142305 (Социальные основы экономического действия), страница 3

Обмен и самоутверждение. Экономическое действие можно представить как обмен деятельностью, осуществляемый на началах возмездности и эквивалентности в целях максимизации полезности хотя бы для одного, а в идеале для всех участников этого обмена. Но нельзя не обратить внимание на то, что, во-первых, эквивалентность есть лишь частный случай возмездности; а во-вторых, множество хозяйственных обменов совершается с целями неутилитарного характера.

По свидетельствам антропологов, обмен в примитивных обществах возник как взаимное приношение даров и взаимное угощение, которые являются не экономическими, а преимущественно социальными актами. Цель их — не достижение экономической выгоды, а утверждение соседских и дружеских связей. С чисто же экономических позиций такого рода акты не только не приносят выигрыша, но, напротив, означают затрату изрядной части общего богатства (то же, к слову, относится к сохранившейся поныне тра­диции обмена подарками на Рождество и в прочие праздники). Конечно, взаимный обмен выполняет и экономические функции — взаимного хозяйственного страхования и поддержки, быстрой мобилизации ресурсов в экстремальных ситуациях. Но механизм реализации этих функций лежит за пределами экономики как таковой.

Обмен дарами обходится без торговли, без выяснения полезности преподносимого для его получателя, без гарантий эквивлентного возмещения затрат. В принципе предполагается, что сегодняшний получатель в будущем должен ответить тем же. Но зачастую не преследуется даже и эта цель. Если инициатор дарения преподносит другому такой дар, что тот по экономическим причинам не сможет «отдариться», то он (инициатор) укрепляет свое социальное положение в сообществе. В данной ситуации не на­копление имущества, а его публичная раздача в большей степени повышает престиж дарителя.

Замечу, что и чисто рыночный обмен нельзя совершенно без­оговорочно свести лишь к экономическим элементам. Значительная часть цен, как известно, по-прежнему устанавливается гибко в результате неформального торга. И веками сохраняющийся обычай торговаться едва ли можно рассматривать исключительно как проявление жадности или способ установления равновесной цены. Здесь часто присутствует и другое: «торг» — это и способ общения, установления социальных контактов, в которых эко­номический расчет сочетается с ритуальной игрой и борьбой зас оциальное признание (когда, например, мы отказываемся торго­ваться с «чужаком» и теряем какие-то деньги, то тем самым как бы подчеркиваем социальную дистанцию между нами). Да и сам экономический расчет далеко не одномерен. Так, установление уровня цены сообразно с внешним видом покупателя есть прояв­ление экономического расчета, с которым совмещается, однако, комплекс социальных оценок. И никакая стандартизация качест­ва продукции и цен не может помешать тому, что к своим посто­янным клиентам или приятелям, землякам или единоверцам от­носятся иначе, нежели к просто зашедшим с улицы, незнакомым, «чужим».

Потребление и соучастие. Широко распространенное представ­ление о том, что люди осуществляют свой потребительский вы­бор, исходя из оптимального использования ограниченных ресур­сов, тоже требует существенных оговорок. Почему, скажем, в со­временной России быстро раскупаются не просто дорогие, но са­мые дорогие автомашины, да еще с длинным шлейфом повышен­ных рисков — угона, аварий, преждевременного износа? Описан­ное еще в начале века Т. Вебленом престижное потребление во множестве случаев является «нерациональной» тратой средств, ибо связано с приобретением более дорогих и^-«ненужных» вещей вместо «нужных» и более дешевых. При этом, однако, подобное поддер­жание престижа не прихоть, а довольно жесткая социальная норма для определенной группы населения, нередко весьма обре­менительная экономически, по крайней мере для ее менее обеспе­ченной части. «Оставаться голодным, но прилично одетым» — по­добный выбор можно счесть рациональным, но его связь с мерка­ми индивидуальной или общественной полезности окажется не столь очевидной.

