3619-1 (Литература рубежа XIX - XX веков), страница 4

В первые годы в "Скорпионе" сотрудничал и Бунин, который впоследствии вспоминал: "″Скорпион″ существовал (под редакцией Брюсова) на деньги некоего Полякова, богатого московского купчика, из тех, что уже кончали университеты и тянулись ко всяким искусствам, человека еще молодого, но истрепанного, лысеющего, с желтыми усами. Кутил этот Поляков чуть не каждую ночь напропалую и весьма сытно кормил-поил по ресторанам и Брюсова, и всю прочую братию московских декадентов, символистов, ″магов″, ″аргонавтов″, искателей ″золотого руна″. Однако со мной он оказался скупее Плюшкина Зато издавал Поляков великолепно. И, конечно, поступал умно. Издания ″Скорпиона″ расходились весьма скромно – ″Весы″, например, достигли (на четвертый год своего существования) тиража всего-навсего в триста экземпляров – но внешностью весьма много способствовали своей славе. А потом – названия поляковских изданий: ″Скорпион″, ″Весы″ или, к примеру, название первого альманаха, выпущенного ″Скорпионом″: ″Северные цветы ассирийские″ Все недоумевали: почему ″Скорпион″? И что за ″Скорпион″ – гад или созвездие? И отчего эти ″Северные цветы″ вдруг оказались ассирийскими? Однако это недоумение вскоре сменилось у многих почтением, восхищением. Так что, когда вскоре после этого Брюсов даже и самого себя объявил ассирийским магом, все уже свято верили, что он маг. Это ведь не шутка – ярлык. ″Чем себя наречешь, тем и прослывешь″" (Бунин. Собр. соч. т. 9. С. 291). С появлением "Скорпиона" Москва стала цитаделью декадентства, наметился и несомненный "кандидат в вожди" – неутомимо-энергичный Валерий Брюсов – "одна из самых тягостных фигур Серебряного века" – как скажет о нем Б.К. Зайцев. Трибуной распространения новых идей стал также московский "Литературно-Художественный кружок", возникший в 1899 г. и просуществовавший до 1919 г. С 1908 г. его возглавлял Брюсов.

В Петербурге были свои лидеры. В 90-е гг. поэты разных направлений собирались на "пятницы" у маститого поэта Якова Петровича Полонского (1818 – 1898). Когда он умер, буквально на похоронах другой поэт, более молодого поколения, но тоже уже вполне солидных лет, Константин Константинович Случевский (1837 – 1904), предложил собираться у него. Так начались "пятницы" Случевского. Случевский в ту пору был чиновником высокого ранга (редактор официальной газеты "Правительственный вестник", член Совета министра внутренних дел, гофмейстер двора), поэтому, естественно, радикальные демократы его салон не посещали, но все же люди собирались самые разные. Надо сказать, что и Полонский, и Случевский были люди тактичные и дипломатичные и умели примирить гостей самых разных взглядов. Бывал на них и Брюсов, оставивший их описания в своем дневнике: "Эти пятничные собрания у Случевского поэты называют своей академией. Был там и я 11 вечером, пришел с Бальмонтом и Буниным, - согласно с обычаем, поднес хозяину свои книги, сел и стал слушать… Было сравнительно мало народа – из старших был дряхлый старец Михайловский и не особенно дряхлый Лихачев, был издатель "Недели" Гайдебуров, цензор и переводчик Канта, Соколов, позже пришел Ясинский; из молодых были здесь Аполлон Коринфский, Сафонов, Мазуркевич, Грибовский Мы, трое декадентов – Бальмонт, Сологуб и я, тоскливо укрылись в угол. И говорят, это еще лучший вечер, ибо не было Мережковского. А то он терроризирует все общество. О! Слово! Слово не может быть лживо, ибо оно свято. Нет низких слов! Старики молчат, боясь, что он их забьет авторитетами, ибо они не очень учены, старички-то. Молодежь возражать не смеет и скучает, одна Зиночка Гиппиус торжествует" (Брюсов В.Я. Дневники. М., 2002. С. 69). Об образовательном статусе старшего поколения Брюсов судит с нахальством молодого сноба. Разные, конечно, бывали "старички". Но сам хозяин, К. К. Случевский, к примеру, имел степень доктора философии, полученную в Гейдельберге. Ему довелось учиться в университетах Парижа, Берлина, Лейпцига. При желании он, должно быть, мог возразить Мережковскому – но деликатно молчал.

