Катарсическое начало в русской прозе конца XIX – XX веков (на материале произведений А.П. Чехова и Г. Газданова), страница 4

Шестовым неидет: ученые признают наличие светлого начала в прозе Чехова, хотя расходятся в егопонимании (об этом речь идет в третьем пункте – «”Свет” в художественном мире                                                            3Шестов Л.

Творчество из ничего (А. П. Чехов) // Чехов: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2002. С. 591.10 Чехова»). Гармоничная сторона мира писателя осознается на фоне его несовершенства,которое в первую очередь проявляется в общем тонусе повседневности. В одних случаяхгармоничная сторона жизни видится только в области ирреального – в мечтах,воспоминаниях, стремлениях героев (Альми).

В других же случаях исследователи говорято гармоничности природы и глубинных основ жизни людей, изображенных Чеховым(Чудаков, Сухих, Катаев). Именно в природе, утверждают они, присутствует некая норма,к которой человек приобщается, хотя и лишь в редкие и недолгие моменты душевнойясности. Отмечаются моменты гармонии в существовании героев: они кратковременны,но неустранимы. Отсюда появление в работах ученых таких слов, как «проблеск»,«пунктир», «прозрение», «просветление», «выход», «прорыв», «взлет». И. Н. Сухих (что,нам кажется, особенно важно) главную роль в мире Чехова отводит возможностямпреображения обыденного существования: это такие моменты, когда «человек чувствуетсвою живую связь с другими, с природой, с историей»4.

Некоторые ученые (Капустин,Собенников) отмечают также приобщенность писателя к народному мироощущению и егонеявную религиозность, их суждения нуждаются в уточнениях и корректировке. Мысль оглубокой укорененности светлых, дающих надежду начал в творчестве Чехова нампредставляется справедливой и верной, в отличие от шестовской (и «постшестовской»)пантрагической версии.Во втором параграфе («Лиризм чеховской прозы») говорится об ученых,усматривающих нечто просветляющее не только на уровне предмета изображения, но и вособом его освещении – в областях речевой ткани и композиции. На активное инеравнодушное восприятие изображенного проза Чехова настраивает особойэмоциональной тональностью повествования, в котором присутствует своеобразныйлиризм.

В первом пункте («О значении слова “лиризм”») с опорой на работыГ. Н. Поспелова и Е. Г. Рудневой раскрывается само значение этого термина. Это – особоеидейно-эмоциональное отношение художника к изображенной реальности, то естьсвойство некоторых видов пафоса.Характеризуя специфику чеховского лиризма, обычно обращают внимание, содной стороны, на интонацию повествования, а с другой – на «музыкальный» аспектпрозы (ее ритмическое построение, т.е. композицию).Анализ работ, посвященных первому аспекту, проводится во втором пунктеданного параграфа («Интонация»).

«Лиризация» прозы Чехова во многом обусловленаэпизодическим стиранием границы между словом героя и автора, что придаетиндивидуальному переживанию всеобщность. Так понимаемый лиризм обусловлен самимпредметом изображения. Вспышки со-чувствия, со-переживания повествователя героювозможны благодаря тому, что в душевной жизни людей автору видится что-топрекрасное, трогательное, истинно ценное.В связи с особенностями чеховского лиризма детально изучалась и музыкальностьчеховской прозы (об этом – третий пункт, «Композиция»). Связь с музыкой обычнообъясняется наличием ритма, который понимается очень широко. Во-первых, эторитмичность самой повествовательной ткани: метрическая организация небольшихотрывков (колонов), параллельные синтаксические конструкции и т.д.

Во-вторых, этоповторы и переклички отдельных слов, образов, мотивов, ситуаций. Для Чехова важнысопоставления образов и эпизодов, разнонаправленных, даже контрастных по                                                            4Сухих И. Н. Проблемы поэтики Чехова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1987. С.

163. 11 эмоциональной окраске. Лирический принцип, в чем убеждают рассмотренные намиработы, распространяется не только на предмет изображения, но и на особенности егоосвещения.Второй раздел («Архиерей») представляет опыт «медленного чтения», детальногоанализа одного из тех поздних рассказов, которые по сей день вызываютпротивоположные толкования (анализу предшествует краткий обзор существующихинтерпретаций рассказа в связи с понятием катарсиса).Подспудный трагизм, кризисность изображенного в рассказе мира города и егожителей имеют разные грани.

Об этом говорится в первом параграфе – «”Сложениежизни”: ее дисгармоническое начало». В отношениях главного героя, преосвященногоПетра с людьми, в разной мере ему близкими, ощутим серьезный разлад. Среда, в которойархиерей существует, охарактеризована в первом пункте – «Мир людей, окружающихглавного героя». Несмотря на многочисленные изъяны в повседневном существованииперсонажей, на их пассивность, ограниченность и, зачастую, равнодушие к ближним,среди этих людей нет ни злодеев, ни даже виноватых (как и в чеховских пьесах).

Образтолпы в рассказе амбивалентен, в нем переплетены высокое и мелкое, безличное.Житейская бессмыслица и нескладные судьбы людей в рассказе могут быть оценены поразному. Неоднозначная позиция преосвященного Петра (восприятие настоящего вэмоциональном плане противостоит мыслям о прошлом), а также присутствие в текстевторой точки зрения – повествователя – предостерегают читателя от полного осуждениябудничного мира героев. Повседневная жизнь не представляется в рассказе тотальномрачной (а внешне она и вовсе лишена серьезных бед и потрясений, по-своему«благополучна»), но из всех изображенных ситуаций, подчас комических, в какой-то мереабсурдных, слагается атмосфера безысходности, общего, но потому едва приметноготрагизма: при отсутствии разумно-ответственного внимания к каждому моментунастоящего сама жизнь ускользает от героев.Архиерей подан в рассказе не только с сочувствием, теплотой, но и критично; егоместо и роль в ряду персонажей изучается во втором пункте – «Преосвященный Петр всистеме персонажей: моменты сходства и различия».

