Диссертация (Понятие и формы обогащения в кондикционных обязательствах), страница 14

собственника, несмотря на подобное возмещение вреда, заметно бы ухудшилось по сравнению с первоначальным состоянием. Именно поэтому возмещение вреда в форме утраты владения вещью опосредуется передачей права собственности на вещь (или соответствующим денежным эквивалентом), что соответствует целям института возмещения вреда. При этом во внимание принимается главным образом имущественная сфера потерпевшего. В обязательствах из неосновательного обогащения ситуация иная, так как их основная цель - изъятие на стороне обогатившегося имущественной выгоды, возникновение которой имело неосновательный характер. Поэтому уменьшение имущества приобретателя в большем размере, чем полученное им обогащение, не соответствует смыслу кондикционных обязательств.

¹⁷⁰ Допустимость подобного была ранее признана Д.В. Новаком в одной из его статей: Новак Д.В. В чем ценность владения и причем здесь кондикция? // Вестник гражданского права, 2009, № 3.

¹⁷¹ Bruns C.G. Die Besitzklagen des romischen und heutigen Rechts. Weimar: Bohlau, 1874. S. 192.

¹⁷² Sosnitza O. Besitz und Besitzschutz. Tubingen: Mohr, 2003. S. 254; Klinkhammer F. Der Besitz als Gegenstand des Bereicherungsanspruchs. Berlin: Duncker und Humblot, 1997. S. 98–99; Munchener Kommentar zum BGB. 5. Auflage,

2009 // BGB § 818 Rn. 98 (Beck-online); Staudingers J. von Kommentar zum BGB mit Einfuhrungsgesetz und

Nebengesetzen // BGB § 818 Rn. 26–30 (Beck-online); Wernecke F. Abwehr und Ausgleich "aufgedrangte Bereicherungen" im Burgerlichen Recht. Berlin: Duncker und Humblot, 2004. S. 108, 112.

¹⁷³ Справедливости ради следует отметить, что применительно к английскому праву Э. Лоддер (A. Lodder) пишет о

возможности взыскания денежной компенсации при обогащении правом владения вещью, возникающего в силу самого факта владения. Однако и он не предлагает приравнивать размер обогащения в подобной ситуации к стоимости вещи, а указывает на необходимость определения стоимости такого права (не приводя какой-либо методики определения такой стоимости). См.: Lodder A. Enrichment in the Law of Unjust Enrichment and Restitution. Hart Publishing. Oxford. 2012. P. 93–95.

фактическую возможность пользования чужой вещью, в отличие от самого пользования, невозможно выразить в денежной форме – отсутствует критерий (масштаб) оценки, так как владение связано с возможностью использования вещи различными способами. При этом осуществление чисто фактического владения вещью в отсутствие соглашения о цели такого владения не является предметом возмездных сделок¹⁷⁴. Таким образом, нормативное обоснование допустимости кондикции владения, данное Д.В. Новаком, не может быть признано удовлетворительным: при кондикции владения приобретается владение вещью, а не сама вещь. Владение же вещью не охватывается понятием имущества ст. 128 кодекса.

Вызывает возражения и позиция С.Д. Дамбарова. Данный автор предлагает исходить из того, что нормы гл. 60 кодекса имеют в виду имущество в его экономическом аспекте, более широком и емком значении, чем то, которое указано в его ст. 128. Как указывалось ранее, к приобретению имущества С.Д. Дамбаров относит получение имущественных прав, владения вещью, электрической и тепловой энергии, услуг, работ, пользования имуществом, информации, а также иных материальных благ, имеющих денежную оценку. Основной недостаток позиции рассматриваемого автора заключается в том, что в ней упускается из виду, что при указанном подходе в принципе утрачивается смысл в существующей дихотомии случаев обогащения. Единственный выделяемый автором случай сбережения имущества – освобождение от имущественной обязанности – еще с большими основаниями, чем иные случаи сбережения, мог бы быть квалифицирован в качестве приобретения имущества (в виде уменьшения его пассива). Предлагаемый автором критерий дифференциации случаев обогащения (совпадение или несовпадение в одном лице выгодоприобретателя и фактического получателя материальных благ) представляется произвольным и не имеющим существенного характера для сохранения дихотомии.

¹⁷⁴ Wernecke F. A.a.O. S. 108.

