Литература испанской эмиграции в Лондоне (1820-1830-е гг.), страница 4

Фигура Вильерсапроизводит явственное впечатление литературной маски, но обладает важнымиавтобиографическими чертами, а приключения Варгаса – плод авторской фантазии –становятся ценным источником по истории Испании XVI в.Валентин Льянос (Valentín Llanos, 1795-1885), автор романа «Дон Эстебан, илиМемуары испанца, написанные им самим» («Don Esteban; Or Memoirs of a Spaniard writtenby Himself», 1825), как и Бланко Уайт, владел английским языком с детства.

Онпридерживался радикально либеральных воззрений, но, в отличие от многих другихпредставителей испанской эмиграции, нашел пристанище в Англии, в первую очередь, непо политическим, а по личным мотивам. Познакомившись в Риме в 1821 г. с Фанни Китс,сестрой Джона Китса, Льянос последовал за своей будущей невестой в Англию.

Там онпровел больше десяти лет, с 1821 по 1833 г. Два написанных им романа были одними измногочисленных литературных предприятий, за которые он брался в поисках заработка.Хоакин Телесфоро де Труэба-и-Косси́о (Joaquín Telesforo de Trueba y Cossío,1799-1835) также имел возможность (редкую для Испании н. XIX в.) рано познакомиться санглийским языком и культурой. Его английская карьера сложилась несколько иначе, чему его соотечественников-эмигрантов: он занял место среди модных английских авторовтого времени. Спустя три года после приезда в Англию в 1825 г.

он выпускает свойпервый роман «Гомес Ариас, или Мавры из Альпухаррас» («Gómez Arias, or the Moors ofAlpujarras», 1828), за которым последуют другие романы на средневековые и современныесюжеты, исторические сочинения о завоевании Мексики и Перу, а также множество пьес,поставленных в Друри-лейн и других лондонских театрах.Романы Льяноса и Труэбы-и-Косси́о на первый взгляд представляют собой двапротивоположных способа действовать в своеобразной ситуации «двойной медиации» –опосредования исторической правды через литературный вымысел и оправдания своегопосреднического статуса между испанской и английской культурой. Из предисловияследовало, что «Мемуары» Льяноса обещали читателю полностью достоверноеповествование о перипетиях Наполеоновской кампании и угнетенном существованиииспанцев во времена «мрачного шестилетия» – тиранического правления Фердинанда VII(1814-1820).

Средством передачи исторической правды должен был стать ничем неприукрашенный личный опыт, который принципиально отличался от опыта иностранцев,путешествующихпоИспании,т.к.представлял14«внутреннюю»точкузрения.Единственный открыто литературный элемент – вымышленные имена героев – толькоусиливал «эффект правдоподобия» (автор скрывал имена якобы из нежелания навредитьреальным лицам).

Труэба прямо заявлял о намерении восполнить «досадное» отсутствиеповествований об испанской истории, аналогичныхроманам «великого волшебника»Скотта. Свой роман он определял как romance, что для него означало созданиевымышленного сюжета, помещенного в удаленное прошлое: сюжет о несчастной любвидевушки Теодоры к герою донжуановского типа Гомесу Ариасу, заимствованный изпьесы Кальдерона, разворачивался в эпоху завоевания Гранады Католическими королями.Задачу воссоздать нравы и предрассудки эпохи Труэба перед собой не ставил иудовлетворялся сугубо «литературным» происхождением главного персонажа, судя о егопороках с точки зрения «человеческой природы» вообще, а не конкретного историческогопериода.На деле оказывалось, что материал для «рассказа очевидца» у Льяноса, приналичии отдельных автобиографических деталей, был взят из книги современногоанглийского историка Э.

Блэкьера. Сам текст строился на якобы «случайных» и«таинственных», но явно преднамеренных ходах сюжета, индивидуализированныехарактеры почти отсутствовали, любовная линия состояла из сентиментальныхусловностей, сцены в подземельях инквизиции повторяли эффект «ужасного» изготических романов – эта клишированность сближала «мемуары» Льяноса с «рыцарскимроманом»Труэбы,гдеосновнымпринципоморганизациитекстатакжебылоиспользование литературных формул.Вокруг романов развернулась полемика с участием английских и испанскихкритиков.

Рецензия Бланко Уайта отличалась своеобразием самой дискурсивнойстратегии. Льянос обвинялся в том, что неумеренный тираноборческий пафос заставлялего изображать исторические события и нравы искаженно и пристрастно, а невероятностьприключений выдавала в «мемуарах» просто плохой роман. При этом большую частьрецензии Бланко Уайт посвятил рассуждениям о склонности испанцев к преувеличениям,их неспособности к взвешенному анализу, видя в этом исконную национальную черту ипричину краха конституционных преобразований 1823 г. Это длинное обличительноеотступление, по существу, служило для того, чтобы в свете истории объяснить недостаткирецензируемого романа. А. Алькалá Галиано, который также с легкостью разгадалмистификацию «мемуаров», обратил недостатки романа в специфическое преимущество:сколь порочна должна быть власть ancien régime, если она могла внушить стольпреувеличенно-мрачные представления о себе? Так, сами нарушения литературного вкуса15и фактические недостоверности становились косвенным средством для передачиисторической правды.Схожаяситуациянепрямого,исподвольпроисходящегопревращенияв«исторический документ» сложилась вокруг романа Труэбы.

