14392-1 (Партии и партийные системы в российской истории), страница 2

Как считают многие историки, февральской революции в нашей истории не повезло изначально. И, может быть, одной из причин этого «невезения» явилась ее неожиданность: практически всего за несколько дней рухнула существовавшая веками монархия. Различные подходы предлагались и предлагаются для объяснения данного феномена. Сегодня, безоговорочно отказавшись от концепции «организующей роли партии», историки пытаются разобраться во всей многомерности происходящих тогда событий.

В начале 1917 г. в стране сложилась общенациональная оппозиция правительству, аналогичная той, которая имела место в 1905 г.

Однако были и особенности. Формирование антиправительственной оппозиции на рубеже 1916—1917 гг. проходило в русле неуклонно развивающегося антидинастического движения, охватившего «верхние», «думские» слои общества. Правым кадетом В. А. Маклаковым было пущено в оборот крылатое слово о расплате после войны с «шофером», т. е. с Верховной властью императора, а не только с существовавшим кабинетом министров. О факте угрожающего падения престижа Верховной власти, о росте «острого и глубокого раздражения против Особы Государя Императора» в образованных кругах сообщалось в специально проведенном департаментом полиции анализе политической ситуации еще за несколько месяцев до февральских событий. В ноябре — декабре 1916 г. с требованием «министерства доверия» и «ответственного министерства» выступали не только либералы, в первую очередь — кадеты, но даже такие промонархические силы, как Государственный совет, дворянский съезд и т. д. «Правительство само завело себя в тупик, и мы бьем теперь наверняка», — заявил кадет Шингарев на одном из последних совещаний в Думе.

Российские либералы, мобилизуя, по словам П. Н. Милюкова, «русскую общественность» и свои собственные силы в рамках Прогрессивного блока IV Государственной думы, общеземского и городского союзов и даже путем созыва Всероссийского рабочего съезда, в известном смысле готовились к «бескровной» политической революции, приурочивая ее к моменту окончания войны, пока же стремясь ослабить вспышки «острого раздражения» и действия «крайне левых».

Следовательно, определенная программа действий у либералов, составлявших ядро политической оппозиции верховной власти, была, и какие-то попытки ее реализации их лидеры предпринимали. Но существенным ее изъяном было недопонимание опасности надвигавшегося социального взрыва, обусловленного тяготами третьего года войны, а в какой-то степени и спровоцированного их антиправительственными речами и выступлениями в Думе, а также агитацией «левых». Партийные лидеры не только проглядели начало революции, но и первоначально отстали от стихийно разворачивавшегося движения масс.

На 5-й день событий — 27 февраля — по инициативе Рабочей группы Центрального Военно-Промышленного Комитета во главе с меньшевиками К. А. Гвоздевым и Б. О. Богдановым, освобожденными из «Крестов» (они были арестованы в конце января), а также думской социал-демократической фракции во главе с Н. Чхеидзе был создан Временный исполнительный комитет Петроградского Совета рабочих депутатов. К вечеру того же дня по призыву комитета был избран и сам Совет: по одному делегату от тысячи рабочих и по одному от роты солдат. Вскоре прибыло примерно 250 делегатов. Председателем Исполнительного комитета Совета стал меньшевик Н. С. Чхеидзе, его заместителями — трудовик А.Ф. Керенский и меньшевик М. И. Скобелев. Большинство в Исполкоме Совета и в самом Совете принадлежало меньшевикам и эсерам. От большевиков в Исполком вошли А. Шляпников и П. Залуцкий — члены Русского бюро ЦК. В марте в него были кооптированы вернувшиеся из сибирской ссылки меньшевики Ф. И. Дан и И. Г. Церетели, социалист-революционер А. Р. Гоц, возглавивший фракцию эсеров в Петросовете.

27 февраля, почти одновременно с созданием Петроградского Совета, лидеры либеральных партий в Государственной думе образовали «Временный комитет для восстановления порядка и для сношения с лицами и учреждениями» во главе с М. В. Родзянко, в который вошло практически все бюро Прогрессивного блока, а также А. Ф. Керенский и П. С. Чхеидзе. Временный комитет отправил царю в ставку для согласования текст Манифеста, содержавший пункт о создании «ответственного министерства». Как отмечал позднее П. Н. Милюков, попытка сохранения монархии за счет превращения ее в конституционную имела место в позиции либералов в эти дни, ибо многим казалось, что правительство без монарха, как привычного для масс символа власти, будет «утлой ладьей», которая сможет потонуть «в океане народных волнений». Но как уже не раз случалось в российской истории, не был использован, может быть, последний шанс, дарованный первому лицу государства. Николай II после долгих колебаний лишь в ночь на 2 марта решился подписать документ, но на тот момент это был акт «запоздалой мудрости», династический вопрос, по существу, уже решился.

