Дюпро, Джин - Город Эмбер. Побег 2008 (Город Эмбер. Люди Искры, Город Эмбер. Побег), страница 6

- Да кто его знает? Наше дело маленькое -
просто не дать ему остановиться. Если какая-
то деталь ломается, мы должны ее заменить,
а если перестает двигаться, мы ее смазыва­
ем. - Он устало вытер рукой лоб, оставив
на нем черный мазутный след. - Я работаю
на генераторе уже двадцать лет. До сих пор
мы заставляли старую тарахтелку пыхтеть
и дальше, но в этом году... Не знаю, не знаю.
Машина, кажется, готова развалиться в лю-

бую минуту. - Старик криво ухмыльнулся. -Правда, поговаривают, что у нас вот-вот за­кончатся электрические лампочки, а уж тогда будет совершенно не важно, работает генера­тор или нет.

Нет ламп, нет электричества, нет времени-катастрофа прямо на пороге! Вот о чем думал Дун, когда наткнулся на толпу зевак у рату­ши и увидел Лину на крыше. Он понятия не имел, почему она там оказалась, но совсем не удивился. Это было так похоже на нее - по­являться в самых неожиданных местах. А те­перь она еще и вестник - то есть может про­браться куда угодно. Но как она может быть такой легкомысленной, когда все кругом про­сто разваливается на глазах?

Дун жил с отцом в трехкомнатной кварти­ре над отцовской лавкой на Грингейт-сквер. Отец торговал мелочовкой - гвоздями, булав­ками, скрепками, пружинками, крышками для консервных банок, дверными ручками, кусками проволоки, осколками стекла, дере­вянными чурбаками и другим мелким скар­бом, который вдруг мог кому-нибудь понадо­биться.

Все это добро уже давно распространилось из лавки в квартиру. В гостиных Эмбера на

видном месте обычно выставляли что-нибудь красивое: скажем, изящный чайник или ми­ску с несколькими помидорами и кабачками. Но у Дуна с отцом гостиная была забита ведра­ми, коробками и корзинами, полными скобя­ного товара, который отец заказал на складе, но еще не пустил в продажу. Все эти шпильки и чурбаки вечно вываливались из коробок на пол. В этой квартире очень легко было спот­кнуться и не стоило ходить босиком.

Обычно Дун заходил в лавку, чтобы побол­тать с отцом, но сейчас он отправился пря­миком к себе наверх. У него не было никакой охоты болтать. Он сбросил с дивана две корзи­ны с каким-то барахлом - кажется, это были каблуки для башмаков - и повалился ничком на подушки.

Какой же он идиот! Как он мог рассчиты­вать на то, что с первого взгляда поймет, как работает генератор, если этот старик прора­ботал там всю жизнь, а знает не намного боль­ше, чем Дун?

А просто не надо считать себя умнее дру­гих! С какой стати он вбил себе в голову, что сможет разобраться в электричестве и спасет город? Ну да, он очень хотел этого, он не раз представлял себе в честолюбивых мечтах тор­жественную церемонию на Хакен-сквер, на

которой горожане будут благодарить его за спасение Эмбера. Весь город собрался, мэр произносит пламенную речь в честь Дуна, а его отец сидит в первом ряду и так и сияет.

Отец всегда говорил ему: «Ты хороший мальчик, ты умный мальчик. Когда-нибудь ты совершишь великие дела, вот попомни мои слова». Пока что Дун не совершил ниче­го особенного, но страстно желал сделать что-нибудь по-настоящему важное для города. И пусть его наградят, и чтобы отец это видел. Сама награда не имела значения: ну, какая-нибудь грамота или, может, нашивка, кото­рую можно будет носить на куртке.

Но теперь он на годы завязнет в грязи этих бесконечных туннелей, будет латать трубы, которые тут же начнут снова протекать и ло­маться. Абсолютно бессмысленно и гораздо скучнее, чем работать вестником! Эта мысль внезапно привела его в ярость. Он резко сел на диване, нащупал каблук в корзине, стоявшей у его ног, и изо всех сил запустил его в дверь.

