6

ЛЕРМОНТОВИАНА ВО ФРАНЦУЗСКОЙ

ИСТОРИОГРАФИИ.

Наша попытка обзора изучения творческого наследия М.Ю.Лермонтова во Франции не носит всеобъемлющий характер. Мы ограничимся анализом лишь тех изданий, которые поступили в наше распоряжение в последние годы. И в этой связи хочется вспомнить с признательностью имя профессора Канского университета, лектора Школы при Лувре и консультанта Канского исторического музея, господина Кристиана Пиле, благодаря которому нам стали доступны новейшие и достаточно редкие французские издания, касающиеся изучения русской литературы, и, в частности, творчества и биографии М.Ю.Лермонтова.

Наиболее ранним упоминанием о Лермонтове во Франции надо, по-видимому, считать сочинение А.де Кюстина «Россия в 1839 г.» (Париж, 1843), где говорилось о ссылке поэта без упоминания его имени, а также обращение А.А.Столыпина (1816-1858) к переводу романа «Герой нашего времени», опубликованному им осенью 1843 года в парижской газете «Democratie pacifique» (29 сентября-4 ноября) под названием «Un heros du ciecle, ou les Russes au Caucase». Последний снабдил свой французский перевод надписью, на которую в свое время обратил внимание Б.М. Эйхенбаум ¹, и которая гласила о том, что автор романа погиб на Кавказе на дуэли «причины которой остались неизвестными». Упорное же молчание самого А.А.Столыпина по поводу этих причин многих наводило на мысль о том, что здесь, возможно, кроется нежелание обнародовать интимную страницу биографии поэта. Кстати, версия о том, что причиной дуэли была защита чести сестры Н.С.Мартынова Натальи, до сих пор научно не опровергнута, а утверждение о политической подготовленной дуэли Лермонтова и его противника не выдерживает критики уже потому, что даже из-за кратковременности пребывания Лермонтова в Пятигорске в 1841 году подобную дуэль «подготовить» было невозможно.

Один из эпизодов жизни самого А.А.Столыпина во многом может объяснить интерес к исследованию русской темы вообще и творчества М.Ю.Лермонтова в частности известного французского литературоведа Эжена-Мельхиора де Вогюэ. Эту историю можно узнать из «Старой записной книжки» кн. П.А.Вяземского², который, находясь в Лионе, 8 июня 1859 г. записал: «Кончил вечер до полуночи в театре::: Я сидел в креслах и со мною было приключение вроде маскарадного; за мною сидела довольно приятной наружности дама с маленьким мальчиком. Я вообще в публичных местах не задираю разговора; но тут попросил я у нее программы, которой не мог достать в театре. Разговор слегка завязался. Она сказала мне, что как только я вошел в театр, признала меня за русского. – Благодарить ли мне или обижаться? – спросил я. – Конечно, благодарить, - отвечала она, - потому что я очень люблю русских.

Говорила она мне о графине Бобринской – польке, которую знала во Флоренции и с которой она в переписке. Про себя сказала. Что она смесь разных народностей: английской, итальянской и французской. Дал я ей свою карточку. Она спросила: - Да Вы, однако же не муж Вяземской, урожденной Столыпиной?

• Нет, – отвечал я, - муж ее моложе и он мой сын.

• Ваше имя знаю теперь, а своего сказать не могу.

• Как так?

• Vous trouveriez mauvais que je sois au spectacle, mais je n’y suis venue que pour amuser un peu mon enfant.³

Я ничего не мог понять в этой таинственности. Тут пошел разговор совершенно маскарадный. Я был налицо, а собеседница моя под маскою и в домино.

Вдруг блеснула во мне догадка, что это та женщина, с которою Монго Столыпин был в связи во Флоренции и на руках которой он умер. – Я сказал ей, что угадал ее.

- Если меня Вы и угадали, то все-таки в том не признаюсь.

Спросил я ее, знает ли она сенатора Халанского. Отвечала – «знаю». Это разрешило весь вопрос. Халанский был во Флоренции при смерти Монго и говорил мне в Марселе много хорошего о ней – как она ходила за больным и о ее бескорыстии. После сказала она мне, что приехала в Лион для детей своих, кажется, сошлась опять с мужем и тещею своей – по крайней мере дозволено ей видеть детей, - старшего отдает в коллеж и т.д. Может быть приедет она в Россию с графиней Бобринской⁴, которая приглашает ее с собою месяца на два или на три. Она принадлежит к хорошей фамилии. Муж ее, граф Вогюэ, имеет поместье недалеко от Лиона. В ней много приветного и простодушного. Красавицею она мне не показалась. Это одна из тех женских натур, которая мягкостью и восприимчивостью своею способна увлекаться и падать. Предопределенная добыча сердечного романа. Можно сожалеть о подобных женщинах, но осуждать их совестно. Я уверен, что в связи с нею Монго отдыхал от долгой, поработительной и тревожной связи своей с **…⁵.

