73860 (Элементы массовой культуры в творчестве Пелевина), страница 4

В романе "Числа" апелляция к представителям агрессивно настроенной по отношению к творчеству писателя критике окрашена в саркастические тона. Главный герой романа, далекий от литературных проблем, присутствует на филологическом семинаре. Здесь он читает модный литературный альманах, в котором содержится отрывок из стилизованной автором рецензии: "…встречаются фразы, каждой из которых мог бы всю зиму питаться у себя в норке какой-нибудь мелкий литературный недотыкомзер…". Фрагмент из текста свидетельствует об особой авторской позиции по отношению к необъективной критике, которая к тому же по своей природе репродуктивна. В неологизме автора "недотыкомзер" явственно просвечивается аллюзия на фамилию А. Немзера – известного обозревателя газеты "Сегодня". За А. Немзером закрепилась слава въедливого и очень пристрастного критика творчества В. Пелевина. Так, А. Латынина с нескрываемой иронией констатирует, что "каждый текст писателя вызывает у критика острую аллергию". Следствием такого подхода является отсутствие в статьях А. Немзера аналитической глубины. На это обратили внимание даже собратья по критическому перу. Н. Иванова, высказывая свое отношение к трудам критика, отмечает: "Практически ни одну из сколько-нибудь заметных публикаций не минует его вольный пересказ, переходящий порой в заметку по поводу, снабженную множеством отсылок к "себе предыдущему"". Поэтому, на наш взгляд, ответ писателя критику хоть и слегка грубоват, но закономерен. Обращает на себя внимание тот факт, что "месть" В. Пелевина исполнена со вкусом в форме литературной игры. Дело в том, что слово "недотыкомзер" также содержит аллюзию на роман Ф. Соллогуба "Мелкий бес", в котором автор создает образ недотыкомки. Этот фантастический персонаж, как считает С. Бройтман, воплощает "злой абсурд и нелепость окружаю щей повседневной жизни". Ирония В. Пелевина усугубляется еще одним приемом. В сознании героя романа "Числа" недотыкомзер персонифицируется в образе своеобразного насекомого, ползающего по странице "на черных лапках букв"

Сатирическое снижение В. Пелевиным в текстах фигуры "нерадивого" критика продиктовано стремлением автора восстановить справедливость и отстоять свое право на независимость творчества художника от каких либо ограничений (будь то мнение "толпы" или позиция каких-либо структур, диктующих законы литературной нормы). Следует отметить, что подобный подход к аналогичной проблеме предпринят также М.А. Булгаковым в романе "Мастер и Маргарита" – это эпизод "мести" Маргариты критику Латунскому.

Ярко выраженная авторская позиция неприятия критики и полемика с ней сближают произведения В. Пелевина и романы известного бразильского писателя Пауло Коэльо. В произведениях Коэльо критик часто выступает в роли антигероя, "врага, завидующего любым проявлениям успеха и таланта, не способного понять суть…". Целевой аудиторией Коэльо является обыкновенный, рядовой читатель, с которым автор отождествляет себя. По мнению М. Надъярных: "Писатель как бы постоянно жертвует собой, самоуничтожается ради снятия границ между создателем текста и его адресатом". В своих текстах Коэльо моделирует ситуацию идиллического диалога между автором и читателем. Нарушить эту гармонию, по мнению прозаика, способен только критик.

Важной особенностью, характерной для двух писателей, является дидактический пафос повествования. Поучительность, как очень показательную черту творчества В. Пелевина, выделяют исследователи А. Генис, И. Дитковская, С. Корнев, В. Курицын. По нашему мнению, очень точно основную мысль, с которой в своих произведениях обращается к читателю В. Пелевин, удалось уловить И. Дитковской. Исследовательница отмечает, что "писатель пытается привести своего читателя к мысли о том, что из жизненного тупика, в котором оказался человек эпохи постмодерна, есть выход". К этой мысли читатель должен прийти самостоятельно в процессе решения тех проблем, которые возникают перед героем в процессе разворачивания сюжета произведений. Очень необычной для В. Пелевина формой является непосредственное обращение к аудитории. Именно такой прием автор использовал в романе "Ампир В". Произведение заканчивается словами главного героя, за которыми явственно вырисовывается фигура писателя: "Спешите жить. Ибо придет день, когда небо лопнет по швам, и свет, ярости которого мы даже не можем себе представить, ворвется в наш тихий дом и забудет нас навсегда". Дидактизм Коэльо обладает иной природой. В его основе лежит авторская исповедальность, которая позволяет писателю создавать образы, наделенные его личным опытом. По мнению М. Надъярных, такой подход позволяет достичь особого эффекта: "…Коэльо как бы заново вскрывает соответствие всеобщего и личного, обновляя смысл "избитых" истин непосредственным драматизмом своей судьбы".

