187148 (Речевые средства деловой письменности их функционально-стилистический орнамент), страница 4

Автор использует устойчивое выражение, применявшееся как в утилитарной словесности, так и в произведениях художественной литературы: …и по ся места (=до сих пор) никого нетъ, и закрепившееся в архаичной форме. Ср. такой фрагмент из древнерусской повести XVII в.: «Ой еси, Сухан Дамантьевичь! Ты славен в Киеве велик богатырь, а по ся мест не ведаешь, ужь тому девятой день, как перевозитца через быстрой Непр царь Азбук Товруевичь»16. В изучаемом деле указанное выражение встречается в двух видах: простом (как в примере выше по тексту) и составном: …и съ техъ де местъ онъ, Θедотка, и по ся места сидитъ и помираетъ голодомъ… (Слово и дело, 542). Последний вариант, по-видимому, был распространен реже и не отмечается в таком составе в «Словаре русского языка XI–XVII вв.».

Другой особенностью текста являются клишированные обращения, применяемые в утилитарной стилистике как схематическое средство поведенческой тактики: Милосердый г., пожалуй меня, х. своего…; …вели, г[осударь]…; Ц., г., смилуйся, пожалуй. В таких случаях употребляются формы повелителного наклонения глаголов. При обработке текста сохранена личная мотивация письма, подтвержденная использованием местоимения я.

Мы фиксируем и менее устойчивые компоненты делового орнамента, применяемые как дополнительное описательное средство. Они отражают полуофициальные тенденции в языке челобитных: для своей бездельной корысти, сижу внапрасне; помираю нужною, голодною смертью; дела до меня нетъ. Очевиден их обиходно разговорный характер.

Показательным элементом живой языковой традиции является употребление исконно русских глагольных форм в сочетаниях типа сидечи въ тюрьме.

Для челобитных характерно введение в содержательную структуру слов-титулов, обозначавших лицо и его социокультурную принадлежность. В нашем контексте это — губные старосты, думные дьяки. Документ содержит и лексические средства, имеющие юридическую семантику: поличное, язычная молка, истец, указ, а также наименования государственных учреждений (Разряд).

Таким образом, анализируемый фрагмент представляет собой определенный набор традиционных языковых средств «подьяческого наречия», подчиненных заданной деловой схеме, но и имеющих индивидуальное проявление в контексте. Несомненна некоторая профессиональная стилистическая обработка материала и унификация приемов словесного выражения. Насыщенность терминами и лексемами из области государственно-правовых отношений и судебная ориентация текста позволяют выделить в нем опорные фигуры, на основе которых формируется жанр челобитной и по образцу которых создается тип словесного полотна. Но все они функционируют в русле гражданских письменных традиций. В целом рассмотренные компоненты данного текста отражают и реальную языковую ситуацию того времени, показывая устойчивость утилитарной нормы, ее закрепленность за конкретным жанром и в то же время способность воспринимать и адаптировать деловом контексте неоднородные речевые средства. Трафаретность позволяет вмешиваться в приказную схему народно-разговорным, книжным и обиходно-деловым «ритуалам», вводимым с функциональной целью, и уживаться с ними в одном контексте.

Следующая далее вторая челобитная содержит краткий пересказ событийной линии и в текстовом отношении почти идентична первой. Она включает тот же набор речевых средств, но повествование ведется от третьего лица:

«И г. ц. и в. к. А. М. в. Р. бьетъ челомъ рязанецъ Θедотко Короваевъ, а сказал: въ прошломъ де во 153 г. прiехалъ онъ, Θедотка, изъ дер. своей въ Переславль Рязанскiй крестъ целовать г., и губные старосты Григорiй Колеминъ да Дмитрiй Смагинъ для своей корысти отъ крестнаго целованья его, Федотка, взяли, и посадили въ тюрьму; и онъ де, Федотка, не перетерпя тюремныя нужи, сказалъ за собою государево дело, и съ техъ де местъ онъ, Федотка, и по ся места сидитъ и помираетъ голодомъ, а истца де ему никого нетъ. И г. бы его, Федотка, пожаловалъ, велелъ его изъ тюрьмы свободить» (там же, 542).

Другой тип — заключительная часть следствия, представленная «пометой» государя и царской «грамотой». Она выдержана в стилистике официально-делового письма с краткими резюме и выделяется двумя показателями:

а) оборотами речи, принятыми в писцовой традиции: государь пожаловал, выпустить съ порукою;

б) устаревшими книжными формами: употребление глагольного перфекта (писалъ еси)17, указательного местоимения ся, древней формы творительного падежа мн. числа (съ иными нашими делы).