И в ту же секунду дверь отворилась. Дун услышал глухой удар, изумленный возглас и увидел в дверном проеме худое, усталое, удивленное лицо отца.

Злость Дуна мгновенно улетучилась. Он вскочил:

- Ой, папа, прости, я попал в тебя! Прости
меня, пожалуйста!

Отец Дуна потер левое ухо. Это был вы­сокий человек, лысый, как очищенная кар­тофелина, с высоким лбом и упрямым под­бородком. У него были добрые глаза, сейчас слегка озадаченные.

• Прямо в ухо засветил, - сказал он. - Что это было?

• Я вдруг ужасно разозлился, - виновато пробормотал Дун, - и швырнул этот каблук.

• Ясно, - сказал отец, смахнул с кресла на пол несколько крышек для бутылок и сел. -Я так понимаю, что это как-то связано с тво­им первым рабочим днем.

- Да, - сказал Дун.
Отец кивнул.

- Почему бы тебе не рассказать мне об
этом?

И Дун начал рассказывать. Когда он умолк, отец несколько раз провел рукой по лысой го­лове, словно приглаживал несуществующие волосы, и вздохнул.

- Ну, - сказал он, - звучит неприятно,
должен признать. В особенности насчет гене­
ратора - это плохие новости. Но ты ведь по­
лучил назначение в Трубы, а вовсе не на гене­
ратор, не так ли? То, что ты получил, ты уже

получил. Что ты сможешь сделать с тем, что получил, - это уже совсем другой вопрос. Ты сам-то как считаешь?

• Да я в принципе согласен, - сказал Дун. -Но что же мне делать?

• Не знаю, - сказал отец. - Но ты думай. Ты же умный парень. Самое главное - внима­тельно наблюдать. Наблюдай за всем, что про­исходит, примечай то, чего не видят другие. Тогда ты будешь знать то, чего никто больше не знает, а это ведь всегда полезно. - Отец снял куртку и повесил ее на гвоздь, торчащий из стены. - Как гусеница? - спросил он.

- Еще не видел ее, - ответил Дун.
Мальчик пошел в свою комнату и вернулся

с маленькой деревянной коробкой, накрытой старым шарфом. Он поставил коробочку на стол, снял шарф, и они с отцом склонились над ней и заглянули внутрь.

На дне коробки лежала пара увядших ка­пустных листьев. На одном из них сидела гусеница примерно в два с половиной санти­метра длиной. За несколько дней до оконча­ния школы Дун нашел гусеницу на нижней стороне капустного листа, когда резал салат к ужину. Гусеница была нежно-зеленого цве­та, вся словно бархатная, с миниатюрными ножками-щетинками.

Дун всегда обожал насекомых. Он наблю­дал за ними и записывал свои наблюдения в тетрадку, на обложке которой вывел: «Пол­зучие и летучие твари». Каждая страница тетради была разделена пополам вертикаль­ной чертой. Слева были рисунки. Каранда­шом, заточенным как игла, Дун зарисовывал крылья бабочек с ветвящимися прожилками, лапки пауков, усеянные крошечными щетин­ками и вооруженные острыми коготками, жуков с их усиками и блестящей броней.

На правой половине страницы он вел днев­ник своих наблюдений. Он отмечал, что ест насекомое, где оно спит, где откладывает яйца и - если это удавалось установить - сколько оно живет.

Наблюдать за существами, которые умели быстро двигаться, - например за бабочками или пауками, - было непросто. Тут приходи­лось ограничиваться лишь отрывочными све­дениями. А если он ловил их и сажал в короб­ку, то они беспомощно ползали там несколько дней, а потом умирали.

Но эта гусеница - совсем другое дело. Она, казалось, превосходно чувствовала себя в ко­робочке, которую Дун смастерил для нее. Пока она делала только два дела: либо ела, либо спала. Во всяком случае, это выглядело

как сон - Дун не был уверен, что гусеница закрывает глаза. Да и есть ли у нее вообще глаза?

- Она у меня уже пять дней, - сказал Дун
отцу. - Она стала в два раза больше, чем была,
когда я поймал ее. Она съела двадцать пять
квадратных сантиметров капусты.

- Ты все это записал?
Дун кивнул.