Графиня Вогюэ Генриетта-Христина, урожденная Андерсон (1824 – 1910), жена графа Рафаэля де Вогюэ (1817 –1901), была матерью Эжена-Мельхиора де Вогюэ, известного французского писателя и исследователя русской литературы. Во время событий, описанных П.А.Вяземским, т.е. в 1859 г., ему было 11 лет. И.Гальперин-Кампинский в своей работе “Русоведение во Франции” (“Русская мысль”, 1894. -№9, отд. 2, 37) сообщает, что он обратился к Вогюэ с прсьбой поделиться причинами, побудившими его избрать предметом своего исследования русскую тему. В ответном письме Вогюэ, указывая причины общего порядка, пишет: “Вы требуете от меня некоторых более точных сведений для статьи о литературных отношениях обеих стран. Я не склонен распространяться о биографических подробностях, могущих интересовать только моих близких…” Я ничего не мог понять в этой таинственности. Тут пошел разговор совершенно маскарадный. Мать, покинувшая семью ради русского, и брак Мельхиора де Вогюэ с русской объясняют эту фразу.

Ежен-Мельхиор де Вогюэ сыграл исключительно большую роль в истории изучения русской литературы во Франции. Будучи с 1888 г. членом Французской академии наук, он популяризировал русскую литературу в Европе. В своем труде “Русский роман”, изданном в 1886 г., писал об искренности Лермонтова и совершенстве поэтической формы его стихов, “шедевров пламенной нежности или грусти”, многие особенности которых ускользают в переводе. “Лермонтов-прозаик, - отмечал Вогюэ, - не уступает Лермонтову-поэту”. В целом же. Он считал, что русская литература, в лице своих романистов, опередила Запад вместо того, чтобы плестисьза ним. Русский роман реалистичен, но “русские защищают дело реализма новымии, на мой взгляд, - добавляет Вогюэ, - лучшими аргументами, нежели их западные соперники”. Вместе с тем. Надо отметить тот своеобразный факт, что русская литература подавалась, как некая экзотика, знакомящая с загадочной для европейца “русской душой”. Лермонтов же в это самое время выдвинул великое утверждение том, что “история души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа…” Наверное, именно

В этих словах ключ к содержанию лермонтовского произведения первого в России “аналитического романа”, каким назвал его Б.Эйхенбаум.

Впоследствии появятся и общие обзоры истории русской литературы, ряд сборников критических статей⁶. То есть постепенно русская литература делается предметом широкого внимания французских читателей.

Но первым русским писателем, обратившим внимание европейского, в особенности, французского, читателя на русскую литературу, считался И.С.Тургенев. В 60-70 годах Тургенев был неутомительным пропагандистом творчества русских писателей, в частности – Лермонтова, за рубежом. При участии Тургенева были изданы в 1865 году и 1868 году на русском и немецком языках альбомы романсов П.Виардо на стихи русских поэтов, в том числе Лермонтова: “Ветка Палестины”, “Казачья колыбельная песня”, “Утес”, “Русалка”. В 1864 г. Тургенев И.С. и П.Мериме перевели на французский язык прозой поэму “Мцыри” с предисловием Тургенева, в котором кратко сообщались биографические сведения о Лермонтове. Рекомендуя французским читателям перевод “Мцыри”, Иван Сергеевич указывал на “необыкновенную силу” поэмы. Н так давно мы получили из Франции знаменитые “Тургеневские тетради”, как называются периодические издания, выпускаемые французским музеем Тургенева. Одна из них (№ 15 за 1991 год) полностью посвящена М.Ю.Лермонтову. В ней воспроизводится изображение картины поэта “Крестовая гора”, подлинник которой хранится в музее “Домик Лермонтова” в Пятигорске, и рассказывается об экспозиции, организованной в тургеневском музее во Франции, посвященной молодым гениям человечества: Лермонтову, Рэмбо и Моцарту. В витринах экспозиции были представлены переводы из Лермонтова Ивана Тургенева и Луи Виардо, “Мцыри” – первая публикация 1865 г. (работа, выполненная Тургеневым при содействии П.Мериме), ташка Лермонтова, хранящаяся в частной коллекции во Франции, издания переводов Лермонтова на французский язык и даже монета достоинством в один рубль, выпущенная у нас в стране в 1889 году.