Автор, явно не озабоченныйсозданием достоверного эффекта антропологической инаковости прошлого, допускает впредисловии важное историческое рассуждение: сами события Реконкисты, выбранныеим в качестве предмета, уже представляют собой romance. В них есть изобилующийнеожиданными поворотами сюжет, необыкновенные характеры, потенциал сильногоэмоционального воздействия (ассоциации с «блеском», «сиянием», «сокровищами»).Романисту остается лишь придать окончательную форму тому, что само по себе является«романтическим» и «драматическим».

Эту установку разделяли и рецензенты (в т.ч.А. Алькала Галиано). Они могли по-разному оценивать мастерство в созданииувлекательного вымысла (стиль, искусство портрета и пейзажа, связность сюжета), однакоглавным литературным недостатком считали, что портреты христиан и арабов, рыцарей ислуг не имеют исторической и национальной конкретности, а интригу можно перенести вдругое место и время действия без ущерба для содержания. Для сравнения, следующийроман Труэбы о кастильском короле Педро Жестоком, тоже написанный в жанре romance,Алькала Галиано счел «подлинно историческим», поскольку романная интрига совпадалас ходом событий эпохи, которую критик описывал в терминах, близких литературе –«выразительная», «интересная», «ужасная» (в смысле производимого эффекта).Анализируя романы в контексте развернувшейся вокруг них полемики, мы пришлик следующему выводу: хотя политическая предвзятость сужала репертуар привлекаемыхисторических фактов, а вымысел строился по готовым романическим (готическим,сентиментальным, плутовским) формулам, испанскими изгнанниками были усвоены самиоткрытия романтического историзма.

Историю можно исследовать и интерпретировать спомощью литературного вымысла, а «пущенный в ход» механизм историческоговоображения будет воспринимать любой текст как документ, как средство, обещающеереконструировать целостную историческую картину – поэтому даже «ходульный» романили «лживое» историческое сочинение при правильном истолковании приобретаютхарактер исторического свидетельства.Работу исторического воображения с обширной совокупностью культурных – ипрежде всего литературных – свидетельств мы рассмотрели в третьей главе «Историколитературная рефлексия испанских изгнанников: реконструкция историческогосубъекта».

Формулировка принадлежит известному специалисту по испанскомуромантизму Э. Джинджеру, который анализирует культурную ситуацию в самой Испании161830-1840-х гг. – т.е. в период, непосредственно следующий за тем, который находится вфокусе нашего внимания14. В те годы, когда после окончательного обрушения ancienrégime ни одна общественная сила чувствовала себя вполне легитимной, настоятельнаянеобходимость в поиске новых способов объединения и общественного компромиссаставитинтеллектуальнуюзадачу«реконструкцииисторическогосубъекта».Унаследованный исторический «багаж» невозможно продолжать использовать потрадиции.

Символические формы, дискурсивные практики, термины, жанры, понятиядолжны быть критически переосмыслены, подчинены новым задачам., которые, в целом,были хорошо знакомы европейской (в первую очередь, французской) либеральной мыслитой эпохи: гарантия гражданских прав, построение национального государства и, каксверхзадача, создание такой культуры, которая соединяла бы недавно завоеванныесвободы и национальные ценности.По определению Б. Андерсона, национальный «нарратив» призван восстановитьразрыв с прошлым в условиях глубоких перемен в европейском общественном сознаниипосле падения ancien régime и обеспечить самоидентификацию сообщества15.

Дляиспанских интеллектуалов, живших в Лондоне в 1820-е гг., разрыв со старой культурнойнормой имел вполне буквальное значение, поскольку конструирование своего «полезногопрошлого» («usable past», словами американского критика В.В. Брукса) происходило вэмиграции. Авторы журнала «Досуги испанских эмигрантов» (выходил в 1824-1827 гг.тиражомболее1000экземпляров)предлагаютсвойвариантвсеобъемлющегоповествования об Испании в проблематичной ситуации изгнания, для понимания которойпринципиально важно соотношение названия журнала, содержания, декларируемыхнамерений.Выбранное название шло вразрез с традицией испанских печатных изданийлиберального толка: их названия вызывали ассоциации с усердным трудом, передавалиидею осведомленности, сообщения, отражали установку на активное целенаправленноенаблюдение16.