Автореферат диссертации (Английский исповедально-философский роман 1980-2000 гг), страница 6

Вместе с тем именноэстетизация травматического опыта становится темой саморефлексивного романаМакьюэна «Искупление». Героиня романа, писательница Брайони, сначалаэстетизирует прошлое, предлагая исповедь с многочисленными «уловками» и«театрализациями», но позже, пройдя через опыт эмпатийного сопереживания втворчестве, Брайони оказывается в силах признать свою роковую ошибку.Стремление Макьюэна заставить писательницу (а вместе с ней и читателя)пережить подобный опыт имеет свою оригинальную концепцию, в которой                                                            17 Многие романы писателя имеют исповедально-автобиографический фундамент.

Так, возможно, роман«Искупление» предстает и личным «искуплением», отданной данью уважения отцу Макьюэна, участникуисторического отступлении при Дюнкерке, и размышлением над «случайностью» собственного появленияна свет.20 слышны отголоски экзистенциальной феноменологии «бытия и ничто» Сартра иэтики «гуманизма другого человека» Левинаса.Оппозиция эмпатия / насилие небанальным образом затрагивает сферухудожественную. Макьюэн указывает на несовершенство и опасность любойаналитической рамки и фабуляции как форм условной профанации человеческогоопыта и превращения его в мелодраматический сюжет (к примеру, использованиелитературных стилизаций как «готовых» линз восприятия «Другого»).Противопоставленный ему «плоскостной показ», обращенный подчас ктрансгрессивному опыту «Другого», переживаемой им травме, становится актомхудожественного свидетельства признания физической хрупкости человека инепоправимой катастрофичности самого существования (Макьюэн близок идеямтак называемых новых атеистов.

В романах, статьях и интервью писателяпоявляются многочисленные ссылки на сочинения Р. Докинса, Д. Деннета,Кр. Хитченса и С. Харриса). Сцены отступления при Дюнкерке или эпизодывоспоминаний о концлагере, помещенные в роман, не профанируют ни историю,ни трагический опыт. В акте показа человеческого страдания исповедальный романБрайони становится моральным действом.1.5 «Экзистенциальные вариации в современном исповедальнофилософском романе»Постмодернистской деконструкции не избежал и литературныйэкзистенциализм, ныне опознаваемый как готовая формула, во многомэстетизированная в романной саморефлексии на заданные темы смерти, свободывыбора, опыта, подлинности.

Английские писатели послевоенного поколенияК. Уилсон,А. Мердок,Дж. Фаулз,У. Голдинг,испытавшиевлияниеэкзистенциальных концепций Ж.-П. Сартра, С. де Бовуар, А. Камю, М. МерлоПонти, Г. Марселя, С. Вайль, тем не менее, часто признавали скепсиссоотечественниковвотношенииконтинентальныхидей.Известноепротивопоставление английской философии эмпиризма и современнойфранцузской экзистенциальной философии как «традиции» и «невроза», возникшеев философских эссе Мердок, само по себе симптоматично.

Понятия «бытия» и«сознания», крайне неохотно развиваемые в английской философии, становятсяфундаментальными в экзистенциальной концепции, в особенности концепцииСартра, возводящего феноменологию сознания в абсолют. Экзистенциальныйгерой, погруженный в саморефлексию, бесконечно демонстрирует свой опыт, но неспособен вырваться за пределы собственного эго. Он подобен «невротику,стремящемуся излечить себя мифом о самом же себе»18.Но не только «невротичность» экзистенциального героя оказываетсяобъектом иронии английских романистов. Эстетизация «субъективности» в слове,нарочитое «субъективно-личное» расследование структуры переживаний инеобходимость признания «этической действительности» порой ставятся подсомнение и противопоставляются жизненному опыту, данному как эмпирическийопыт страдания.                                                            18 Murdoch I.

The Sublime and the Beautiful Revisited / I. Murdoch; ed. by P. Conradi // Existentialists and Mystics:Writing on Philosophy and Literature. New York: Penguin, 1999. P. 268. 21 Вместе с тем экзистенциальная концепция профанируется в ее литературнойформульности, но оказывается удивительно созвучной взглядам англичан,эмпириков и постмодернистов, когда речь идет о грубой онтологии факта,реальности опыта, не поглощаемой никаким набором рациональных функций.В первых романах «Записки о Рейчел» и «Цементный садик», с которымиМ.

Эмис и И. Макьюэн вошли в английскую литературу, уже намечены основныелинии исповедально-философской проблематики писателей, заметны точкипритяжения и отталкивания от экзистенциальной традиции, очевиден интерес копыту и ранимости «Я», в дальнейшем охвативший целое поколение британскихроманистов. Столь разные по тональности романы представляют собойисповедальные вариации на экзистенциальные темы, заостренные специфическимобразом.Философское и литературное наследие экзистенциализма с легкостьюопознается в обоих текстах («пограничная ситуация», инициационные сюжеты,характерное для экзистенциалистов стремление к раскрытию трагичностичеловеческого удела в категориях обыденного сознания – страх (Ясперс,Хайдеггер), тошнота и тревога (Сартр), тоска и скука (Камю), включениеотдельных сюжетных приемов, хрестоматийных образов и аллюзий на хорошоизвестные тексты и пр.).

