Диссертация (Советизация еврейского населения Западной Белоруссии (1939-1941 гг.)), страница 8

С. 96-124.71Inkeles A., Bauer R. The Soviet Citizen: Daily Life in a Totalitarian Society. Cambridge: Harvard UniversityPress, 1959. 553 p.; Kotkin S. Magnetic Mountain: Stalinism as a Civilization. Berkeley: University of CaliforniaPress, 1995. 392 p.; Fitzpatrick Sh.

Everyday Stalinism: Ordinary life in Extraordinary Times. Soviet Russia in the6626рамках которой историки стремятся определить структуру советскойсистемы, а также выявить движущие силы ее формирования и развития. Иесли ранее доминировала точка зрения о всеобъемлющем контролетоталитарного государства над своими гражданами72, то в последние годывсе большее распространение получают идеи о том, что, как писал С. Коткин,«властный контроль не может быть вездесущим: всегда существует некийзазор между тем, чего хочет добиться государство, и тем, что происходит насамом деле»73. Таким образом, рассматривать роль политического факторанеобходимо в совокупности с изучением низовых структур и рутинныхповседневныхпрактик,посколькухотягосударствозадаетформуповседневной жизни, тем не менее оно является лишь одним из элементовболее широкой социальной организации.В связи с вышесказанным, а также с тем, что образ мыслей исамоидентификация «обычных людей» находится в неразрывной связи сусловиями их жизни, наша работа отчасти написана в русле историиповседневности74 – мы уделили достаточно внимания анализу советскихреалий, сложившихся в Западной Белоруссии.

Так, в фокусе нашегоисследования оказались условия проживания и быта, трудоустройство иуровень заработной платы, цены и ассортимент товаров, положение в сфереобразования и виды досуга, и т.д. – все это было составными элементами тойновой советской среды, в которой оказались все местные жители, в том числе1930s.

Oxford: Oxford University Press, 1999. 288 p.; Американская русистика: вехи историографии последнихлет. Советский период / Ред. М. Дэвид-Фокс. Самара: Самарский университет, 2001. 375 с.; GolfoAlexopoulos. Soviet Citizenship, More or Less: Rights, Emotions, and States of Civic Belonging // Kritika:Explorations in Russia and Eurasian History. 2006. Vol. 7.

No. 3. P. 487-528; Edele M. Stalinist Society: 19281953. Oxford: Oxford University Press, 2008. 416 p.; Кип Дж., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России:Современная историография. М.: РОССПЭН, 2009. С. 22; Historical Schools, Scholarly Lineages, andMethodological Pluralism / From the editors // Kritika: Explorations in Russia and Eurasian History. 2017. Vol. 18.No. 4. P. 665-660.72Kluckhohn C. How the Soviet System Works: Cultural, Psychological, and Social Themes.

Cambridge: HarvardUniversity Press, 1956. 274 p.; Арендт Х. Истоки тоталитаризма… М., 1996. 672 с.73Коткин С. Говорить по-большевистски // Американская русистика: вехи историографии последних лет.Советский период. Самара: Самарский университет, 2001. С.

250-328.74Людтке А. Что такое история повседневности? Ее достижения и перспективы в Германии // Социальнаяистория. Ежегодник, 1998/1999. М.: РОССПЭН, 1999. С. 71-100; Дингес М. Историческая антропология исоциальная история: через теорию «стиля жизни» к «культурной истории повседневности» // Одиссей.Человек в истории. 2000. М., 2000. С. 96-124; Дубина В.

С. «История повседневности» в плюрализмекультурных поворотов: русский и немецкий опыт // Диалог со временем. 2010. № 32. С. 203-212.27евреи, в 1939-1941 гг. Вместе с тем в нашей работе был применен введенныйА. Людтке концепт “Eigen-Sinn” («своеволие»)75, который заключается в том,что, как отмечено выше, зависимость людей от власти никогда не бываетполной, и проявление неповиновения также является неотъемлемой частьюповседневной жизнь в любом обществе76 (в настоящем исследовании концепт“Eigen-Sinn” был применен прежде всего при рассмотрении жизниеврейского населения в рамках советских экономических преобразований вЗападной Белоруссии (Глава 3, § 2, 3) .При совокупном анализе советских преобразований в присоединенныхобластях мы также обратились к концепции «революции из-за границы»,предложенной Я.Т. Гроссом77, которая предполагает рассмотрение историисоветизации населения Восточной Польши в 1939-1941 гг.

как социальнойреволюции, проводимой внешними силами.Анализируя историю еврейского населения в Западной Белоруссии вуказанные годы, мы руководствовались принципом рассмотрения положениязападнобелорусского еврейства в непосредственной связи с конкретнымиполитическими, культурными и социально-экономическими процессами,проходившими в присоединенных областях в 1939-1941 гг. Иными словами,мы не можем вычленить евреев из контекста тех событий, которые имелиместо в Восточной Польше. Вместе с тем при выявлении спецификиположения евреев по сравнению с положением иных этнических группрегиона мы прибегали к компаративному анализу.Поскольку наша работа также относится к группе исследованийсоветской национальной политики, мы обратились к теории «империипозитивных действий» Т. Мартина78, которая была нам полезна приЛюдтке А.