Супружеская чета Мережковских в литературной жизни столицы занимала видное место. Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865 – 1941) вошел в литературу как поэт народнического направления, но скоро "сменил вехи" и обратился к духовным исканиям вселенского размаха. Его поэтический сборник "Символы" (1892 г.) самим своим названием указывал на родство с поэзией французского символизма, а для многих начинающих русских поэтов стал программным. В те годы А.Н. Майков написал пародию на "декадентов", имея в виду, прежде всего, Мережковского:

В степи цветет заря. Река мечтает кровью,

Бесчеловечною по небесам любовью

Трещит душа по швам. Озлобился Ваал,

Он душу за ноги хватает. Снова в море

Ушел Колумб искать Америку. Устал.

Когда же стук земли о гроб прикончит горе?

Как поэт Мережковский широкого признания не получил; не удовольствовавшись поэзией, обратился к прозе, и за десятилетие создал три крупных историко-философских романа, объединенные общим названием "Христос и Антихрист": "Смерть богов (Юлиан Отступник) – Воскресшие боги (Леонардо да Винчи) – Антихрист (Петр и Алексей)". В своих романах Мережковский ставил и пытался разрешить серьезные религиозно-философские вопросы. Кроме этого, он выступал в печати и как критик, и как переводчик греческой трагедии. Трудоспособность Мережковского и его писательская плодовитость поражали.

Не менее заметной фигурой была жена Мережковского, Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 – 1943) – поэт, прозаик, критик и просто красивая женщина ("Зинаида Прекрасная", как ее называли друзья), обладавшая неженским умом, неиссякающим полемическим запалом, и склонностью ко всяческому эпатажу. Строки ее ранних стихов: "Но люблю я себя как Бога, // Любовь мою душу спасет…" или "Мне нужно то, чего нет на свете, // чего нет на свете…" – повторяли с недоумением и неодобрением. Бунин (и не он один) рисует их портрет неприязненным пером: "В артистическую , не в меру щурясь, медленно вошло как бы некое райское видение, удивительной худобы ангел в белоснежном одеянии и с золотистыми распущенными волосами, вдоль обнаженных рук которого падало до самого полу что-то вроде рукавов, не то крыльев: З.Н. Гиппиус, сопровождаемая сзади Мережковским" (Бунин. Собр. соч. т. 9. С. 281). В целом с Мережковскими считались, их уважали, ценили и – не любили. Современников отталкивал их "почти трагический эгоизм", их неприязненное и брезгливое отношение к людям; кроме того, мемуаристы с неудовольствием отмечали, что они были весьма "гибки" в устройстве собственных дел. Однако те, кто знал их ближе, находили в них и симпатичные черты: они, к примеру за 52 года своей супружеской жизни ни на день не расставались, друг о друге очень заботились (притом, что страстных чувств друг к другу не испытывали). Гиппиус обладала талантом имитировать чужой почерк и, когда Мережковского травили в печати, чтобы подбодрить его, сама писала и посылала ему письма якобы от восторженных поклонников и поклонниц. Они умели быть верными друзьями и по отношению к людям своего круга. Но все же впечатления тех, кто не входил в их орбиту, были в большинстве своем отрицательные.

По иронии судьбы именно эти люди, от которых как будто веяло холодом и высокомерием, представляли "христианское" крыло русского символизма. По инициативе Мережковских в начале нового века (1901 – 1903 гг.) были организованы Религиозно-философские собрания, на которых представители творческой интеллигенции, считавшие себя "провозвестниками нового религиозного сознания" дискутировали с представителями Церкви. Уровень собраний был достаточно высок. Председательствовал на них ректор Петербургской Духовной Академии, епископ Ямбургский Сергий (Страгородский) (1867 – 1944), будущий Патриарх Московский и всея Руси, присутствовали и другие видные богословы Академии. Их оппонентами были философы, писатели общественные деятели: Н.А. Бердяев, В.В. Розанов, А.В. Карташев, Д.В. Философов, В.А. Тернавцев и др. По материалам собраний стал издаваться журнал "Новый путь" (позднее переименованный в "Вопросы жизни"). Однако общего языка стороны не находили. "Провозвестники нового религиозного сознания" ожидали наступления эпохи Третьего Завета, эпохи Св. Духа, утверждали необходимость "христианского социализма", обвиняли Православие в отсутствии социальных идеалов. С точки зрения богословов все это была ересь; участников Религиозно-философских собраний стали называть "богоискателями", поскольку построения их возводились не на фундаменте твердой веры, а на зыбкой почве пошатнувшегося религиозного сознания. К. Бальмонт, сам в ту пору настроенный резко антихристиански, тем не менее тонко почувствовал некую натужность богоискательских усилий.

Ах, дьяволы теперь профессорами стали,

Журналы издают, за томом пишут том.