Но, несмотря на то, что принципы творчества писателей очень похожи, в авторских стратегиях В. Пелевина и П. Коэльо присутствуют серьезные отличия. Отметим, что сам В. Пелевин очень скептически относится к интеллектуальной глубине текстов бразильского "гуру", не без оснований считая его представителем искусства для массового читателя. Подтверждением тому является фраза (на нее ссылаются в своих исследованиях А. Мережинская и И. Дитковская) из интервью писателя, в котором он назвал романы Коэльо разведенным интеллектуальным компотом для ленивых умов. Тем самым В. Пелевин дистанцируется от литературной репутации бразильского писателя, указывая на то, что их произведения занимают различные положения в литературной иерархии. Смысл слов В. Пелевина очень точно удалось объяснить А. Мережинской: "Конеч но, основанием для такой оценки могут быть только повышенные эстетические и интеллектуальные требования к современной постмо дернистской литературе и неприятие ее рутинизации".

Таким образом, проблема синтеза массового и элитарного нашла свое воплощение и в творчестве В. Пелевина. Основной прием, который использует писатель в своих произведениях, – это двойное кодирование. Этот прием позволяет создавать тексты, представляющие собой изысканные образцы интеллектуальной прозы, содержащие богатый интертекстуальный материал, авторскую иронию и игру с читателем. При этом тексты остаются доступными для восприятия неподготовленного в филологическом отношении читателя. Обращение В. Пелевина к приемам, распространенным в массовой литературе, способствует тому, что проза писателя становится востребованной у широкого круга читателей.

2.2 "Священная книга оборотня" и "Generation "П"

В отличие от своих ранних произведений, где интерес Пелевина в первую очередь, останавливается на внешней действительности, специфике жизни в России, метаморфозах, происходящих с его поколением и страной в целом, то в романе "Священная книга оборотня" автор обращается к другой из излюбленных тем постмодернистской литературы - теме двойничества или оборотничества. Но эта проблематика интересует Пелевина не столько в узком смысле типичной для художественного метода троичной парадигмы, в которую входят понятия "норма", "аномалия" и "преодоление нормы", сколько в соотношении автора произведения, художника слова и читателя.

Но почему же для объяснения феномена художественного творчества Виктор Пелевин выбирает такую замысловатую и странную на первый взгляд метафору - оборотень? Оборотень, как бы это странно ни звучало, вполне типичный российский символ. Например, писатель и журналист Дмитрий Быков уверен, что сознание русского человека "двойническое" по своей сути. "Русский характер бесконечен в оба конца: бескрайняя удаль то и дело оборачивается зверством, доброта - тотальным контролем и навязчивостью, крайняя свобода - крайним угнетением, как у Достоевского. Оборотничество - главная примета России... У нас все с изнаночкой, с двойным дном, с тайным внутренним содержимым (почему матрешка и воплощает собой Россию: снял слой - а там всегда еще один, и никакой гарантии, что под румяной и улыбчивой матрешкой № 1 не таится матрешка № 2 с такими вот зубами)".

Рассказ в романе ведется от первого лица лисы А Хули, основного альтер эго автора. Это человек-лиса, способная внушать при помощи своего хвоста бесхвостой обезьяне, т. е. человеку обычному, любую реальность. Автор не скрывает, что под метафорой оборотня он понимает писателя или любого другого человека, создающего некие творения при помощи собственного ума. Лисы с помощью хвоста внушают людям придуманный ими другой мир, трансформируют восприятие, дурачат и играют одновременно. Такие действия помогают достигать определенных целей -заработать себе на жизнь, получить какую-либо информацию или просто приятно провести время. Лиса - это по большому счету самая точная метафора писателя. Наваждение или морок, который они наводят, - это метафорическое понимание процесса творчества. В "Священной книге оборотня" Пелевин отходит от высказанной еще в романе "Чапаев и Пустота" мысли, что процесс творчества полностью подвластен автору-демиургу. Писательство - это тайна, его механизм загадочен и необъясним. "Хвост - орган, с помощью которого мы создаем наваждения. Как мы это делаем? С помощью хвоста. И больше тут ничего не скажешь. Разве человек, если он не ученый, может объяснить, как он видит? Или слышит? Или думает? Видит глазами, слышит ушами, а думает головой, вот и все. Так и мы - наводим морок хвостом. А объяснить механику происходящего в научных терминах я не берусь".

Но если процесс писательства не может поддаваться какому-то логическому объяснению, то содержание, конструкция литературного произведения полностью зависит от воли творца. Он руководствуется разумом и всегда контролирует процессы, протекающие в художественном тексте. "Лисы, как женщины, способны дурачить только других, но не себя, и живут за счет чувств, которые вызывают. Но женщины руководствуются инстинктом, а Лиса разумом, и там, где женщина движется в потемках и на ощупь, Лиса гордо идет вперед при ясном свете дня".