В ту же ночь в солдатской секции Петросовета был составлен и на следующий день опубликован «Приказ № 1», фактически выведший всю армию из-под начала командиров — офицеров и подчинивший Петроградский гарнизон Петросовету. С крушением монархии рушилась и старая кадровая армия (к концу войны в русскую армию было отмобилизовано около 15 млн человек), обусловив тем самым изначально бессилие формирующейся власти либералов.

В ночь с 1 на 2 марта думский Временный комитет приступил к формированию Временного правительства. Последнее не могло было быть сделано без санкции Исполкома Петроградского Совета, руководство которого в соглашении с думцами видело некую легитимистскую основу их последующей деятельности и санкционировало предложенный состав правительства. В него вошли 12 человек, в том числе — 6 кадетов, трудовик А. Ф. Керенский, остальные — октябристы и близкие к ним. Главой правительства и министром внутренних дел стал бывший руководитель Земгора кн. Г. Е. Львов, членами кабинета — П. Н. Милюков (МИД), А. И. Гучков (военный министр), А. И. Коновалов (торговли и промышленности), А. И. Шингарев (земледелия), А. Ф. Керенский (юстиции) и т. д. Управляющим делами был назначен кадет В. Д. Набоков. Кадеты определили и состав юридического совещания, созданного из семи человек в марте 1917 г. для экспертизы законопроектов Временного правительства; возглавил его кадет Ф. Ф. Кокошкин, известный юрист-государствовед.

Таким образом, российские либералы не сумели предупредить социальный взрыв. И когда он произошел, либералы попытались ввести его в «спокойное» политическое русло, восполнив вакуум легитимной власти, образовавшийся в связи с ликвидацией самодержавия. Но при этом, как заметил П. Н. Милюков, возникло одно из самых главных «противоречий» февраля: нереволюционным либеральным партиям, стремившимся в основном к реформам и более успешному ведению войны, пришлось сначала «низлагать монархию», а потом, сформировав либеральное правительство, «все более подчиняться целям социализма» в лице другого института публичной власти — Петроградского совета, без санкции которого новое правительство мало что могло предпринять. П. Н. Милюков сделал вывод, предвосхитивший многие современные оценки: оба учреждения парализовали друг друга и вряд ли их сосуществование можно было назвать «двоевластием», скорее «безвластием», чреватым и для революции, и для страны в целом.

Тем более, что одновременно происходили процессы, вообще характерные для революционных изломов: резко усилилась роль партий и общественных, инициативных организаций (различных самочинных комитетов), расширилось политическое пространство их деятельности, а также широких масс с ориентацией на непарламентские, силовые методы борьбы и, наоборот, сужалась легитимная основа их действий. Разного рода «резолюции», как заметил позже один из эсеровских идеологов А. А. Минин, заменили «павший закон».

Безусловно, Временное правительство пыталось влиять на ход событий. Были провозглашены широкие демократические реформы: политические права и свободы, политическая амнистия, отмена сословий, национальных и религиозных ограничений, смертной казни, упразднялась цензура, полиция, каторга. В мае—июне 1917 г. была проведена земская реформа и первые в России всеобщие (бессословные) выборы в городские думы, приступившие к разработке новой муниципальной политики и демократических методов ее реализации (например, работа разноплановых представительных миссий по профилю, совместные заседания с представителями местных Советов и т. д.). И вообще деятельность избранных демократическим путем местных самоуправлений в течение почти всего 1917 г. являла собой попытку, во многом спонтанную, реализовать в своих регионах модель социального государства, которое, отказываясь от жесткой идеологически-административной опеки граждан, начинало вырабатывать по отношению к ним определенные социальные обязательства: равные гражданские права, гарантии от безработицы, государственная опека образования, здравоохранения, культуры и т. д.

В марте 1917 г. в собственность государства перешли кабинетские и удельные земли, в апреле были созданы для подготовки реформы земельные и продовольственные комитеты, фабзавкомы («для классового мира»). Затем были сформированы Экономический совет и Главный экономический комитет для государственного регулирования и стабилизации экономики, а также целый ряд министерств: труда, продовольствия, призрения и т. д. Но основные реформы откладывались до Учредительного собрания, созыв которого во многом увязывался с моментом окончания войны и которое должно было законодательно закрепить новый политический строй России.