Различия в стилях потребления зачастую невозможно объяс­нить толщиною кошельков. Почему, например, в одну и ту же эпоху в странах Восточной Европы можно узнать профессиональ­ную (классовую) принадлежность человека по стилю носимой одеж­ды, а в Соединенных Штатах это сделать намного труднееПо­тому что в национальной культуре и в культуре разных социаль­ных слоев складываются свои особые устои. По мнению француз­ского социолога П. Бурдье, действиям, из которых складывается стиль жизни, предшествует совокупность вкусов. Вкусы, в свою очередь, базируются на «хабитусе»— совокупности диспозиций мышления, восприятия и оценивания, — на который оказывают существенное влияние прежде всего такие факторы, как социальное происхождение и образование.

В свою очередь потребительский выбор становится стратегией социальной самоидентификации. В чем сила рекламы, быстро за­полонившей наш видео и радио эфир. Она нужна не столько как ориентир для выбора товаров получше и подешевле, сколько как средство присоединения к определенному «сообществу потребле­ния». Следуя рекламным объявлениям, люди стремятся покупать «то же, что и все» (а точнее, то, что покупает выбранная ими в качестве ориентира референтная группа).

Доходы и статус. Если деньги — это лишь количественное вы­ражение покупательной способности, то почему человек придает такое значение надбавке к зарплате, которой хватит разве что на пару поездок на такси? Почему предприниматель тратит лучшие годы жизни на реализацию рисковых проектов? Неужели для того только, чтобы получить лишний десяток или сотню тысяч? Види­мо, дело тут не в деньгах как таковых. Доход — это больше чем просто денежная сумма или мера покупательной способности. Это также претензия на определенный статус. Деньги оказываются зна­ком (маркером), позволяющим отнести человека к определенному рангу. Специалист первой категории хочет отделить себя от спе­циалистов второй категории, старший экономист — от просто эко­номистов и т.д. Повышение дохода не всегда является достаточ­ным условием достижения новых статусных позиций (ибо статус­ные претензии не всегда адекватно воспринимаются другими чле­нами общества), но порой это — необходимое условие.

Доходы играют еще и важную символическую роль. Высокий доход символизирует благополучие, высокую профессиональную квалификацию и хорошие деловые способности. Низкий доход тоже часто становится знаком особого статуса (например, неангажиро­ванности, некоммерческого характера деятельности). Помимо этого доход выступает как статусная привилегия, продукт властных пол­номочий. Он часто является «автоматическим приложением» к рабочему месту и никак не связан с эффективностью работы. Пре­вращение дохода в привилегию сегодня более характерно для бю­рократических систем, но встречается практически повсеместно.

На статусную окраску дохода существенно влияет характер его источников. Экономисту в общем безразлично, каким путем до­быты используемые денежные средства — благородным или низменным, законным или криминальным. В глазах же общества воз­можна серьезная девальвация «грязных денег». Мы вынуждены также мириться с тем, что один и тот же доход воспринимается по-разному в зависимости от способа его получения: одно дело, если он заработан собственным физическим трудом; другое — если обеспечен путем организации труда других людей; третье — если получен в результате перепродажи готовых продуктов или предо­ставления денежных ссуд под проценты. Отношение к этим видам дохода различно в разные исторические периоды, зависит от на­циональной культуры, принадлежности к той или иной социаль­ной группе. И оно никогда не было и не будет одинаковым, сколь­ко бы ни толковали об общественной полезности каждого из ука­занных видов деятельности.

Производство благ и производство знаков. Понятие производ­ства ассоциируется у нас в первую очередь с изготовлением мате­риальных продуктов. Между тем доля материального производст­ва во всех ведущих странах в течение десятилетий устойчиво сни­жается, уступая место сфере услуг. А в этой сфере ширятся отрас­ли, производящие разного рода символы и путеводители в мире символов. Средства массовой коммуникации вырабатывают огром­ное количество информации, заполнявшая все и вся реклама предлагает образцы продуктов, не слишком жестко связанные с их материальными свойствами; мощная индустрия развлечений при­глашает нас в бесчисленные искусственные миры — игровые, ту­ристические, кинематографические.