Вслед за французскими постструктуралистами Виктор Пелевин считает, что автор больше конструктор, чем создатель. Он не создает какой-либо новый культурный объект, он скрепляет воедино разномастные высказывания, культурные коды, камертоны смысла. В итоге получается текст, который легко разложим на составные части, цитаты и заимствование, но как и любой оборотень, так и любое истинное произведение искусства не может быть сводимым к простому их сочетанию. Именно талант и дар писателя помогают тексту преодолеть разнородность своих частей и стать самостоятельным и самобытным культурным объектом. "Лиса, как и Женщина - естественная либералка, демократ, примерно как душа - природная христианка. Если она слышит какое-либо суждение - она обязательно его выскажет от своего первого лица. А как быть? Своих мнений по основным вопросам у нас нет, а говорить надо. Если лисам говорят что-то запоминающееся, они почти всегда повторяют это в разговоре с другими".

Оборотни, они же всякого рода писатели, - это особые существа, чья сущность заключается в притворстве, способности к тотальному перевоплощению и мимикрии, позволяющей им создавать для других любой мир, любую даже самую нелепую реальность. Не зря во многих интервью Виктор Пелевин называет одним из своих любимым писателей Ханса-Кристиана Андерсена, раз за разом, цитируя его слова о том, что настоящий художник может писать о чем угодно, для него нет никаких преград и барьеров, его не может и не должна ограничивать внешняя действительность.

При этом создаваемый писателем симулятор всегда лучше оригинала, т. е. объективной реальности. "Стараешься изо всех сил объяснить другому истину, и вдруг понимаешь ее сам. Это для лис скорее правило, чем исключение. Чтобы понять что-то, мы, лисы, должны кому-то это объяснить. Это связано с особенностями нашего разума, который по своему назначению есть симулятор человеческих личностей, способный к мимикрии в любой культуре. Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться ... А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности для меня лежит через притворство".

Писатель полностью сознает, что находится интеллектуально, а иногда и нравственно, на несколько ступенек выше тех, кто окажется читателем его романов. Оборотень в человеческом обличье всегда превосходит натурального человека. В этом заключается еще одна из проблем, с которыми каждодневно сталкивается любой писатель.

По мнению Пелевина, все писатели делятся на истинных и тех, кто заслужил право называться писателем, только пользуясь зачастую незаслуженной любовью толпы. Но истинным писателем невозможно стать -им можно только родиться, т. е. получить от рождения особый набор психических свойств, характерный для занятий писательством. Все остальные варианты приводят лишь к появлению графоманов, кои к настоящей литературе никакого отношения не имеют, но зато любимы в народе. "Перед нами - тайный механизм метаморфозы, приводящий к появлению Оборотней. Этот механизм заключается в присущем им особом психическом свойстве - ослабленного демонизма, или, другими словами, амбициозной слабости, более известной под ницшеанским термином "рессентимент"".

Писательский талант имеет не только одну сторону, на которой ты наводишь "морок", дурачишь читателя, внушаешь ему свое миропонимание и видение действительности, но и другую - трагедийную для самого творца. "Постепенно ты становишься заложником своего дара, своей профессии, ты не можешь больше не писать".

Но писатель, каким бы талантливым и даже гениальным он ни был, никогда не может полностью подчинить волю читателя. На место одних кумиров приходят другие, а человек постепенно перестает приписывать взгляд на вещи какому-либо творцу - он ассимилирует в себе полученную информацию, становится уже сам творцом новой реальности, а следовательно, по терминологии постмодернисткой эстетики "лишает художника его власти над словом". Может быть и более простой, но от этого не менее жестокий по отношению к писателю вариант - читатель постепенно забывает автора, движется дальше, открывает новых художников и, конечно же, получает новую порцию "галлюцинаций", которые зачастую могут противоречить мороку, наводимому предыдущим кумиром.

Виктор Пелевин на страницах "Священной книги оборотня" пытается найти выход из "писательского тупика сознания", обрести спокойствие, столь необходимое для настоящего творца. Единственный выход, который видит лиса А Хули, а вместе с ней и сам автор, - покаяние. Именно тема вины становится доминирующей во второй части романа. Писатель испытывает вину не только перед читателем, которому он навязывает чуждую для него картину мира и идейные установки, но и перед самим собой. Пелевин виноват перед своим "я" в том, что его вообще заботит специфика процесса художественного творчества и его конечный адресат. "Для созидающего духа задаться вопросом, почему он созидает, губительно, а понимание для чего он создает - смертельно".