14557-1 (Украина: национальная самобытность и национализм), страница 4

C) Содержание языковой проблемы в Украине составляет то обстоятельство, что подавляющее большинство населения страны говорит и думает на языке, отличном навязываемого идеологами национализма.

Так, по упомянутой выше статистике (в данном случае - 1998 года), 84% опрошенных жителей Украины выступали за повышение статуса русского языка в общегосударственном масштабе, 48,6% - за признание его вторым официальным по всей Украине, 35,4% - там, где этого хочет население. Находящиеся в нашем распоряжении данные недавних социологических опросов свидетельствуют о том, что с тех пор указанная ситуация изменилась несущественно.

Однако же будем точны. Дело в том, что, в отличии, скажем, от Прибалтики, где автохтонное население разговаривает на языках балтийской и фино-угорской языковых групп, радикально отличных от славянских языков, жители различных регионов Украины в быту используют несовпадающие языковые диалекты. Например, в Донбассе, на улице и кухне, как правило, разговаривают на «суржике»: русском языке, с неправильными ударениями и местным произношением отдельных слов (существует также специфическая мелодика «донбасской» речи); в Днепропетровске, крупных городах столичного региона и Центральной Украины – на русском языке с инкорпорацией множества украинизмов; в Новороссии и Крыму – в подавляющем числе случаев – на чистом русском языке с активным использованием, зародившихся в приморских городах (вспомним Бабеля), жаргонных выражений (на основе языков, как тюркской, так и семито-хамитской языковых групп); на Западе Украины – на языках, подвергшихся в XIX веке массированной полонизации и германизации и потому, в большинстве случаев, непонятных «среднему украинцу».

Отдельная статья – язык украинской диаспоры, рассеянной, главным образом, в США и Канаде^48[48]. «Зарубежные украинцы» в письменной речи (дома, в большинстве случаев, они разговаривают на языке страны обитания) используют язык, сформированный на основе галичского диалекта, с существенными вкраплениями полонизмов и – чрезвычайно значимыми – американизмов. «Собственно»- украинским языком - языком, на котором говорит та часть населения Украины, которая осознает себя украинцами - представители украинской диаспоры не владеют. Во всяком случае, в трудах (в сочинениях «мельниковцев», «бандеровцев», нынешних заокеанских идеологов украинского национализма) практически повсеместно встречаются языковые погрешности («ляпы»).

С точки зрения ведущих лингвистов России и Западной Европы различия между «собственно»-украинским и русским – меньшие, чем между баварским и саксонским диалектами немецкого языка^49[49].

Однако же украинский язык имеет свои особенности. И, прежде всего, они связаны с обстоятельствами его генезиса: с одной стороны, лингвистические нормы данного языка вырабатывались группой политически ангажированной (проавстрийски настроенной) украинской интеллигенции в XIX-нач.XX века, с другой, - его лексический потенциал формировался в условиях украинского села. В связи с последним, современный украинский язык испытывает острую терминологическую недостаточность и, одновременно, переизбыток имплицитных форм выражения мысли (см. наречия: «Отож!», «Авжеж!», др.) и оскорбительных (во всяком случае, ориентированных на уничижение личности) словообразований. Украинский язык чрезвычайно мелодичен (обилие гласных), но его потенциал не вполне соответствует требованиям, предъявляемым эпохой НТР.

Как и все языки постиндустриального периода, современный украинский язык ныне подвергается массированной американизации (здесь играют роль и политические, и экономические, и технологические (компьютеризация жизни), и сугубо лингвистические обстоятельства: простота и строгость английского языка (в том числе, и отсутствие родовых и падежных окончаний)). Однако, в отличии от других языков, украинский насильственным образом полонизируется. Причем последний феномен выпадает из общей совокупности эксплицитных каузальных (причинно-следственных) связей.