Исследовательские и изобретательские работы уже не просто предшествуют производственному процессу, но непрерывно со­провождают этот процесс, становятся его неотъемлемой частью в условиях постоянного обновления и гибкого приспособления к запросам рынка. Дизайнеры «упаковывают» ваш продукт, специа­листы в области «паблик рилейшнз» работают над созданием ва­шего имиджа. Культурные учреждения превращаются в сферу де­ловых услуг, их «продукция» ставится на поток. И сегодня факти­чески любой продукт помимо изначальных потребительских свойств несет в себе массу закодированной информации и нагружен воро­хом смыслов и образов, символизирующих успех или здоровый образ жизни, идеологические пристрастия или принадлежность к этнической группе. Все труднее становится отделить «производст­во» от «не производства».

Фиксация данной тенденции позволила британским социоло­гам С. Лэшу и Дж. Урри назвать современную экономическую систему «экономикой знаков и пространства». По их мнению, наряду с ускоряющимися, потоками капитала, труда и товаров, неизмеримо возрастает роль «рефлексивного накопления» инфор­мации и образов. Происходит выхолащивание материальных хо­зяйственных объектов, а социальные структуры уступают место информационным и коммуникационным структурам. Производ­ство теперь не просто базируется на исследованиях и освоении культурных образцов, но само во многом превращается в иссле­довательский и дизайнерский процесс, в сферу когнитивной и эстетической рефлективности, где человек погружен в создание и интерпретацию знаков.

Множественность денег. Деньги выполняют роль всеобщего эквивалента и универсального измерителя. Эти качества не вытекают из приро­ды денег как таковых, а являются продуктом исторического разви­тия их функций. Для примитивных обществ были характерны не только множественность натуральных форм денег (металлы, скот, раковины и пр.), но и несоразмерность оценок в зависимости от «качества» денег, а также сословные и гендерные различия во вла­дении деньгами. Многие из них исчезли задолго до наших дней. И когда заходит речь о современных деньгах, они рассматривают­ся как продукт последовательной рационализации, в процессе ко­торой деньги превратились во внекачественную субстанцию и все­общего уравнителя, универсального посредника и чистую симво­лизацию обмена, воплощение абстрактной покупательной способ­ности и абсолютно деперсонифицированную силу. Об этом писа­ли едва ли не все ведущие социологи эпохи современности, кото­рые в своих оценках сущности и роли денег оказались едины с экономистами.

Трудно отрицать силу тенденции к унификации экономичес­ких форм. Тем не менее и сегодня благополучно сохраняется и порою даже развивается множественность денег, связанная с оби­лием их натуральных и экономических форм, покупательной спо­собности, а также с различиями в значениях, придаваемых денеж­ным суммам. Начнем с того, что единая национальная валюта — не столь давнее завоевание. В США она была утверждена лишь в 1863 г., когда в обращении находилось не менее пяти тысяч раз­ных банкнот, а окончательная стандартизация произошла только в 1933 г. Вытеснив благородные металлы, деньги облачились в сотни национальных мундиров. Но помимо обычных бумажных денег, государством и сотнями негосударственных учреждений выпуска­ется масса разных кредитных денег в виде государственных казна­чейских обязательств; и налоговых освобождений, акций и вексе­лей. Они настолько разнообразны и многочисленны, что учет и контроль за совокупной денежной массой в современном хозяйст­ве, да и само определение того, что следует относить к «деньгам», представляются весьма затруднительными.

В повседневной жизни мы нередко используем заместители денег — талоны и жетоны, чеки и расписки. Чем жестче монетар­ная политика, тем больше денежных суррогатов возникает на фи­нансовом рынке и тем чаще функции денег присваиваются «ино­родным» материальным объектам. Предприятия прибегают к бар­терному обмену.

Денежные единицы обладают разной покупательной способнос­тью. Безналичные деньги во многих ситуациях оказываются де­шевле наличных (устанавливаются особые цены за обналичивание средств). Рыночная стоимость ценных бумаг может весьма далеко отклоняться от номинала: В целом покупательная способность разных денежных единиц формируется в подвижных рамках пра­вовых и институциональных ограничений, общего социокультур­ного контекста. Например, власти вправе запретить свободное хож­дение иностранных валют и их покупку вне лицензированных уч­реждений. Из сфер, доступных Для денежных платежей, могут выводиться земля: и недвижимость, покупка высококачественных услуг может перекрываться воротами ведомственных учреждений.