КонфЭмоции26 (Эмотиология о коммуникации человека в эмоциональном пространстве языка)

14

Эмотиология о коммуникации человека в эмоциональном пространстве языка

Emotiology of human communication in the emotional

space of language

Аннотация

Рассматривается эмоциональное пространство языка и процесс глобального эмоционального раскрепощения человека. Подробно освещаются процессы эмоциональной коммуникации в условиях категориальных (типичных) коммуникативных эмоциональных ситуаций с помощью вербальных, невербальных и паравербальных средств на всех уровнях языка. Привлекаются отечественные и зарубежные исследования по проблеме статьи, а также собственные работы автора. Ставится вопрос о том, возможно ли общение человека вне эмоционального пространства языка, и даётся аргументированно отрицательный ответ.

The emotional space of language and the process of global emotional emancipation of a person are considered. The processes of emotional communication in the conditions of categorical (typical) communicative emotional situations with the help of verbal, nonverbal and paraverbal means at all levels of language are covered in detail. Domestic and foreign studies on the problem of the article, as well as the author's own works are involved. The question is raised whether it is possible to communicate beyond the emotional language space, and is given a reasoned negative answer.

Ключевые слова

Эмоциональное пространство языка, организованные эмоции, спонтанные эмоции, эмоциональная картина мира, коммуникативная эмоциональная ситуация (КЭС)

Emotional space of language, organized emotions, spontaneous emotions, emotional picture of the world, communicative emotional situation (CES).

Эмоции сегодня охватили всё коммуникативное пространство Homo loquens: СМИ, политику, бытовое и художественное общение, в том числе подростковое и молодежное. Эмоции явно стали важнейшими компонентами разума, мышления и языкового сознания современного человека, принадлежащего к любой лингвокультуре.

Это объясняется бурными, глобальными событиями в мире, широкими открытыми контактами между народами и всё усиливающейся тенденцией к агрессивности в отношениях внутри одной страны и между разными странами (см.: Северный Кавказ, Ирак, Израиль и Ливан, Иран, Украина и др.). Эта агрессивность не может не вербализоваться даже в дипломатическом языке, что ведёт к нарушению стилевого канона. Это объясняется также и многочисленными природными, технократическими, социальными и политическими катаклизмами и катастрофами, происходящими в мире, которые не могут не вызывать эмоциональное резонирование у населения и у авторов текстов СМИ (катастрофа SuperJet Шереметьево, гибель боинга над Украиной, пожар в «Зимней вишне», гибель космических кораблей, пожары в жилых домах, на военных складах, в Сибирской тайге, выборы нового президента в Украине и т.п.).

Кроме этого, широкое использование эмоций объясняется и общим глобальным эмоциональным раскрепощением человека, который перестал бояться открыто проявлять свои эмоции в обществе, особенно в Интернет-общении, которое наиболее агрессивно. Теперь уже является общепризнанным такой вид коммуникации, как эмоциональная коммуникация, и такие речевые акты, как эмотивные [Киселёва 2018; Филимонова 2001; Шаховский 2008; Goleman 1995 и др.].

Уже не оспаривается тот факт, что эмоции являются мотивационной основой сознания и языкового поведения. Фактически Homo loquens является Homo sentiens, так как люди в своём общении друг с другом не могут обойтись без эмоций, не сдерживают их и не организуют. Появившийся недавно термин «организованные эмоции» является противопоставлением термину «спонтанные эмоции». Эмотиологи пытаются разработать логистику регулирования человеком говорящим своих эмоций (см., напр., [Шаховский 2016: Гл. 6]). Коммуникативный успех, счастье, радость возможны только при условии адекватного общения людей друг с другом. Именно этим объясняется тот факт, что в многочисленных научных исследованиях специально или попутно затрагиваются вопросы теории и семиотики эмоций, их концептуализации и вербализации ([International Conference on Language and Emotions 2016] и др.).

Ключом к изучению человеческих эмоций является сам язык, который номинирует эмоции, выражает их, описывает, имитирует, симулирует, категоризует, классифицирует, структурирует, комментирует, изобретает искренние и неискренние средства для их экспликации / импликации, для манифестации и сокрытия, предлагает средства для языкового манипулирования и моделирования соответствующих эмоций. Именно язык формирует эмоциональную картину мира представителей той или иной лингвокультуры (см., напр., [Шаховский 2019б]).

Естественно, что когниция и эмоция идут рука об руку, рядом друг с другом: эмоция мотивирует когницию, когниция облегчается эмоциями; эмоции не только порождаются особыми ситуациями, но и сами порождают определённые ситуации. Они неотрывны от языка, их можно и нужно изучать с помощью языка, и поэтому именно язык является и объектом, и инструментом изучения эмоций (как вербальный, так и невербальный, а также паравербальный).

