, откровением. Уж никак нес профессиональным родом деятельности.

«Профессия: философ» – это смешно.– Как вы считаете, а что сподвигает философа писать философскую публицистику? Ведь он может на кафедре сидеть, монографиями заниматься. Тот же Сартрмог бы.– Ну, он же не для себя философствует. Он несет миру новую весть. Он утверждаетсебя и как мыслителя, и как писателя. Он хочет быть признанным и ученым сообществом,и уличной толпой. Сартр – именно такой случай.А на кафедре сидеть и пилить лобзиком живо мыслящий человек не сумеет.

Это заработок и дань необходимости. Сложить крылья на кафедре, описывать чужой философский полет – кто же такой судьбы себе пожелает?– Кстати, а какая форма философии, по-вашему, появилась раньше? Какаяодежка ей роднее – академическая или публицистическая? Почему?– Вот вы задали вопрос, который уместнее задать преподавателю философии. Есличестно, мне не хочется садиться в машину времени и путешествовать к философским истокам. Я не настолько влюблен в философию. Меня в ней многое раздражает: болезненноемногословие, не поиск истины, а поиск славы. Для меня существует философия, котораявлияет на современность, и музей философии, где стоят бюсты и упираются в потолоккнижные стеллажи, где эхо разносит шаги уборщицы.Я захожу туда, чтобы прояснить некие связи (например, от гностиков ХХ века к Платону), и сваливаю. Я всем советую изучать философию по фундаментальным утверждениям.

Иначе ты потратишь жизнь за чтением текстов, которые ужасают своей стилистикой,или где автор предлагает сто вариантов доказательства одного утверждения.262.