Далее. Со времен Ф.Шлеермахера, вплоть до М.Хайдеггера –Х.-Г.Гадамера и далее, в сегодняшний день, в мировой культурологии утверждалась точка зрения, в соответствии с которой главным индентификатором самодостаточности нации является («естественный») язык. Нужно сказать, что с позиций современного знания, указанное мнение представляется небесспорным^50[50]. Тем не менее, по факту (оставим в стороне историко-политологический аспект данного вопроса) оно получило широкое распространение в кругах адептов националистических идеологий. Как указывалось выше, русский и украинский языки – предельно близки (ближе русскому – разве что белорусский). Поэтому, для обоснования раздельности исторического бытия русского и украинского народов, националистам потребовалось видоизменение украинского языка (включая, условия его формирования)^51[51] в направлении его полонизации (теория «третьей точки зрения»)^52[52]. И лингвистическую (и политическую) базу своих идеологических «интенций» они обнаружили, с одной стороны, в диалектных формах украинского языка, распространенных в Западной Украине, а с другой – в языке зарубежной диаспоры.

Отсюда возникла идея – как не парадоксально это звучит – «украинизации» украинского языка, т.е. идея наращивания его лексического потенциала в направлении, противоположном, как общемировым тенденциям, так и естественной устремленности к использованию лексического багажа собственно-русского языка^53[53].

В качестве реализаторов указанной идеи выступили галичская интеллигенция. Ее социальной базой стала интеллигенция киевская.

Историческая память – странная вещь: в ее тенетах ничего не пропадает бесследно.

Начиная со времен монголо-татарского нашествия население Западной Украины перманентно подвергалось иноземным культурным интервенциям и едва ли не основным средством сохранения национальной самоидентификации для западных украинцев являлся язык. Именно поэтому, в частности, теперь, когда на Украину негадано «обрушилась» политическая независимость^54[54], главенствующее место в политическом сознании галичан заняла не экономическая (что следовало бы ожидать), но языковая проблематика.

На самом же деле, галичане мало что определяют в украинском политическом раскладе. За неимением иных, их идеологеммы всего только используются украинской бюрократией для обоснования бесконтрольного грабежа собственного народа (см. выше^55[55]). Однако, ощутив возможность для реализации местечкового мировосприятия, западноукраинская интеллигенция проводит его в жизнь с той же агрессивностью и теми же методами, которые применялись в отношении ее самой в период полонизации и германизации^56[56].

Иная мотивация у киевской (читай: советской провинциальной) интеллигенции.

Помимо других, в Украине развивается процесс, который можно было бы назвать «эффектом пылесоса»: когда все материальные и духовные ресурсы страны с ускорением перемещаются в направлении из малых городов – в крупные, из Украины - по большей части – на Запад, и – в незначительном количестве – в Москву. Все, кто участвует в транзите указанных ресурсов (и, прежде всего, киевляне) естественным образом получают известные (как материальные, так и социальные) дивиденды, основополагающим гарантом обретения которых является государственная независимость. Поэтому, киевляне вообще, и киевская интеллигенция, в частности, оказываются существенным образом заинтересованными в государственном размежевании Украины и России, краеугольным камнем которого является (см. ранее) языковая проблема. Кроме того, «украинизация» украинского языка предполагает проведение огромной интеллектуальноемкой (а потому – высокооплачиваемой) работы по восполнению генетической лингвистической недостаточности первого, что в условиях повальной безработицы, прежде всего коснувшейся украинской интеллигенции (в этом отношении она мало отличается от российской!) является немаловажным мотивационным фактором.

Киевская (еще вчера – повторюсь - советская) интеллигенция - привычна к смене идеологических установок. В сущности, для «среднего» киевского интеллигента «вновь возродившийся» украинский язык - такой же оруэловский «новояз», как язык начала 20-х годов (см.: «ГубХозУпр», «звездины», «ГОЭРЛО»). Вопреки стараниям «идейных» галичан, украинский язык, по-прежнему, мало отличается от русского. И поэтому, в условиях элементарного выживания, а также из соображений (чаще всего, тщетных) возможной выгоды (престижные назначения и т.д., и т.п.) киевская интеллигенция легко воспринимает изменение языковой политики. И это – факт^57[57].

Между тем, объективно, результатом трансформации украинского языка стало отчуждение «языка улицы» от «языка кабинетов» ^58[58], языка народа от языка элиты. Очевидно, что указанный процесс может иметь далеко идущие социальные последствия (вспомним исторический опыт России от времен Петра I до времен героев Льва Толстого и далее – к Октябрьской революции!). Об этом можно многое сказать.