• Может быть, в Трубах ты найдешь много новых интересных букашек, - сказал отец.

• Может быть, - сказал Дун, но про себя подумал: «Нет, этого недостаточно. Я не могу корпеть в Трубах, латая утечки, ловя жуков и притворяясь, что никакой опасности нет. Мне нужно найти там что-то важное, то, что поможет спасти город. Я должен это сделать. Просто обязан».

ГЛАВА 4

Потери и разочарования

Неделя шла за неделей. Однажды вечером, прибежав с работы, Лина увидела, что бабуш­ка сбросила на пол все диванные подушки, распорола обивку и вытаскивает из дивана куски ваты.

- Что ты делаешь? - удивилась Лина.
Бабушка подняла глаза. Клочья набивки

пристали к ее платью и запутались в воло­сах.

• Оно потерялось, - сказала она. - Я ду­маю, оно может быть здесь.

• Что потерялось, бабушка?

• Не могу вспомнить, - сказала старуха. -Но что-то очень важное.

• Но, бабушка, зачем ты ломаешь диван? На чем же мы будем сидеть?

Вместо ответа старуха еще больше надорва­ла обивку и вытащила огромный клок ваты.

• Ничего страшного, - сказала она. - Я по­том все это починю.

• Давай лучше сейчас починим, - сказа­ла Лина. - Сомневаюсь, что в диване можно найти что-нибудь очень важное.

• Откуда ты знаешь? - мрачно спросила бабушка.

Она уселась на изодранный диван, поджав под себя ноги. Вид у нее был утомленный.

Лина присела на корточки и стала собирать разбросанную по всей комнате вату.

• Где малышка? - спросила она.

• Малышка? - переспросила бабушка, не­понимающе глядя на Лину.

• Ты что, забыла про ребенка?

• Ах да... Она... Я думаю, она в лавке.

• Одна?! - закричала Лина, вскочила и бросилась вниз по лестнице.

Поппи сидела на полу магазина. Она раз­мотала большой желтый клубок и безнадеж­но запуталась в нитках. Увидев Лину, девоч­ка горько заплакала.

Лина взяла малышку на руки, распута­ла нитки и постаралась успокоить ребенка, хотя у нее у самой дрожали пальцы от пере­житого волнения. Выходит, оставлять Поп-пи с бабушкой теперь опасно. Счастье, что ребенок не свалился с лестницы и не рас-

шибся. Бабушка уже давно страдала рассе­янностью, но все же до сих пор не забывала о Поппи.

Когда они поднялись наверх, бабушка сто­яла на коленях на полу, собирая белые комки набивки и снова запихивая их в дыру, кото­рую проделала в диване.

• Его здесь нет, - сказала она грустно.

• Чего нет?

• Того, что потерялось тогда, очень дав­но, - сказала бабушка. - Мой отец рассказы­вал мне об этом.

Лина вздохнула. Бабушка все больше и больше погружалась в прошлое. Она легко могла бы объяснить любому правила игры в камушки, в которые играла, когда ей было восемь лет, или подробно рассказать о празд­нике песни, в котором участвовала, когда ей исполнилось двенадцать. И уж конечно, бабушка прекрасно помнила, с кем плясала на ежегодном конкурсе танца на Кловинг-сквер, - ей как раз исполнилось шестнадцать. Но что было позавчера, она была не в состоя­нии запомнить.

• Они слышали его слова, он говорил об этом перед смертью, - сказала она вдруг.

• Кто слышал? Чьи слова?

• Моего деда. Седьмого мэра Эмбера.

• И о чем же он говорил?

• Ах, - сказала бабушка рассеянно. -В этом-то и загадка. Он сказал, что не может до этого добраться. «Теперь это потеряно на­всегда», - сказал он.

• Что - это?

• Он не сказал.

Лина сдалась. Все это, разумеется, не име­ло никакого значения. Может, умирающий старик вдруг вспомнил о потерянном левом носке или о старой расческе. Но эта история почему-то пустила в бабушкиной памяти глу­бокие корни.