Перейдем к четвертой из приведенных позиций. Прежде всего, глубоко ошибочной является ее исходная посылка, а именно, утверждение, что неосновательность обогащения влечет за собой невозможность возникновения права собственности у обогатившегося. Авторы рассматриваемого подхода не учитывают, что основания возникновения гражданских прав и основания обогащения, упоминаемые в ст. 1102 кодекса, – это совершенно разные правовые категории. Начиная с момента своего возникновения и на протяжении всей истории своего существования институт обязательств из неосновательного обогащения применялся, прежде всего, к случаям неосновательного получения имущественного права¹⁷⁵. Сторонники критикуемой позиции упускают из вида то, что рассматриваемый институт в принципе не регулирует вопросы возникновения и прекращения имущественных прав, за исключением самих прав требования в рамках кондикционного обязательства. В случае приобретения имущественного права без основания возникает обязательство из неосновательного обогащения. Вопрос о том, когда происходит приобретение и прекращение имущественных прав, определяется иными институтами гражданского права.

В качестве основного (а зачастую и единственного) случая, на котором обосновывается и иллюстрируется критикуемая позиция ее сторонниками, является смешение вещей, определяемых родовыми признаками. Рассмотрим его поподробнее. Действительно, такого основания возникновения и прекращения права собственности, как смешение, по недосмотру законодателя, кодекс не предусматривает¹⁷⁶. Однако этот факт не следует ставить в основу построения сомнительных теоретических конструкций. Мы полностью разделяем мнение

¹⁷⁵ Как писал Дернбург, переход имущества, хоть и законченный с формальной стороны, должен быть неправомерным по существу, – см.: Дернбург Г. Указ. соч. С. 358. По словам Штаммлера, в обязательствах из неосновательного обогащения проявляется противоположность между технически оформленным правом и

«правильным» правом. В интересах прочности правопорядка технически оформленное право признает совершившимся определенный переход имущества. Но так как в определенных случаях такой переход не является обоснованным с точки зрения «правильного» права, то обязательства из неосновательного обогащения и служат для того, чтобы привести технически оформленное право в соответствие с «правильным» правом (см.: Агарков М.М. Обязательство по советскому гражданскому праву. С. 433). Этот вывод будет дополнительно проиллюстрирован в главе 3, посвященной регулированию кондикционных обязательств в иностранных правопорядках.

¹⁷⁶ Следует отметить, что внесенный в Государственную Думу проект изменений в Гражданский кодекс, подготовленный Советом по кодификации гражданского права, предусматривает возникновение общей собственности в случае смешения.

авторов, предлагающих рассматривать смешение родовых вещей в качестве основания прекращения и возникновения права собственности. С точки зрения действующего законодательства мы можем предложить следующее обоснование: в качестве основания прекращения права собственности в этом случае следует применять ст. 235 кодекса – гибель вещи, так как утрата индивидуализирующих признаков влечет исчезновение объекта, т.е. его гибель. В качестве основания возникновения права – расширительное толкование п. 1 ст. 218 либо применение абз. 1 п. 1 ст. 8 и п. 1 ст. 6 Гражданского кодекса РФ¹⁷⁷. Таким образом, при смешении вещей, определяемых родовыми признаками, будет возникать право собственности получателя, а также его неосновательное обогащение¹⁷⁸.

Тезис о сохранении права собственности на смешавшиеся вещи недавно получил внушительную поддержку в лице Д.В. Новака, для которого данный случай является одним из способов обоснования допустимости кондикции владения, т. е. иска из неосновательного обогащения владением вещью. Его аргументы в защиту указанного тезиса можно суммировать следующим образом: в законе отсутствует норма, предусматривающая подобное основание прекращения права собственности, а само прекращение права собственности в такой ситуации неразумно и несправедливо.

Мы полагаем, что ratio legis указанного правила о прекращении права собственности состоит в установлении правовой определенности, а также адекватного правового режима возникших в результате смешения отношений. Приводимая Д.В. Новаком в качестве контраргумента якобы аналогичная ситуация с сохранением права собственности при краже вещи или ином выбытии вещи из владения собственника в действительности существенно отличается от случая смешения родовых вещей, так как при смешении утрата возможности

¹⁷⁷ Как следует из абз. 1 п. 1 ст. 8 кодекса, гражданские права могут возникать из действий граждан и юридических лиц, которые хотя и не предусмотрены законом или такими актами, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождают гражданские права и обязанности. Посредством аналогии закона можно распространить данное правило на смешение вещей, как событие, которое хотя и не предусмотрено законом, но в силу общих начал и смысла гражданского законодательства порождает права собственности получателя.