Однако в контексте настоящей работы достаточно констатировать, что идеологическое обоснование фактической деформации украинского языка предоставляет, как не странно это звучит, украинский национализм. В этом смысле, с точки зрения теоретических посылов самого национализма (см. выше), указанный феномен обнаруживает себя, как деструктивный (дискретизирующий) фактор национальной культуры. Иначе говоря, сущность языковой проблемы в Украине на самом деле состоит не уничижении национальной идентичности русскоговорящей части населения, но в разрушении самого украинского языка, как источника и питательной среды национальной культуры.

И именно это обстоятельство объективно игнорирует официальная российская пропаганда в Украине.

D) межкультурный обмен. Если пролистать подшивки современных украинских газет, то складывается впечатление, что культурная жизнь Украины никогда не бывала столь насыщенной, как в «постперестроечную» эпоху: фестивали, народные гуляния, различные юбилеи в кучмовской следуют Украине один за другим - и вместе, и попеременно. И это действительно так.^59[59].

Не является секретом, что «фестивалитизация» Украины выполняет вполне транспарентную социальную функцию: во-первых, она служит средством «отмывания» денег крупного капитала; а, затем, - играет роль релаксатора, отвлекающего массы от насущных экономических проблем (своеобразная «рекреационная зона»).

И все это осуществляется под «малиновый звон» украинских масс-медиа, находящихся – без исключения - под жестким контролем местных олигархических кланов^60[60]. (Российские газеты и журналы (помимо тех, что завозят отдельные «челноки») в Украине не распространяются (запрещены Законом), те же, что издаются в самой Украине («Комсомольская правда», «Труд», «Известия», др.) де юре существуют, как российко-украинские СП, работающие «под прикрытием» определенных политических группировок). Аналогичная ситуация имеет место на украинском радио и TV^61[61].

Кроме того, в Украине (по крайней мере, так было до самого последнего времени) принята порочная система налогообложения книгоиздательства, устанавливающая уплату сборов с каждого производственного цикла. Естественно, что в таких условиях, литературная активность в Украине осуществляется в режиме перманентного кризиса. С другой стороны, транспортировка печатной продукции из России в Украине затруднена административными мерами^62[62].

В виду финансовых трудностей, а также в связи с «размыванием» читательского контингента^63[63], украинские библиотеки практически не функционируют. И это обстоятельство вполне устраивает местных националистов, поскольку более книжного фонда страны составляет русскоязычная литература. В итоге, местные библиотеки, едва ли не сознательно, лишаются возможности обновления фондов, в то время как, по признанию самих украинских библиотечных работников^64[64], система межбиблиотечного обмена фактически не имеет шансов на восстановление. В итоге, библиотеки утрачивают былой статус центров культурной жизни украинских регионов^65[65].

Гастрольная и выставочная деятельность в Украине ограничены по финансовым обстоятельствам^66[66].

Между тем, как говорилось выше, значительная часть населения Украины привыкла удовлетворять свои информационные и культурные запросы посредством русскоязычных изданий (фильмов, театральных постановок ets). Не имея возможности легально реагировать на потребительский спрос, украинские предприниматели прибегают к различным противозаконным акциям. Так, например, в последние годы в Украине активно развивается кабельное телевидение,^67[67] в значительной своей части, зиждущееся на неприкрытом воровстве программ российских эфирных каналов и ретрансляция их по кабельным сетям. Примерно такие же «схемы» (популярный в Украине термин) используются в книгоиздательстве, журналистике, провайдеровской деятельности.

Музыкальное, театральное искусство, балет, художественные промыслы, пр. – все сферы культурной жизни страны, в принципе, пребывают в аналогичной ситуации^68[68].

В большинстве политологических исследований приводится обширный статистический материал, иллюстрирующий обозначенные здесь процессы^69[69]. При этом, в качестве источников деградации межкультурных обменов (как в их институциональном, так в феноменальном проявлениях), указываются: недостаточность государственного финансирования учреждений культуры (как будто культура развивается исключительно в учреждениях!), экономические факторы (в том числе таможенные ограничения, как следствие культурного протекционизма), проявления политической нестабильности (включая ужесточение цензуры, как объективную административную реакцию на социальную и политическую нестабильность) и т.д., и т.п.

Все эти вещи и в самом деле ограничивают межкультурный обмен.