Здесь же фиксируется и такая любопытная социокультурная деталь судебного делопроизводства: «разпросныя и пыточныя речи» присылались для принятия решения в Москву, о чем на место подавалась отписка: «И намъ то ведомо».

В этой же части мы обнаруживаем и фактическое изменение одной формулы приказного языка: если в предыдущих документах везде фигурировало государево дело, то здесь оно названо по-другому: наше дело.

Наконец, финальная часть документа заключается письменным оборотом, который являлся текстовой клаузулой документов государственного значения: «Писанъ на Москве лета 7155 октября въ 20 д.».

Приведем конец этого дела:

«Помета: 155 г. октября въ 20 д. государь пожаловалъ: буде до него разбойное или татиное дело не дошло и истца ему никого нетъ, велелъ его изъ тюрьмы выпустить съ порукою.

Отъ ц. и в. к. А. М. в. Р. въ Переславль Рязанскiй в. нашему Дмитрiю Михайловичу Овцыну. Въ прошломъ въ 154 г. писалъ еси къ намъ и прислалъ разпросныя и пыточныя речи тюремного сидельца, рязанца, с. б., Федотка Караваева, что онъ сказалъ на Iевлева кр. Протасьева на Ивашка Яковлева наше дело. И намъ то ведомо.

И какъ къ тебе ся наша грамота придетъ, а до того будетъ Федотка разбойное и татиное дело не дошло, и исца ему никого нетъ, и ты бъ его, Федотка, изъ тюрьмы выпустилъ съ порукою. Да о томъ къ намъ отписалъ съ иными нашими делы. Писанъ на Москве лета 7155 октября въ 20 д.» (там же, 542).

Итак, рассмотренный нами фрагмент из «Слов и дел государевых» можно квалифицировать как типичный образец приказной схемы с ее формальными, текстовыми и языковыми элементами, служащими для обеспечения «словесного ритуала» следственного процесса особо важного государственного значения. Но мы не наблюдаем абсолютной стандартизации трафаретов, которые допускали варьирование внутри системы «подьяческого наречия», а в ряде примеров и контаминацию со смежными языковыми фигурами.

Но это не единственный образец такого типа документов, состав и структура которых во многом зависели от событийной стороны вопроса, методов его практического разрешения и способностей самого писца как главного творителя искусства делового слога18. В иных случаях нейтральный деловой «сюжет» окрашен более экспрессивными средствами и отражает другие стороны социальной жизни, получившие своеобразную детализацию в контексте письменного разбирательства.

Предметом расспросных речей могли быть не только изветы на царя, но и другие случаи, в частности, произнесение непристойных слов, которые также квалифицировались как отклонение от общественных правил и карались институтом судебной власти.

В одном таком деле «О наказании батогами за ложный извет в государевом слове» говорится:

«Г. ц. и в. к. А. М. в. Р. х. твой Ивашка Колтовскiй челомъ бьетъ. Въ нынешнемъ, г., во 156 г. iюня въ 23 д. пришелъ ко мне, х. т., въ съезжую избу курченинъ, с. б., Григорiй Мальцовъ, а сказалъ за собою твое государево слово, что будто говорилъ непристойное слово (здесь и далее курсив наш. — О. Н.) черненинъ, с. б., Яковъ Романовъ. И я, х. т., того с. б. Якова Романова противъ Григорьевы сказки Мальцева велелъ сыскать, и о томъ его разспрашивалъ, и которые, г., такое непристойное слово противъ ихъ сказокъ слышали, велелъ, разспрося, записать, и те, г., ихъ разспросныя речи…» (Слово и дело, 542).