¹⁷⁸ Мы не можем в настоящей работе рассматривать все возможные случаи смешения, в том числе, когда такое смешение происходит в равных долях. Однако применительно к нашим случаям мы считаем именно такое решение наиболее подходящим.

идентификации вещи носит абсолютный и необратимый характер. При признании сохранения права собственности на смешавшиеся вещи становится непонятным, что является объектом такого права собственности, в отношении чего и каким образом могут быть реализованы правомочия такого собственника, т. е. правовая конструкция перестает соответствовать опосредуемым ею фактическим отношениям. В качестве единственного последствия такой ситуации Д.В. Новак указывает на возможность применения кондикции владения.

Предлагая истребовать кондикционным иском смешавшиеся вещи в натуре, автор соглашается, что среди возвращаемых вещей могут оказаться и те самые вещи, которыми ранее владел собственник, однако, по его мнению, это не имеет никакого значения, ни правового, ни экономического, так как кондикционное правоотношение носит не вещный, а обязательственный характер, и принцип специализации в данном случае не действует. Подобные рассуждения не могут не вызывать удивления. Если при смешении право собственности на смешавшиеся вещи не прекращается, то об обогащении можно говорить лишь в форме приобретения владения такими вещами. Соответственно, возврату подлежит также лишь владение. Если потерпевшему возвращается владение не теми же самыми вещами, тогда получается, что потерпевший сохраняет право собственности на смешавшиеся ранее вещи, дополнительно получая еще и владение аналогичным количеством вещей, которые, однако, находятся в собственности приобретателя. Приобретатель же продолжает владеть ранее неосновательно полученными вещами, не становясь их собственником. Учитывая то, что зачет вещных прав в отечественном правопорядке невозможен, складывается весьма любопытная ситуация в отношении титулов лиц на имущество, находящееся в их владении. Показательно, что применительно к vindicatio quantitatis Д.В. Новак сам возражает против предлагаемой Г.С. Васильевым презумпции о том, что истребуемые вещи являются именно теми, что и были утрачены при смешении, и указывает, что освобождение истца от бремени доказывания тождества истребуемых по виндикации вещей вызывает

серьезные сомнения с точки зрения действующего права. Это же возражение мы можем применить и к его собственной позиции.

Д.В. Новак, однако, не отчаивается, и пытается решить данную проблему следующим образом. По его мнению, передача имущества обогатившимся в порядке исполнения кондикционного обязательства является сделкой, влекущей возникновение права собственности потерпевшего (абз. 1 п. 2 ст. 218 кодекса). Принятие же исполнения потерпевшим (в виде возврата родовых вещей в натуре или возмещения их стоимости) означает его согласие на обращение ранее принадлежавших ему родовых вещей, оставшихся у приобретателя, в собственность последнего; сделка по принятию исполнения кондикционного обязательства одновременно легитимирует волю потерпевшего на поступление вещей в собственность приобретателя, право которого возникает в силу абз. 1 п. 2 ст. 218 кодекса на основании данной сделки¹⁷⁹. В обоснование этого он предлагает провести аналогию с судебной практикой Германии, согласно которой суды предоставляют собственнику вещи, выбывшей из его владения помимо воли и проданной неправомочным отчуждателем, право требовать возврата суммы, которую отчуждатель получил от продажи вещи, но при этом считается, что собственник тем самым одобряет неправомочное распоряжение вещью и из-за этого теряет право собственности на нее¹⁸⁰.

С приведенным мнением Д.В. Новака, конечно, нельзя согласиться. Как уже отмечалось ранее, при получении вещей во владение именно владение может рассматриваться в качестве полученного блага, именно оно (или его стоимость) должно быть возвращено потерпевшему. Следовательно, вопреки мнению Д.В. Новака, при исполнении кондикционного обязательства никакой сделки по передаче вещей в собственность потерпевшего быть не может. Остается без ответа, почему обогатившийся, получив владение вещами, обязан передавать потерпевшему собственность на аналогичные вещи, а не владение ими. Не менее ошибочно обоснование автором возникновения права собственности на ранее

¹⁷⁹ Новак Д.В. Неосновательное обогащение в гражданском праве. С. 306.