Отзывы официальных оппонентов 1 (Проявление эмпатии у детей раннего возраста - когнитивные и поведенческие факторы)

Отзыв официального оппонента на диссертацию Юдина Татьяна Олеговна с<Проявления эмпатии у детей раннего возраста: поведенческие и когнитивпые факторы», представленную на соискание ученой степени кандидата психологических наук по специальности 19.00.01 — Общая психология, психология личности, история психологии (психологические науки) Проблема эмпатии, поставленная 100 лет назад, не утрачивает своей молодости в наши дни, но только расцветает в связи с прогрессом психологических (и не только) методов ее исследования, пересечением проблем фундаментальной и консультативной психологии, новыми идеями в образовательной практике (причем здесь не только воспитание, но и обучение, возьмем Карла Роджерса!). Эта проблема вписывается в контекст общеперсонологических исканий (в наших терминах, общая персонология— «наука личности», методологически и операционально обеспечиваемое единство фундаментальной и практической психологии личности).

Я говорю об этом, подчеркивая актуальность темы исследования, можно сказать,— непреходящую ее актуальность. Композиция диссертационной работы Юдиной Т.О. логична, материал изложен ясно, текст побуждает к прочтению. В первой главе приведено описание феномена эмпатии, обсуждены подходы к изучению эмпатии, а также данные о роли эмпатического переживания в запуске просоциального поведения.

Автором выделены основные теоретические положения в рамках описываемых подходов, приведены данные эмпирических исследований, Читаешь эту главу и отмечаешь прогресс в исследовании эмпатии за последние 10-15 лет. Отчетливо выступают два способа интерпретация феномена — когнитивый и эмоциональный. При этом мы видим, и подчеркнем особо, опираясь на текст диссертации, что очевидная новизна взглядов и фактов, полученных исследователями, не исключает реминисценций, связанных с проблемой единства аффект и интеллекта, отмеченной еще Выготским десятки и десятки лет назад.

Автор диссертационной работы, на мой взгляд, делает важный шаг вперед в разработку этой проблемы (о чем — дальше). Во второй главе рассмотрены различные механизмы и факторы эмпатии, в том числе нейрофизиологические процессы, соотношение генетических и средовых факторов, влияние социального окружения на уровень эм пати и.

Приведены данные ряда нейробиологических исследований, а также работ, посвященных соотношению средового и генетического факторов в развитии эмпатии. Автор совершенно справедливо подчеркивает здесь тот факт, что механизмы формирования траектории развития эмпатического поведения остаются малоизученными, что побуждает его сформулировать собственные предположения, достойные эмпирической проверки. Сформулированы две относительно независимые гипотезы: 1) Наличие собственного эмоционального опыта, аналогичного наблюдаемому у адресата эм пати и, и предъявление образца эмпатическо го поведения способствуют проявлению эмпатического поведения ребенком раннего возраста при наблюдении им негативного переживания другого. 2) Принятие роли заботливой родителя («мама») в игре способствует проявлению эмпатического поведения у ребенка раннего возраста.

Соответственно, в третьей главе диссертационной работы Юдиной Т.О. описаны два эксперимента, в которых было изучено влияние демонстрации образца эмпатического поведения, опыта переживания, аналогичного опыту адресата эмпатии и принятия ролевой позиции матери на проявление эмпатического поведения. Проверяя свои гипотезы, автор предложил оригинальные способы эмпирического обоснования своих предположений.

Остановлюсь на главных достижениях диссертационной работы Юдиной Т.О. 1. В отличие от большинства работ, посвященных развитию эмпатии и выполненных в парадигме поиска корреляций, автор реализует собственно экспериментальную схему исследования, что является, на мой взгляд, несомненным достоинством работы, так раскрываются реальные причины становления эмпатии. 2. Экспериментально показано, что появлению и проявлению эмпатического поведения в раннем возрасте способствует демонстрация поведенческих образцов утешения и заботы о другом со стороны взрослого.

Найдена соответствующая каузальная связь, что может считаться одним из главных результатов работы. 3. Не менее важен, так сказать, «отрицательный» результат: неиодтверлсдение одной из гипотез. В противовес ранее принятому в работе предположению, наличие собственного эмоционального опыта, аналогичного наблюдаемому у адресата эмпатии, не является фасилитирующим фактором для проявления эмпатического поведения в раннем возрасте. Этот вывод — нетривиален (что можно доказать также и эмпирически, гак как сегодня мы умеем измерять нетривиальность экспериментальных фактов, — Петровский, 1996; Петровский, Митина, 2002 и др). Но тот же факт — источник возможной проблематизации: имеем ли мы здесь дело с эмпатией как таковой, или поведенческими формами, типичными для проявления эмпатии? Можно считать «эмпатией» помогающее поведение, интенсивность которого не обусловлено собственным опытом переживания фрустрации? Дети умеют подражать взрослым в мелочах, имитировать мимические реакции (без чего, кстати, не происходит распознание эмоций,— исследования многих психологов, в том числе и наших собственных); отмечен феномен «глобальной подражательности» ребенка взрослому (Е.В.