Сказанное выше является лишь маленькой толикой современных теоретических и семиотических знаний об эмоциях. Какие же ещё знания являются достоянием современной эмотиологии? Уже известно, что коммуникант, обладающий эмоциональной / эмотивной компетенцией, может адекватно распознавать вербалику / авербалику эмоций своего речевого партнёра в естественной и художественной коммуникации (реальной), а также виртуальной (цифровой); может адекватно выражать и описывать свои эмоциональные чувствования; может вербально манипулировать своими и чужими эмоциями. Вот почему важно в современной лингводидактике разработать методику, научающую управлять своими и чужими эмоциями, т.е. организовывать их. В практических курсах преподавания языковых дисциплин желательно было бы предусмотреть направления, связанные с обучением парадигмам эмоционального общения, то есть конситуативно закреплённым эмоциональным средствам. Для этого необходимо с детства учить коммуникантов правильным лексическим и грамматическим решениям в ситуациях эмоционального речевого поведения, в процессе семантизации собственных эмоциональных чувствований. Это поможет коммуникантам адекватно резонировать настроения своих речевых партнёров.

Лингводидактам должны быть известны базовые (универсальные) эмоции, которые легко обнаруживаются в лексике и грамматике и семантизируются эмоционально даже вне контекста, т.к. они эмоциональны уже в словарном состоянии семантики и в синтаксических структурах языка. Их список по кластерному признаку пока ещё не составлен полностью, но имеются отдельные работы по КЭС (см., например, в [Толкачёва 2009]). Такая лексика уже определена в теории как эмотивная, а в семиотике ― как кодированно эмотивная, поэтому в научающей эмоциональной коммуникации можно работать как со словарными, так и с контекстуальными эмотивами. При этом очень привлекательной лингводидактической задачей является составление парадигмы эмоциональных категориальных ситуаций, характерных для одного коммуникативного социума или для различных контактирующих социумов (универсальных КЭС). См., например, конфликтные ситуации (различных типов), интимные ситуации, ситуации обмана и др. ситуации в рамках трёх основных тем: «жизнь», «любовь», «смерть». Серьёзной проблемой для современной лексикографии является составление ситуативных (активных) как одноязычных, так и переводных словарей. Этим могла бы заняться современная корпусная лингвистика.

Определённая эмоция всегда вызывается какой-нибудь специфичной или абстрактной ситуацией, которую я называю типовой (категориальной). Например, эмоция страха обусловлена предвосхищением какого-либо зла (часто неопределённого, но часто заведомо известного и ожидаемого), так как эта эмоция может причинить горе или разрушение. А КЭС тревоги связана с неопределённым злом и непредвиденными ожиданиями опасности, которые нельзя просчитать. Существует логика отношений между типовой ситуацией и эмоцией, и это соотношение делает такую ситуацию категориальной. Например, несправедливость вызывает гнев, предательство может вызвать огорчение, разочарование и даже ярость и т.д. Каждый это знает и может ожидать вслед за своим поступком соответствующую эмоциональную реакцию, как свою, так и партнёра по коммуникации.

Все КЭС градуированы, и знание теории эмоций позволяет говорящему манипулировать (моделировать топосы своей вербалики) и снижать или усиливать силу моделированной или вызываемой эмоций, так как это знание позволяет говорящему предвидеть эмоциональную реакцию своего партнёра.

Лингводидакты также должны знать, что любая речевая интерпретация изначально имеет явный или скрытый эмоциональный заряд, который основан на эмоции интереса (выгодно / невыгодно; удобно / неудобно; нравственно / безнравственно). Эмоции Homo loquens выполняют функцию катализатора его креативной способности. Эти способности зависят от эмоционального состояния человека, которые обусловливают его эмоциональное резонирование на различные события, происходящие с ним, другими представителями социума или с самим социумом, и мотивируют порождение всё новых и новых эмотивных знаков для вербализации многочисленных новых контекстуальных понятий, особенно в сфере креатем: кастрюлеголовые; мягкая ложь; неопознанный источник информации; (не)насильственная коммуникация; держимордовщина; чемпионесса; лунные гонки; масло, не помнящее корову; регуляторная гильотина; очистилище; мусорофобия; фейкньюс; перпетуум-новости; винтилово; новая нормальность и др. Создание таких понятий начинается с восстановления эмоциональных следов в памяти коммуникативной личности, связанных с её предыдущим индивидуальным и / или видовым эмоциональным опытом. Эти следы восстанавливаются в виде образов, хранящихся в эмоциональной памяти, и открывают новые эмоциональные валентности языковых единиц, согласующиеся с новой эмоциональной ситуацией при перенесении в неё прошлого опыта. При этом автоматический поиск эмоционального резонанса, который отбирает и распределяет в эмоциональной памяти различные образы, не переходит определённых универсальных порогов распознавания, благодаря чему концептуализация, вербализация, смыслопорождение, смыслопреобразование и понимание эмоционального резонирования адекватно для всех коммуникантов данного языкового сообщества. Со временем интенсивность эмоционального резонирования может затухать и стираться в памяти Homo sentiens (ср. пожар в «Хромой лошади» с пожаром в «Зимней вишне» и с недавним пожаром в Нотр-Даме; последний пожар затмил резонирование двух предыдущих, особенно первого), но время от времени этот эндосепт будет активироваться одновременно с активацией концепта «пожар». Одна новость позволяет понять смысл другой. А один текст ― другой за счёт прецедентности.