Их лица скучные полны, как гроб, печали,

Когда они кричат: "Веселие – с Христом"

(печ. по изд.: Валерий Брюсов и его корреспонденты. // Литературное наследство. т. 98. М., 1991. кн. 1., с. 99)

Но все же эти собрания были этапом в жизни русской интеллигенции, поскольку показали ее стремление (пусть даже не увенчавшееся успехом в тот момент) вернуться к истокам национального самосознания, осуществить синтез религии и новой культуры, освятить расцерковленную жизнь. Брюсов приводит в дневнике слова Гиппиус: "Если скажут, что я декадентствующая христианка, что я в белом платье езжу на раут к Господу Богу – это будет правда. Но если скажут, что я искренна, – это тоже будет правда" (Брюсов. Дневники. С. 136).

Серебряный век был явлением синкретическим. Явления, параллельные литературным, наблюдались и в других видах искусств, которые также соотносились с общественно-политическими течениями. Так, в живописи демократический лагерь представляло существовавшее с 1870 г. Товарищество передвижников, ставивших своей задачей изображение повседневной жизни и истории народов России, ее природы, социальных конфликтов, обличение общественных порядков. На рубеже веков это течение представляли И. Е. Репин, В. М. Васнецов, И. И. Левитан, В.А. Серов и др. В то же время зарождаются модернистские группировки. В 1898 г. создается художественное объединение "Мир искусства", вдохновителем которого был молодой художник и искусствовед Александр Николаевич Бенуа (1870 – 1960). В 1898 – 1904 гг. общество издает журнал с тем же названием – "Мир искусства", редактором которого наряду с Бенуа становится Сергей Павлович Дягилев (1872 – 1929) – человек разносторонней деятельности, в скором времени приобретший мировую известность благодаря организации "Русских сезонов" балета в Париже и созданием труппы "Русского балета Дягилева". Среди участников "Мира искусства" сначала были однокашники Бенуа — Д. Философов, В. Нувель, Н. Скалон. Позднее к ним присоединились К. Сомов, Л. Розенберг (известный впоследствии под фамилией Бакст), и Е. Лансере, племянник А. Бенуа. К ядру кружка вскоре присоединились М. Врубель, А. Головин, Ф. Малявин, Н. Рерих, С. Малютин, Б. Кустодиев, З. Серебрякова. Идеолог передвижничества В.В. Стасов заклеймил эту группировку как "декадентскую", но часть художников передвижнического направления (Левитан, Серов, Коровин) стала активно сотрудничать с "мирискусниками". Основные принципы "Мира искусства" были близки принципам модернизма в литературе: интерес к культуре прошлого (отечественной и мировой), установка на сближение с Европой, ориентация на "вершины". Ряд уже упомянутых художников (В. А. Серов, М. А. Врубель, В. М. Васнецов, М. В. Нестеров, В. Д. и Е. Д. Поленовы, К. А. Коровин, И. Е. Репин) работали в Абрамцевской мастерской С.И. Мамонтова, где также шел поиск новых форм, но с акцентом на изучение русской старины. Художники нового направления проявляли большой интерес к театру и искусству книги – ими, в частности, оформлялись издания "Скорпиона".

Таков в общих чертах спектр литературной жизни периода, предшествовавшего первой русской революции. Период между двух революций в культурном отношении был не менее, если не более насыщенным. Продолжали действовать уже упомянутые книгоиздательства, редакции журналов, театры, возникали новые.

Бунин, вспоминая и живописуя это время много лет спустя, делает акцент на некоем внутреннем сходстве – при внешнем несходстве – между двумя противоположными литературными лагерями, демократическим и декадентским: "За Горьким пришел Скиталец, Андреев. А там, в другом лагере, появился Блок, Белый, расцвел Бальмонт… Скиталец – некое подобие соборного певчего ″выпивахом″ – притворялся гусляром, ушкуйником, рычал на интеллигенцию: ″Вы жабы в гнилом болоте″ – упивался своей нежданной, негаданной славой и все позировал перед фотографами: то с гуслями, –″ой ты гой, еси, ты детинушка, вор-разбойничек!″ – то обнявшись с Горьким, то сидя на одном стуле с Шаляпиным Андреев все крепче и все мрачнее бледнел во хмелю, стискивал зубы и от своих тоже головокружительных успехов, и от тех идейных бездн и высот, пребывание среди которых он счел своей специальностью. И все ходили в поддевках, в шелковых рубахах навыпуск, в ременных поясах с серебряным набором, в длинных сапогах – я однажды встретил их всех сразу в фойе Художественного театра во время антракта и не удержался, спросил дурацким тоном Коко из ″Плодов просвещения″, увидевшего на кухне мужиков:

– Э-э-э… Вы охотники?