История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти. М.:РОССПЭН, 2010. 268 с.76Марк Эдель называет это феномен “informal adjustive mechanisms” (неформальные механизмыприспособления). Edele M. Soviet Society, Social Structure, and Everyday Life: Major Frameworks Reconsidered// Kritika: Explorations in Russia and Eurasian History.

2007. Vol. 8. Issue 2. P. 349-379. P. 356.77Gross J. T. Revolution from Abroad: The Soviet Conquest of Poland’s Western Ukraine and Western Belorussia.Princeton: Princeton University Press, 2002. 433 p.78Martin T. Affirmative action empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923-1939. Ithaca: CornellUniversity Press, 2001. 528 p.7528написании параграфов о реформировании системы образования (глава 2, § 2)и о советских преобразованиях в области культуры (глава 4, § 5). Согласнотеории Т. Мартина, предоставление непосредственно из рук советской властивнешнихатрибутовнациональности(языка,костюма,литературы,фольклора) было ничем иным как средством предотвращения роста ираспространения антисоветских оппозиционных настроений среди народовСССР.

Благодаря этому советская власть должна была стать для местныхэтнических меньшинств своей, родной, а советская агитация – понятной.Таким образом, большевики использовали национализм как маскирующуюидеологию (masking ideology), благодаря которой должна была произойтидеполитизация всех этнических групп. Ввиду этого, Т. Мартин склоненназыватьсконструированнуюподобнымобразомнациональнуюидентичность «символической идентичностью» (symbolic identity) которая,как известно, хоть и была «национальной по форме», но в тоже времяявлялась «социалистической по содержанию».Несмотря на то, что с 1932 г. начинается отход от подобной политики, Т.Мартин полагает, что в видоизменённой форме она сохранилась напротяжении всей эпохи сталинизма.

Тем более она была взята на вооружениеивограниченно-ускоренномформате79приводиласьвжизньвприсоединенных регионах. Так, в Западной Белоруссии в 1939-1941 гг. имеламесто политика коренизации, издавалась и распространялась литература наязыках наиболее многочисленных этнических групп и т. д. При анализе этихпроцессовтеория«империипозитивныхдействий»помогаетнамрассмотреть советскую национальную политику под новым углом: не с точкизрения ее результатов, как это зачастую делается, а с точки зрения ееОграниченность политики советизации в Западной Белоруссии проявлялась прежде всего в том, что тамне были созданы национальные представительные органы власти, как это было сделано в СССР в 19201930-е гг.

Так, в Восточной Белоруссии (как и в остальных советских регионах) в обозначенный периодосновным инструментом советизации стали Еврейские коммунистические секции (Евсекции), главнойцелью которых было распространение коммунистических идей и советской идеологии среди еврейскогонаселения; кроме того, левое крыло еврейской партии «Поалей Цион» официально действовало до конца1920-х гг. (См.: Бемпорад Э. Превращение в советских евреев: Большевистский эксперимент в Минске. М.:РОССПЭН, 2016. С. 77-82). В Западной Белоруссии подобных процессов не наблюдалось.7929мотивов;понять,почемузападнобелорусскоееврействополучилонациональные школы, театры и литературу на идише, но лишилосьобщинного автономного управления и национальных организаций.И наконец, настоящая работа также относится к исследованиям вобласти региональной истории80. Причем под «регионом» мы понимаем нетолько административно-территориальную, но и историко-культурнуюобласть.

Одновременно наша работа лежит в русле истории Пограничья(Borderland studies)81, поскольку рассматриваемая нами территория напротяжении многих веков была пограничной, переходя от Польши к России(Советскому Союзу) и наоборот82. Отметим, что Borderland studiesпредставляют пограничный регион как своего рода «демаркационную»территорию, причем не столько в территориальном, сколько в социальном83 икультурном смыслах84.Источниковая база данного исследования представлена материаламисоветских, партийных и хозяйственных органов, а также и источникамиличногопроисхождения.Причемнамипривлеченыдокументы,отложившиеся в архивах разных стран и впервые вводимые в научныйоборот.Основная масса использованных нами правительственных документовхранится в рассекреченных фондах ВКП (б) и КП(б)Б85 в архивах:Национальном архиве Республики Беларусь (НАРБ), Государственномархиве Российской Федерации (ГА РФ), Российском государственном архиве80Applegate C.

Europe of Region: Reflection on the Historiography of Sub-National Places in Modern Times //American Historical Review. 1999. Vol. 104. No. 4. P. 1157-1183; Репина Л. В. Теоретические основания иперспективы региональной истории // Преподаватель XXI век. 2013. № 3. C. 266-273.81Brown K. A biography of no place: From ethnic borderland to Soviet heartland. Cambridge: Harvard UniversityPress, 2004. 308 p.; Колесникова М.К., Маловичко С.И. История пограничных областей (borderlands history)как одно из направлений изучения региональной истории // Отечественная и зарубежная история: проблемы,мнения, подходы. Пятигорск: Издательство Пятигорского государственного лингвистического университета(ПГЛУ), 2006. С. 7-19.82Именно в 1939-1941 гг.