Эндосепт посылает активирующую волну, которая имеет подсознательную природу и не управляется ratio человека. Эта активирующая волна может войти в резонанс с эмоционально близкими ему эндосептами. Отсюда и вышеприведённая креатема перпетуум-новости. Французский лингвист С. Mouchiroud выдвигает гипотезу о том, что активирующая волна эндосептов распространяется глобально, но по заранее предусмотренным маршрутам ассоциативных и когнитивных сетей, уже имеющихся в опыте человека, а иногда и apriori (доопытно) по семантическому типу [Mouchiroud 1994].

Да, многие лингвисты правы, что язык служит прежде всего для передачи актуальной информации, для рациональной обработки полученных знаний и для их межпоколенной трансляции. Но все эти процессы не могут не сопровождаться чувствованиями, переживаниями, желаниями, и потому не могут не учитываться лингвистикой.

Напомню, что в человеке всё движимо эмоциями, в том числе его креативное мышление, его аксиологическое поведение, все его (не)вербальные рефлексии, в том числе и эмоциональные. Об этом же писали в свое время и Ш. Балли, и Э. Станкевич, Д. Гоулман и Э.Стивенсон. Да и Э. Сепир фактически признаёт, что эмоции могут быть выражены языком. С. Kerbrat-Orecchioni признаёт, что эмоции могут быть выражены и телом, и в этом можно согласиться с автором, как и в том, что эмоции субъективны и они «подкрашивают» действительность. Но, по мнению данного исследователя, и эмоции, и язык, и тело являются неизменными формами демонстрации всего лишь инстинктов, присущих животным, поэтому они не могут быть рассмотрены как культурный концепт языка. С этим мнением современная лингвистика, в частности лингвокультурология и психолингвистика, согласиться уже не может. В настоящее время лингвистов очень интересует эмоциональное пространство языка: успешно разрабатываются проблемы эмоциональной концептосферы, культуры, толерантности, эмоционального поведения, эмоциональной / эмотивной лакунарности во внутри- и межкультурной коммуникации.

С 80-х годов прошлого столетия в мировой лингвистике активно развивается эмотиология (лингвистика эмоций): написаны сотни монографий и диссертаций об эмотивности языка, о роли эмоций в языковом поведении человека, об эмоциональной коммуникативной личности, об эмоциональных концептах (см. [Вежбицкая 1996; Красавский 2001; Ионова, Шаховский 2018]).

Ещё Шарля Балли интересовал вопрос, откуда возникла эмоция. Исходит ли она из слов и оборотов или идёт от личности, которая произносит фразы, в самом языке существует эмоция или в сознании говорящего, зависит ли от обстоятельств произнесения речи, от ситуации? По мнению Ш. Балли, эмоциональные компоненты существуют на всех этих уровнях (что подтверждается современной лингвистикой эмоций и лингвокультурологией, а также эмотивной лингвоэкологией [Эмотивная лингвоэкология в современном коммуникативном пространстве 2013].

Чрезвычайно интересным для современной лингвистики эмоций является утверждение о том, что чем более эмоционально нагружен знак, тем он менее лингвистичен; чем больше он становится лингвистичным, тем больше эмоциональности он теряет (Ш. Балли: цит. по: [Kerbrat-Orecchioni 1977]). Это мнение Ш. Балли нетрудно оспорить с позиции современной коммуникативистики. В эмоциональном типе коммуникации, в эмотивных речевых актах эмоциональные знаки несут (выражают) вершинные смыслы именно потому, что они остаются лингвистическими (см., например, междометия, эмоционально-усилительные наречия, прилагательные, восклицания, инвективы и т.п.). Заявление Ш. Балли о том, что «чем больше знак лингвистичен, тем больше эмоциональности он теряет» требует экспериментальной проверки, поскольку всё зависит от дискурса и от эмоционального состояния коммуникантов. Если Ш. Балли имел в виду дискурсивное и индивидуальное употребление лингвистического языкового знака, то можно с ним согласиться. Однако его противопоставление лингвистичности и эмоциональности языковых знаков с позиции современной психолингвистики представляется мне ошибочным. Повторю: с точки зрения психолингвистики, семантика всех слов ингерентно или адгерентно всегда эмоционально нагружена.