Допрос содержит изложение объявленных «государевых слов». Пересказ оформляется как перечисление событий, состоящее из отдельных однородных конструкций, включающих в свой строй глаголы прошедшего времени:

156 г. iюня въ 23 д. пришелъ въ съезжую избу къ в. къ Ивану Михайловичу Колтовскому черненинъ, с. б., Григорiй Мальцовъ, а сказалъ за собою государево слово: целовалъ де онъ государю крестъ, что слыша про него, г., не молчать; почелъ де черненинъ, с. б., Яковъ Романовъ у брата его родного у Iева Мальцева избу раскрывать, а сказалъ де ему, что тотъ Яковъ тое избу купилъ у Iевлевой жены, а тотъ де Iевъ посланъ на г. службу на вечное житье въ Новый Царевъ-Алексеевъ городъ; и онъ де тому Якову почелъ говорить про тое Iевлеву избу: Iевлевымъ де поместьемъ г. пожаловалъ его, Григорья. И тотъ де Яковъ молвилъ: «у насъ де и на Черни государь». И онъ де, про такое слово слыша, известилъ; а слышали де такое слово, что тотъ Яковъ говорилъ, Аксенова жена Филатова Арина да Ермолова жена Мальцева Анна: «у насъ де и на Черни государь» (там же, 542).

Именно глагольная часть в данных текстах играет особую роль, поскольку подчеркивает действие как способ ведения следствия. Заметим, что такое семантическое преимущество указанной части речи над остальными преобладает и в других частях документа. Глаголы здесь употреблены не в книжных устаревших формах, а записаны с речи реальных участников дела и составлены в цепочку и удобства логического восприятия текста. В этом есть и формулярная черта: деловой документ, особенно тот, что связан с каким-то следствием, всегда мобилизует наиболее активную, действенную часть словарного запаса для переда информации. Наиболее часто употребляются глаголы пришелъ, сказалъ, почелъ говорить, молвилъ, слышали.

Следующий текстовой блок содержит расспрос — это составная часть такого типа приказных документов, на которых основывается следствие. Она, как правило, даже в передаче писцами стандартных элементов делового языка, включает и некоторые народно-разговорные черты. Они обнаруживаются прежде всего в прямой речи или в ее обработке (косвенной речи):

«Того жъ числа сказалъ въ разспросе черненинъ, с. б., Яковъ Романовъ: купилъ де онъ у Iевлевой жены Мальцева избу, и тое де избу почелъ раскрывать, и пришедъ де къ нему къ той избе Григорiй Мальцовъ, и той избы ему возить не велитъ, почелъ де ему тотъ Григорiй говорить: «меня де Iевлевымъ поместьемъ г. пожаловалъ и хоромами». И онъ де почелъ ему, Григорью, говорить: «есть-ли у него на то Iевлево поместье г. грамота?» И тотъ де Григорiй молвилъ: «воленъ де въ томъ государь». И онъ де такое слово молвилъ тому Григорью: «до государя де далеко, государь живетъ на Москве, а на Черни де есть по г. указу начальникъ воевода». А такого де онъ слова не говаривалъ, что «у насъ на Черни государь». То де слышали, что онъ говорилъ, Аксенова жена Филатова Ирина, да Ермолова жена, да Iевлева жена Мальцовыхъ, что «есть у насъ на Черни по г. указу начальникъ воевода» (там же, 543).

Приметами разговорного обихода в этом фрагменте является употребление бытовой лексики: изба, хоромы; а также опрощенные выражения деловой речи, которые начинают активно проникать в утилитарную словесность: до государя де далеко, государь живетъ на Москве… Их нельзя относить в полной мере к живым компонентам устной речи. При составлении дела они подвергались соответствующей стилистической и языковой обработке, но не трансформировались полностью. Выразительный контекст допросных речей требовал точной передачи слова. Потому устные сообщения корректировались, сокращались, из них вычленялось основное тематическое ядро, котоое оформлялось как фрагмент устного расспроса. В нем тоже отмечаются устойчивые выражения делового языка: государева грамота, по государеву указу, государь пожаловал. Можно полагать, что они бытовали в устном общении на судебном разбирательстве: какое-то количество официальных трафаретов было известно широким слоям населения. К тому же допрос обычно строился из «вопросных пунктов», на которые необходимо отвечать по «уставу». Таким образом, фиксация в тексте элементов деловой речи есть не только факт письменного документирования «подьяческого наречия», но и свидетельство того, что оно находилось в обычной речевой практике населения, которое знало приемы юридического этикета и владело традиционным «деловым» орнаментом как специальным средством в профессиональной среде и т. д.

Как мы засвидетельствовали, для расспросных речей применяется специфическая схема подачи текста. В частности, используется так называемый вводящий глагол, который «находится вне прямой речи, характеризует определенную сторону передаваемой речи, указывает на ее тип»19. В этоу группу входят глаголы говорения (говорить, молвить, сказать, сказывать, допросить, спрашивать, вопросить, бранить и т. д.), например: