187148 (Речевые средства деловой письменности их функционально-стилистический орнамент)

Речевые средства деловой письменности их функционально-стилистический орнамент

Никитин О.В.

В отмеченный период старый приказный язык уже действовал как слаженный механизм, имевший и вырабатывавший свои установки и распространявший их далеко за пределы административно-правовой области. Вместе с ним росли и развивались функции деловой письменности, чьи нормы складывались на основе московской приказной традиции. Судебники XV–XVI вв. и Соборное уложение 1649 г. упрочили положение делового языка, притягивая к нему имевшиеся диалектные разновидности и заставляя их подчиняться московским правилам. Это привело к некоторой унификации в сфере «делового» строительства и закрепило его нормы. Хотя, заметим, местные элементы в региональной деловой письменности и микрожанры продолжают существовать вплоть до конца XVIII в., но они уже не играют существенной роли в формировании традиции «подьяческого наречия», хотя и привносят в нее колоритные детали1. Можно согласиться с мнением С. И. Ожегова, высказавшего в своих лекциях такое суждение: «В Московской Руси деловой язык значительно расширил свои функции, он стал деловым устным (здесь и далее курсив наш. — О. Н.) языком. Начиная с XIV в., нам известно много грамот московских князей. Деловой язык был широко распространен по территории Московской Руси (Сибирь, Архангельск, Астрахань). Ясно, что были и местные особенности, но эти отклонения от государственного языка незначительны. Государственный деловой язык унифицируется, причем это происходило не самотеком. Указ Алексея Михайловича о том, как нужно писать имена в челобитьях, допускает известные отступления в орфографии имен и прозвищ. Это требовало единства в написании. Московский деловой язык расширяет границы своего применения с XVI в., применяясь в описании путешествий, в частной переписке, переписке Ивана Грозного, Уложении 1649 г., как бы вытесняя книжно-литературный язык»2.

Таким образом, деловой язык в XVI–XVII столетиях получает статус общегосударственного средства письменного общения и, благодаря своим широким функциональным возможностям, влияет на ментальность.

«Человеческий фактор» в деловой письменности занимает одно из ведущих мест. Автор как создатель такого текста становится центральной фигурой «приказного» общения. Появившиеся азбуковники и иные нецерковные книги дают навыки светского делового этикета, обучают правилам гражданского поведения. Большое значение приобретает торговля. Возникает театр. Усложняется вся система социокультурных и общественных связей, требующих иного, более современного выражения своих потребностей.

Деловая письменность — и это одно из ее основных достоинств — легко адаптируется к внешним факторам воздействия и обслуживает в той или иной степени зарождавшиеся традиции.

Из огромного количества утилитарных текстов большое место занимают документы, связанные с тяжбенными (следственными) делами. Это говорит и об активной роли региональной судебной канцелярской системы, и о том, что она воспринимала московские традиции и вела активную письменную работу по узаконению новых установок, получивших со временем свои словесные стандарты.

Трафаретность приказной словесности в таких делах позволяла видеть в ее структуре как общие компоненты, так и вычленять индивидуальное творчество. Но в официальном документе не всегда можно обнаружить авторский след, так как традиция требовала определенной схемы. Выходить за ее пределы можно было лишь в особых случаях, например, когда разбирались процессы, связанные с посягательством на жизнь царя и его окружения. Такие случаи тщательно выведывались и фиксировались, а участники подобных «сговоров» объявлялись государевыми преступниками.

Была разработана целая делопроизводная система, сконцентрированная на фиксации и исследовании именно этой области правонарушений. Подобные источники были опубликованы и открыты для научного анализа довольно поздно, в 1910-е гг., историком Н. Новомбергским и получили название «Слова и дела государевы». Ученый отобрал многочисленные процессуальные дела до издания Соборного уложения царя Алексея Михайловича (том 1) и позднее, по XVII век включительно (том 2). Эта подборка оказалась исключительно ценным источником по истории общественных отношений в то далекое время. Но язык данных текстов и сопутствующая орнаментика до сих пор не получили достаточно четкого освещения. Только работы Б. А. Ларина3, а позднее С. С. Волкова4 и некоторых других ученых обратили внимание на лингвистическую сторону проблемы. Самое важное, что можно обнаружить в этих текстах, — элементы подлинного речетворчества, обиходно-деловой речи, разговорного языка и просторечия, которые внушительной струей вошли в стандартизированные формы деловых документов.

Их внешние рамки трафаретны и выдержаны в традициях приказной словесности того времени. Мы выделяем типичные выражения письменной утилитарной речи в записях «слов и дел государевых». По своему словесному выражению они могут относиться и к другим жанрам деловой культуры. Это, как правило, зачины (а) и концовки (б) таких документов, например:

а) «Г. ц. и в. к. М. Θ. в. Р. холопъ твой Володька Татищевъ да подьячишка Посничка Обрютинъ челомъ бьютъ» (Слово и дело, 1)5; «Г. ц. и в. к. М. Ф. в. Р. холопъ твой Тимошка Поливановъ челомъ бьетъ. Нынешняго[i] г., 124 г. марта въ 7 д. извещалъ тебе г... боровскiй казакъ Познячко Семеновъ на боровскаго жъ на отставленнаго казака на Андрюшку, прозвище «На Ходу», а ко мне, х. твоему, челобитную принесъ, а въ челобитной его пишетъ...» (там же, 2). В зачине грамоты, посылаемой от имени государя использовались архаические формы языка церковного происхождения (писал еси), обслуживавшие другой трафарет. В таких случаях приказной орнамент приобретал официально-деловую тональность, и по составу языковых показателей можно было легко определить, каково происхождение текста: местное, уже испытавшее к тому времени заметное влияние московских норм деловой письменности, или центральное, вышедшее из стен «государевых разрядов». Приведем образец последнего типа: «Отъ царя... въ Лухъ Ивану Лукьяновичу Опухтину. Писалъ еси къ намъ нын#шняго 124 г. апреля въ 6 д….» (там же, 6).

б) «И какъ къ вамъ ся наша грамота придетъ, и вы бъ про казака про Ивашка Яковлева къ намъ отписали, въ какомъ онъ деле ныне въ тюрьме сидитъ, и сколь давно посаженъ, и какое на него наше дело извещали, и съ пытки, что говорилъ. Писанъ на Москве лета 7124 декабря въ 31 день» (там же, 3); «И какъ къ тебе ся наша грамота придетъ, и ты бъ казака Ивашка, вынявъ изъ тюрьмы въ воровстве, велелъ дать на крепкую поруку съ записью, что ему впредь воровскихъ словъ неговорить и не воровать. Писанъ на Москве лета 7124 марта въ — день» (там же, 4).

Данные материалы в обилии отражают «деловые» характеристики текста прежде всего своими словесными рядами, находящимися в традиционном поле «подьяческого наречия». В этих многочисленных фрагментах мы обнаруживаем повторяющиеся выражения письменного делового обихода: как общие, свойственные всей утилитарной словесности, так и индивидуальные «приказные» решения, вышедшие из-под пера конкретного писца. Эта колоритная палитра языковых средств чаще очень часто не ограничивается введением в канву документа специфического «делового» слова-термина, чаще — это именно словесные ряды, которые могли и включать в свой состав такие профессионализмы, и избегать их. Но и в том, и в другом случаях словесное выражение подчинено нормам «государственного» слога, который проходил апробацию на страницах многочисленных актовых памятников. Вот те «деловые» синтагмы, которые иллюстрируют систему письменных средств утилитарной словесности того времени:

…сиделъ де онъ, Иванъ, на беседе у Богоявленскаго попа у Ивана... (там же, 1);

…сказали по Ивановой сказке Забусова те жъ речи… (1);

…а животы, г., его переписавъ, запечатали до твоего г. указа (1);

…и съ к#мъ у него про то было умышленье… (2);

…про то бъ онъ сказалъ правду (2);

И они сказали, по твоему г... крестному целованью… (2);

…противъ его Познячковы изветной челобитной разспрашивалъ… (2);

…допрашивалъ стороннихъ людей… (2);

…вел#ли поставить передъ собою и разспрашивали || порознь (2–3);

…про то бъ сказалъ правду, не затеялъ и не покрылъ ни по комъ (3);

…билъ челомъ намъ о своей бедности и о проезжей грамоте проводить въ Суздаль брата своего больного (3);

..велели его, Ивашка Яковлева, въ нашемъ деле взять и вкинуть въ тюрьму, а изъ тюрьмы вынявъ, пытали накрепко (3);

…а велено казака Ивашко Яковлева бить по торгомъ кнутомъ нещадно, а бивъ посадить въ тюрьму до г. указа (4);

…разспросныя речи за своею рукою (4);

…велелъ дать на крекiя поруки съ записьми до твоего г. указа (4);

…были они на бесеевъ дер. Морше у мордвина у Кечатка, у Гордеева сына, прозвище Угловя (7);

…подалъ изветную челобитную… (8) ;

…и сторонихъ ссылочныхъ людей прислали къ г., къ Москв# (8);

А обыскные люди въ обыскахъ говорили… (9);

…въ то число на беседе былъ и то про себя сказалъ… (10);

…дать на крепкую поруку съ срокомъ… (12);

…тотъ Ивашка съ кореньемъ въ приводе былъ (13);

…велелъ держать по прежнему за приставомъ до твоего государева указа (14);

…въ разспросе сказалъ и съ || пытки говорилъ… (138–139);

…ездилъ я, x. т., для сыску въ Муромскiй у#здъ… (139);

…царскую оборону учинить (226);

…учали бранить и похваляться смертнымъ убойствомъ (226);

…учинили всякихъ чиновъ людямъ заказъ крепкiй, чтобъ, того вора по приметамъ поймавъ, и привели въ городехъ… (231);

…не прошелъ и не прокрался никоторыми мерами (232);

…а вел#ть сыскать всеми людьми… (378).

Как видно из представленных словесных рядов, все они имеют ярко выраженную «деловую» ориентацию. Она выявляется с помощью использования знаковых лексем приказного языка (учинили, билъ челомъ и др.), слов, иллюстрирующих детали следственного процесса, и терминов, применяемых в таких случаях (животъ, правда, изветная челобитная, сторонние люди, ссылочные люди и др.), оригинальных оборотов утилитарной словесности, прикрепленных к данному тематическому контексту (то было умышленье; бить по торгомъ кнутомъ нещадно; похваляться смертнымъ убойствомъ и др.).

Мы установили, что по составу терминологической системы делового языка тексты следственных материалов неоднородны: они могут использовать как исконные профессиональные наименования (посул), существующие с древнейших времен и получившие реализацию в документах XVII в. («А Григорiй де Масловъ отъ того у техъ людей емлетъ посулъ и за то де изъ Литвы литовскiе люди пишутъ въ своихъ листахъ государево имя не по пригожу» (там же, 9)), так и новые, возникшие в эпоху конца XVI – первой половины XVII столетия. Последняя группа терминов — лексика, связанная с названиями документов. Это — отглагольные образования с суффиксом -к: записка, отписка, справка, сказка, явка. Можно согласиться с мнением С. С. Волкова6, считавшего, что «если бессуфиксные отглагольные имена существительные входят в терминологию делопроизводства после приобретения ими конкретно-предметных значений, то указанные выше отглагольные существительные… являются терминами делопроизводства как в значении отвлеченного глагольного действия, так и в развившемся на его основе конкретно-предметном значении». К новообразованиям того же периода, зафиксированным в «расспросных речах», относятся именные существительные грамотка, волокита, перечень. Очень богат терминологический ряд, связанный с процессуальными действиями: расспросъ, допросъ, и наименованиями лиц, по роду деятельности связанных с судебной практикой (сыщикъ) и вообще названиями учреждений (татинная тюрьма). Приведем типичные образцы текстов:

«…посадилъ въ татинную тюрьму» (Слово и дело, 15);

«…про твое государево слово въ допросе сказалъ: есть де за нимъ, Ивашкомъ, твое государево царственное великое слово, только де въ Галиче не скажу, скажу де на Москве…» (там же, 227);

«И тотъ, г., Зинька въ допросе мне, х. т., сказалъ, что де, г., онъ, Зинька, съ нимъ, Ивашкомъ, ни про какое твое государево слово не говаривалъ, темъ де его, Зиньку, онъ, Ивашко, клеплетъ» (227);

«…сыщикъ Иванъ Шастовъ-Полтевъ поймалъ ведуна съ кореньемъ, Ивашкомъ зовутъ…» (13).

Мы отмечаем в следственных делах выражения письменного юридического языка Московской Руси, составившие терминологический аппарат административно-правовой сферы деятельности: (по)ставить съ очей на очи; передъ собою поставить. Данные обороты закрепились в следственном обиходе и воспроизводились в нем как устойчивые единицы языка:

«…велено стрельца Игошку Максимова || съ казакомъ съ Иваномъ Яковлевымъ поставить съ очей на очи. И стрелецъ Игошка Максимовъ съ казакомъ съ Ивашкомъ Яковлевымъ съ очей на очи ставленъ. И казакъ Ивашко Яковлевъ сказалъ, что онъ передъ государемъ виноватъ, такое слово говорилъ не съ умышленья, напився пьянъ» (Слово и дело, 3–4);

«И апреля, г., въ 7 д. я, х. твой, того Митьку передъ собою поставилъ…» (там же, 4);

«И я, х. твой, того жъ часу техъ людей велелъ поставить передъ собою и разспрашивалъ по твоему государеву... крестному целованью» (4);

«Помета: писать — разспросить съ очей на очи, что говорили» (4);

«И в. кн. Михаилъ Федоровичъ Барятинскiй, поставя передъ собою въ съезжей избе Андрюшку Дубенца…» (10);

«…поставя съ очей на очи, про то непригожее слово разспросилъ и сыскалъ всякими людьми накрепко…» (11);