Субб отеки й). Но означает ли это, что дети при этом проживают аналогичные эмоции? К затронутому вопросу мы еще вернемся. 4. В результате предпринятого эксперимента, организованного со всей строгостью своего построения, автор показал, что наряду с эмоциональным и когнитивным компонентами структуру эмпатии может быть включен и социально-поведенческий компонент, формируемый на основе заданных ребенку образцов действия по оказанию эмоциональной помощи другому. Этот вывод чрезвычайной важности! Просвещенный читатель усмотрит здесь следы классической проблемы, обсуждаемой Л.С.Выготским, о единстве аффекта и интеллекта, условий достижения такого единства.

Опыта собственного переживания ситуации фрустрации и опыта понимания того, что другой человек испытывает фрустрацию, очевидно, недостаточно для появления и проявления сочувствия к другому. Необходима внутреннее проигрывание образца помогающего поведения для будущего возможного объединения эмоционального и когнитивного аспектов эмпатических реакций. Важно только, чтобы сам образец объединял в себе когнитивное прояснение эмоций другого субъекта и эмоционального сопровождения когнитивных паводок, Именно такие образцы и предъявлялись ребенку под видом «утешающей» активности взрослого, 5. Нельзя не отметить тот факт, что в экспериментальных условиях, сконструированных автором, образцы ситуативного эмпатического реагирования взрослого на ситуацию фрустрации копировались ребенком «поверх» требований ситуации — то есть, в наших терминах, «надситуативно». Никто не требует от ребенка, чтобы он подражал сострадательному взрослому, но это происходит! Важно отметить, что экспериментатор не указывал ребенку прямо, что что «хорошо» и что «плохо», что «правильно» и что «не-правильно», Ребенок сам перехватывал образцы должного поведения (в связи с этим хотелось бы убедительно просить автора в его будущих публикациях более подробно освещать работы А.

Бандуры по данному поводу!). Почему это важно? Поскольку речь идет о социальном научении, или, по словам автора, «усвоении соответствующего социально-поведенческого сценария», правомерен вопрос: что именно является подкреплением змпатическому поведению детей вслед за взрослыми? «Поглаживания» взрослого? «Самопоглаживания»? Самоценность подражания как такового?— Это вопросы, не столько, как говорят, «остающиеся без ответа», сколько возбуждающие интерес и побуждающие к дополнительным исследованиям. Присмотримся вот к чему: подражание «хорошему» в возрасте участников эксперимента, происходит спонтанно. А как в других возрастах? Е,В.

Субботский показал, что картина подражательной активности детей в более поздних возрастах может быть инвертирована ~то есть «хорошее» и «правильное» вЂ” не заразительно, что не отменяет правила: «дурной пример— заразителен»: не-нормативное — перенимается). 6. Также, экспериментально было показано, что, несмотря на то, что роль «мама» осваивается одной из первых в процессе становления сюжетно- ролевой игры, усвоение социально-поведенческих сценариев типичных для реализации эмпатии происходит не через принятие этой роли в игре.

На мой взгляд, в этом заключается замечательное подтверждение данным из работ Л.П, Стрелковой о том, что само по себе проигрывание альтруистических ролей не ведет к развитию эмпатических реакций у детей ~правда, она работала с детьми старшего возраста, именуемого, обычно «игровым»). Требуются многократные переходы из бытия «в роли» «в реальность» и обратно, чтобы «ролевое» перешло в «личностное». Обобщаем: автором диссертации предложен новый взгляд на характер соотношения эмоционального„когнитивного и социально-поведенческого компонентов в структуре эмпатии. Предложение диссертанту.

Автор пишет: «Вероятно, детям раннего возраста сложно поведенчески ответить на негативные переживания другого по причине ограниченного репертуара знакомых поведенческих моделей просоциального характера... Ребенку необходим знакомый поведенческий репертуар, применимый к требованиям конкретной социальной ситуации... Акт утешения, представляющий собой образец эмпатического поведения, требует навыков, которые ребенок может приобрести, наблюдая соответствующее поведение взрослого, посредством взятия за образец или через целостное усвоение соответствующего социально-поведенческого сценария.» Оппонент готов подписаться под каждым сказанным словом из этого фрагмента текста работы диссертанта. Действительно, ребенку может не хватать должных поведенческих паттернов для выражения эмпатических переживаний.

Но тут возникает вопрос; верно ли обратное? Если «эмпатично» поведение (то есть следует определенным социальным образцам проявления сочувствия, отзывчивости, соучаствования), то что можно сказать об эмоциях ребенка? Лежит ли в основе эмпатического поведения сочувствие как таковое? Иными словами, «да!», — поведенческие проигрывание образцов эмпатического поведение наличествует, а что можно сказать об эмоциональном проигрывании? Оппонент, конечно, не утверждает, что вместо эмоции перед нами лишь поведенческий паттерн. Но сомнение все-таки есть, — хотя бы на основании того факта, что собственный опыт фрустрации, пережитой ребенком раннего возраста, не оказывает существенного влияния на поведенческие паттерны, воспроизводящие образцы поведения взрослого по оказанию эмоциональной помощи, Так ли уж неправ сам автор исследования в своем исходном предположении, что собственный опыт фрустрации должен усиливать у детей этого возраста проявления эмпатического поведения? В самом деле, как можно сопереживать другому без опыта собственных аналогичных переживаний? Полагаю, что поведенческие паттерны, реализующие сценарии поддержки в ситуации неблагополучия другого, суть, прежде всего, условия порождения эмпатии в раннем детском возрасте (не следует отождествлять условия порождения с условиями проявлениями эмпатии, что, как мне думается, ближе идеям автора диссертации).