Однако если в романе Эмиса герой прилагает усилия дляобнаружения экзистенциальных топосов в своей жизни, обращаясь к литературнымисточникам для своего «сочинения» (Мильтон, Блейк, Китс, Кафка, Сартр и др.), тоу Макьюэна экзистенциальные «бытие и ничто» даются в пределе опытапереживания реальной трагедии (смерть родителей героя).Обе исповеди, написанные от лица молодых людей, в разной степениконструируют нарративный образ героев. Герой Эмиса, молодой литературныйкритик, предлагает до комизма эстетизированную версию экзистенциальноговзросления, нацеленную на эффектную драматизацию опыта «Я» (многочисленныеотсылки к классике мировой литературы и знаменитым литературным сюжетам,отдельные, преподнесенные как комические, саморефлексивные пассажи и приемыи пр.).

Самоотчет героя Макьюэна, напротив, представлен в «нулевой степениписьма»; всякая рефлексия и саморефлексия в нем максимально редуцированы.Однако в обоих случаях за рамками связного нарратива оказываетсянепроговоренный опыт стыда, вины, страха смерти (непроизвольные кашель ислезы героя Эмиса; повторяющиеся лейтмотивы в кошмарах героя Макьюэна ипр.). Определяющее философско-психологическое значение для трактовки романовимеют мотивы телесной хрупкости, распада, конечности существования, признаниегрубой реальности материи, с которой сталкиваются герои Эмиса и Макьюэна(мотивы деградации и болезни тела, мотив телесного распада, мотив возрастныхизменений, взросления и пр.).1.6 «Исповедальная саморефлексия в романе Мартина Эмиса“Беременная вдова”»Исповедальная саморефлексия в романе М.

Эмиса «Беременная вдова»актуализирует наиболее заметные элементы исповедально-философского романана современном этапе. Поиски «Я» посредством исповедального размышления о22 травме тематизируются (категория травмы вынесена в заглавие частей, фигурируетв эпиграфах, во многом определяет язык и композицию исповеди; в качествеэмблематического образа и лейтмотивного сюжета избран миф о Нарциссе).Диалогические рефлексии героя (эскапистские «лазейки» и «оглядки») каклитературного критика, осведомленного в современных аналитических подходах ктравме, преподносятся в иронической перспективе: источник травмы опознается впсихоаналитической фрейдистской проекции (лето 1970); в культурноисторической перспективе (сексуальная революция); с точки зрения историилитературных жанров (Кит как герой порнографического романа).Симулируя научный дискурс, рассказчик предлагает читателю осмыслитьсобытия в категориях «невроза», «травмы», «раны», «этического поворота», «ид»,«суперэго» и пр.

С присущим ему остроумием Эмис демонстрирует достаточнуюпрофессиональную подготовленность своего героя-рассказчика к «чтению раны» (втерминологии Дж. Хартмена).Однако за открытой рефлексией Эмиса о травме и травматическом опыте вромане следует видеть своего рода «реактивную исповедь»: игру в связность позаконам психоанализа и иронию над подобной интеллектуальной конструкцией. Вдействительности значимым становится связующее звено между травматическим ипостмодернистским текстами, «тенденция к изображению условности нарративныхмоделей в ее пределе» и «вопрошание о самой возможности производства смысла»(А. Уайтхед)19.Разные редакции и конфигурации сюжета о травматическом опыте героясоответствуют идее «переписывания» (Ж.

Деррида), зыбкости границ подлинного исфабрикованного. В своей автобиографической книге «Опыт» («Experience», 2000)Эмис пишет о том, что его собственная жизнь представляется ему бесформенной.Прекрасно зная, как создать сюжет и композицию, единство замысла в выдуманнойжизни персонажа, он утверждает, что в реальной жизни нет порядка. Вместе с темкомпозиция возвращающихся ситуаций, воспоминаний, мотивно-тематическихкомплексов (связанных с потерей Вайолет, сестры героя, утратой невинности,смертью близких) выявляет интенциональную логику повествователя,экзистенциальную подоплеку его размышлений о себе.

Так, если герой романа,молодой Кит, не может найти свое место в рамках известных ему жанровыхмоделей и только позже оказывается «завершенным» (героем порнографическогоромана, «современным Нарциссом»), то исповедальное «Я» повествователя(авторской маски) оказывается принципиально незавершенным и вопрошающим онеизбывности личных утрат.На другом уровне роман Эмиса, преподнесенный как фиктивная(художественная) исповедь, продолжает традицию классического личного романа,свободно сочетающего элементы автобиографизма и фикциональности, становитсясвоеобразным «зеркалом» для писателя.