Герой, словно отделяя себя от«русской жизни», замечает в ней множество изъянов, однако от ее недостатков неизбавлен и сам. Намечены основные линии взаимодействия персонажей, учитываются какслабые связи (почти случайные контакты в настоящем и прошлом), так и отношения сродными и близкими. Важным является также образ толпы, жителей города. Вхудожественном мире рассказа инертность людей всепроникающа, ей подвержен иглавный герой, хотя от остальных персонажей его отличают неуспокоенность и жаждаполноты существования.

Робкие попытки самостоянья оказываются для Петратрагичными: только запоздалое прозрение позволяет герою обрести то самое, чего емунедоставало всю жизнь, – ту простоту и обыкновенность, непосредственную радостьжизни, которых он, подвластный условностям, сам себя лишал изо дня в день.Усталости и обособленности главного героя, отчуждению людей друг от друга,«замиранию» времени в рассказе противостоят события, поступки, образы, детали, вкоторых воплощаются представления автора о ценном и должном. Об этом говорится вовтором параграфе раздела – «Просветы». Катарсические, или просветляющие, элементыотносятся к разным сферам переживания жизни как целого: это живое общение,воспоминания и помыслы о будущем, церковный обряд, природа и облик мира в целом.12 В первом пункте данного параграфа («Живое общение») говорится одоверительном контакте, душевной близости, любви, а также о чувстве единения со всемилюдьми, которые, пусть и очень редко, но доступны героям рассказа.

По сравнению совсеми остальными катарсическими элементами (о них пойдет речь далее) моментыживого общения в рассказе имеют особый статус. Из названных выше областейповествования, представляющих гармоничное начало изображенного мира, только фактыподлинного общения могут быть определены как событие (по формулировкеЮ. М. Лотмана – «перемещение персонажа через границу семантического поля»5;пересечение этой границы связано «с осуществлением… цели или, наоборот, отказом илиотклонением от нее»6). В рассказе моменты понимания между героями явлены вреальности, не в их мечтах, снах или видениях. Однако событие общения оказываетсянебезусловным: оно не влечет за собой изменений в жизни Петра: не уменьшается егораздражительность, не ослабевают ностальгия и томление о чем-то лучшем.

Вместе с темв финале несвобода и отчуждение (пусть и не в полной мере) преодолевается героями, чтороднит чеховский «неокатарсис» с катарсисом традиционным.Во многие «микроситуации», которые герою представляются (и являются на самомделе) дисгармоничными, вплетаются воспоминания архиерея; от насущных дел и забот ончасто уносится мыслью либо к прошлому, либо к будущему (второй пункт данногопараграфа: «Воспоминания и помыслы о будущем»). Воспоминания о детстве приносятархиерею радость и недолгое успокоение, хотя он и сознает смутно, что этот «потерянныйрай» – в большой степени иллюзия.

Смутны и надежды на будущее, которые его поройволнуют. Стремление к лучшему, к некоему идеалу объединяет разные периоды в жизнипреосвященного; прошлое не отвергается и не осуждается, но признается его неполнота,недостаточность.О том, что катарсическое начало присутствует и в изображенном церковномобряде, говорится в третьем пункте данного параграфа («Церковный обряд»).Преосвященный Петр, хотя и тяготится высоким саном, высоко ценит служение церквикак свое призвание, доставшееся от предков. Некоторые моменты богослужения приносятему облегчение, вряд ли, заметим, специфически религиозное: герой не думает ни огрехах, ни о Боге, но обретает душевный покой, как и при воспоминаниях о детстве.В описаниях природы ощутимы желанные для героя свобода, радость инаполненность бытия, острое их переживание противостоит болезни и обеднению жизни(четвертый пункт: «Природа и облик мира в целом»).В рассказе «Архиерей», как видно, обнаруживаются как черты традиционногокатарсиса (в основе конфликта – вина героя, далеко не идеального, но и не безнадежнопорочного; наличие конечного прозрения-освобождения), так и элементы неклассические,без которых «чудо понимания» в финале осталось бы единственным светлым событием врассказе и было бы несоизмеримо по силе с противоречиями и диссонансамиизображенной реальности.Третий параграф данного раздела – «”Музыкальность” композиции рассказа;формальный аспект катарсиса» – раскрывает роль построения для создания катарсиса вего неклассическом варианте.

Ни одно событие общения не оказывается в рассказе                                                            5Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. С. 282.6Тамарченко Н. Д. Событие // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Гл. ред. и сост.А. Н. Николюкин. М.: Интелвак, 2001. С. 1007.13 решающим; сила отдельных вспышек понимания тут же гасится следующими за ниминейтральными или мрачными эпизодами. В этом смысле композиция рассказа являетсямонтажной: перед нами постоянные колебания от чувства радости к ощущениюмонотонности и исчерпанности жизни. Вершинные моменты в сюжете и в душевнойжизни архиерея поддерживаются сближением голосов главного героя и повествователя.Светлые начала (помыслы о лучшем в прошлом и будущем, красота мира) переплетаютсяв образах и деталях, проходящих через весь рассказ, и создают особый эмоциональныйфон (развитие светлой темы, однако, не непрерывно – это, скорее, «мерцание»).Просветляющие моменты, пусть и неспособные напрямую повлиять на судьбыперсонажей, убеждают и героя, и читателя в гармоничности основ жизни, в возможностиприобщения к этой гармонии, открытой каждому человеку.