На следующее утро перед работой Лина забежала к соседке, миссис Эвелин Мердо. Соседка была худа как щепка и держалась прямо, словно аршин проглотила. Она всегда говорила сухо, отрывисто, редко улыбалась, но при этом была добрейшим существом. Еще несколько лет назад миссис Мердо держала магазин, где всегда можно было купить бу­магу и карандаши. Но ни бумаги, ни каран­дашей давно уже было не достать, и магазин пришлось закрыть. Теперь миссис Мердо весь день сидела у окна на втором этаже, разгля­дывая прохожих своими наблюдательными глазами. Лина рассказала соседке, до какой степени забывчива стала бабушка.

• Вы не могли бы заходить к ней время от времени и поглядывать, все ли там в по­рядке?

• Конечно, я сделаю это, - твердо сказала миссис Мердо и дважды кивнула, подчерки­вая, что на нее можно положиться.

Лина отправилась на работу в приподня­том настроении.

В тот день сообщение Лине продиктовал Арбин Суинн, хозяин овощного магазина на Кэллай-стрит. Доставить послание следовало в оранжерею, для мисс Клэри Лейн. Это была близкая подруга Лины, и девочка была рада лишний раз ее повидать, но радость эта сме­шивалась с печалью: в теплицах до послед­них своих дней работал отец Лины, и она до сих пор не могла свыкнуться с мыслью, что больше не увидит его там.

Пять теплиц оранжереи были единствен­ным источником свежих продуктов для Эмбе-ра. Теплицы находились за Грингейт-сквер, на самой окраине города. Дальше уже ничего не было, только горы гниющего мусора, высо­кие зловонные холмы, освещенные несколь­кими прожекторами на высоких мачтах.

В старые времена никому, кроме мусорщи­ков, свозивших туда отходы, не пришло бы

в голову приблизиться к этим вонючим гру­дам. Разве что ребятишки, невзирая на стро­гий запрет родителей, время от времени при­бегали сюда играть: взбирались на мусорную гору и с воплями скатывались вниз. Лина и Лиззи, когда были маленькие, тоже такое проделывали. Иногда они находили в мусоре какую-нибудь случайную драгоценность -пустую жестянку, старую шляпу или тресну­тую тарелку.

Но всему этому конец: теперь мусор сте­регли стражи, не разрешавшие никому рыть­ся в нем. Совсем недавно была официально учреждена новая профессия - просеиватель мусора. Изо дня в день команда просеивате­лей методично сортировала кучи отбросов в поисках хоть чего-то полезного. Иногда они находили ножку от стула, которая могла пригодиться при ремонте оконных рам, или кривой гвоздь, способный еще послужить крючком для одежды. Даже отвратительные грязные тряпки можно было отмыть и латать ими дыры в занавесках или матрасных чех­лах. Раньше Лина об этом как-то не задумы­валась, но теперь все чаще задавала себе во­прос: а зачем они нужны, эти просеиватели? Уж не потому ли они появились, что в Эмбере и в самом деле абсолютно всего не хватает?

За мусорной свалкой совсем ничего не бы­ло - только обширные Неведомые области, и мрак простирался во все стороны беско­нечно.

Повернув на Диггери-стрит, Лина увидела в конце улицы длинные приземистые тепли­цы. Они были похожи на огромные железные бочки, разрезанные вдоль и уложенные на зем­лю. Ее сердце забилось сильнее. Ведь оранже­рея в каком-то смысле была ее родным домом.

Лина прекрасно знала, где искать Клэри, и сразу направилась к теплице номер один. Она заглянула в маленький сарайчик для инструментов рядом со входом в теплицу, но там никого не было. Вдоль стен одиноко сто­яли грабли и лопаты. Она вошла в теплицу, и на нее повеяло теплым, мягким запахом земли и растений. Как же она любит это ме­сто! По привычке она подняла глаза вверх, словно надеясь увидеть отца: вот он стоит там под потолком на вечной своей стремянке, на­страивая систему орошения, разбирая сло­мавшийся датчик температуры или просто меняя осветительную трубку.

Освещение в оранжерее было не таким, как на улицах города. От длинных трубок, про­тянутых вдоль свода, исходил резкий белый свет. Зелень листьев казалась в этом свете та-