Как мы видим, вклад И.С.Тургенева в популяризацию творчества М.Ю.Лермонтова во Франции действительно достаточно весом. Можно также вспомнить, что в 1875 г., когда вышел перевод “Демона” на английский язык”, Тургенев отозвался на это событие рецензией, отметив, что перевод поэмы Лермонтова в стихах “составляет подвиг немалый”. В эти дни он постоянно упоминает имя Лермонтова (часто рядом с именем Пушкина) в письмах, речах, статьях. На одном из последних в его жизни литературных вечеров в Париже в 1881г. Тургенев выступил с чтением “Пророка” Пушкина и “Пророка” Лермонтова.

К началу 900 годов появляются труды по лермонтоведению серьезного характера. В 1914 году исследование о Лермонтове стало темой докторской диссертации Эжена Дюшена. Это было явление значительное. Дюшен – автор книги “Лермонтов, его жизнь и творчество”, вышедшей в Париже в 1910 году. Кстати, лермонтовский музей в Пятигорске располагает этим изданием. Русский неполный перевод этой книги – “Поэзия Лермонтова в ее отношении к русской и западной литературам” – был опубликован в Казани в 1914 году. То есть французское русоведение продолжало завоевывать себе достойное место и признание.

В отличие от вышеупомянутой монографии, с которой должны считаться и русские литературоведы, в 1952 г. появляется беллетризованная биография поэта Анри Труайа “Странная судьба Лермонтова”⁷. В 2000 г. в Санкт-Петербурге вышел перевод этой книги, сделанный Ю.Соколовым⁸. Русскому читателю сегодня действительно интересен честный и сочувственный рассказ о великом поэте, как взгляд со стороны, позволяющий избавиться от стереотипов. В то же время, когда мы говорим о том, что необходимо разрушать всяческие шаблоны в мышлении, в предисловии от издательства к этой книге с излишней, как нам кажется, категоричностью утверждается, что мы не можем согласиться “с убежденностью Труайа в дальнейшем биографизме творчества Лермонтова”. Было бы лучше сказать, что эта тема открыта для исследования, а вот с чем мы не можем согласиться, так это с тем, когда документы, изначально написанные на русском языке, начинают переводиться с французского, и в итоге приобретают стилистическую окраску скорее ХХ-го, чем Х1Х-го столетия (например, цитирование свидетельства Барклая де Толли о характере смертельного ранения поэта).

К числу явлений послеоктябрьского периода в изучении творчества М.Ю.Лермонтова следует отнести опубликование довольно полезной работы библиографического характера Владимира Бучика “Библиография произведений русской литературы, переведенных на французский язык” (Париж, 1935). Несмотря на компилятивный характер этой работы, являющейся, в сущности, сводным каталогом, а не самостоятельным разысканием, - книга Бучика представляет собой полезное пособие, позволяющее наводить первые и основные справки, так как здесь перечислены переводы на французский язык произведений русских писателей, в том числе Лермонтова.

Новый всплеск интереса к имени поэта породила мистификация П.П.Вяземского “Лермонтов и госпожа Гоммер де Гелль в 1840 году”, опубликованная в Русском Архиве в 1887 г., в № 1Х, затем воспроизведенная графом С.Д.Шереметевым в “Собрании сочинений князя П.П.Вяземского” в 1893 году⁹, а в 1933 г. опубликованная советским издательством “Akademia» в полном объеме под заглавием: «Оммер де Гелль. Письма и записки». (Вступительная статья М.М.Чистяковой)¹⁰.

Эта публикация полного текста «Писем и записок» Оммер де Гелль вызвала широкий отклик во Франции. Развернулась бурная полемика. Один из ее участников, Ж.-Ж.Бруссон, пишет в 1934 году: «Эта О.де Гелль, возможно, что совсем не существовала.¹¹Издание же мемуаров, по его мнению, преследовало политическую цель со стороны СССР: большевики-де подсунули этот отвратительный «текст, чтобы вести свою» пропаганду. Бруссон, таким образом, готов сомневаться в существовании О.де Гелль – лица, сведения о котором легко получить, раскрыв соответствующий том «Yrand jarousse». У другого участника полемики – Ж.Буланже – справедливое негодование не мешает спокойному констатированию нелепостей в публикации П.П.Вяземского. Буланже негодует на то, что Адель называет французских графов, игнорируя частицу «де». Обращается также внимание на то, что Ксавье Оммер в 1839 г. был пожалован Николаем 1 орденом Владимира за открытие железной руды на берегах Днепра, после чего присоединил к своей фамилии имя де Гелль, принадлежащее его матери и идущее от древней Эльзасской ветви. Поэтому письма А.Оммер де Гелль, взятые из архива П.П.Вяземского, за 1833 год и адресованные якобы ее подруге, где она пишет: "Мой жених носит аристократическую фамилию Оммер де Гелль», невозможно признать подлинными. В то же время Буланже пишет о том, что: «возможно, что в распоряжении князя Вяземского было несколько писем О.де Гелль и на этой незначительной канве он построил весь свой роман, несколько резвый» ¹²