Его конституционная неоформленность, а также неустойчивый, переходный тип социальной структуры общества, еще более дестабилизированной февральскими событиями, резко осложнили проблему политического выбора для российских партий. Одно очевидно: после февраля все партии полевели, а монархические партии и организации, по существу, прекратили политическую деятельность. Правый фланг демократического лагеря заняли кадеты, превратившиеся в «правительственную» партию. Партия октябристов распалась еще в 1915 г. Попытки возродить ее в 1917 г. в виде республиканско-демократической (И. И. Дмитрюков, П. И. Путилов, Ю. П. Гессен, С. И. Соколовский и др.) и либерально-республиканской (А. И. Гучков, М. В. Родзянко, Н. В. Савич и др.) дальше разработки проектов программ не пошли. Видные октябристы (А. И. Гучков, М. В. Родзянко, И. В. Годнев) входили в первые составы Временного правительства, в основном поддерживая кадетскую платформу.

Кадетам удалось подойти к февральским событиям в качестве достаточно крупной общероссийской партии. Хотя официальных данных о своей численности в 1917 г. кадеты не публиковали, исследователи считают, что их было около 100 тысяч человек, а число организаций достигло 350 по стране. Они первыми из всех партий созвали после февраля свой седьмой съезд (25—28 марта); а всего за восемь месяцев революции провели четыре съезда: восьмой (9—12 мая), девятый (23—28 июля), десятый (14—16 октября).

Удалось кадетам, особенно в первые месяцы после революции, играть в известном смысле интегрирующую роль в сплочении «образованного меньшинства» России под эгидой демократизации ее политического строя. Значительную долю в составе кадетской партии в 1917 г. составляла именно интеллигенция. Так, из 66 членов Центрального Комитета, избранного на VIII съезде конституционно-демократической партии, примерно одну треть составляли профессора, а вместе с другими представителями интеллигенции — не менее двух третей. Данные о 122 председателях различных комитетов кадетской партии в 1917 г. свидетельствуют, что 101 из них принадлежали опять же к либеральной интеллигенции. И именно ее политическим идеалом являлось доведение России до Учредительного собрания «после Великого государственного переворота», как начала обеспечения «полного господства народной воли».

На VII съезде кадетской партии (25—28 марта 1917 г.), открытом старейшим ее членом кн. П. Д. Долгоруковым, был заслушан специальный доклад «О пересмотре политического отдела нашей программы», сделанный Ф. Ф. Кокошкиным. В нем не только содержалась новая редакция пункта 13-го программы, согласно которому Россия должна была быть демократической и парламентарной республикой, но и достаточно четко были сформулированы ближайшие партийные задачи. Это, прежде всего, обеспечение неприкосновенности начал гражданской свободы и гражданского равенства; реализация во всех сферах общественной жизни демократического принципа; наконец, «осуществление начал социальной справедливости», т. е. широких реформ, направленных на удовлетворение справедливых требований «трудящихся классов».

Все это означало, что кадеты вовсе не хотели, как это долго утверждалось, торпедировать реформы и чуть ли не оставить все по-старому. Они собирались провести и аграрную, и рабочую, и другие социальные реформы, но хотели это сделать постепенно, и на законном основании, т. е. через Учредительное собрание. Именно такой была их доктринальная установка как партии «правового порядка». Но была и прагматическая подоплека такой схемы действий: кадеты безусловно опасались, что глубокие социальные реформы, в том числе и аграрная, могли ослабить и без того уже разлагавшийся фронт. Они не были по существу ни против отчуждения в пользу крестьян помещичьей земли, ни против вообще вмешательства государства в «отношения экономически сильных» с целью «защиты экономически слабых», но боялись усиления революционной стихии и анархии. Проекты реформ залеживались в «земельных комитетах» и «Особых совещаниях», где нередко опытнейшие юристы спорили о букве закона, упуская существенное, а главное, теряя время, которого им историей было отпущено весьма немного.

Но поистине роковым для кадетов стало отношение их партии к войне и понимание роли ее исхода для судеб страны и революции. Несомненно, были серьезные причины приверженности кадетов лозунгу продолжения войны до победного конца. Они прежде всего исходили из того, что победа в войне поднимет престиж новой России на международной арене, а внутри страны усилит волну патриотизма, который можно будет обратить затем на ее возрождение. К тому же расчеты кадетских экономистов показывали, что Россия после трехлетней войны будет нуждаться в иностранных займах и инвестициях, получить которые у стран Антанты можно было бы только в случае участия в войне до конца. Кадеты по-прежнему отстаивали идею «вестернизации» России как в смысле ее политического устройства, так и экономической модернизации. Но при этом кадетские лидеры, в том числе и такая «крупная величина — умственная и политическая», как П. Н. Милюков, не учли всего размаха антивоенных настроений в стране, что народ вел войну «нехотя, из-под палки» и что в том восторженном сочувствии, с которым была встречена революция, сказалась надежда, что она приведет к скорому окончанию войны. Просчет был тем более опасным, что на фронте и в тылу большевиками велась соответствующая пропаганда, обещавшая немедленный мир в случае прихода их партии к власти.