13984-1 (Правовое положение лица, владеющего имуществом в течение срока приобретательной давности)

Правовое положение лица, владеющего имуществом в течение срока приобретательной давности, по действующему гражданскому законодательству России.

Латыев А.Н.

Последняя кодификация российского гражданского права ознаменовалась возрождением многих «хорошо забытых старых» юридических конструкций. В их числе – приобретение права собственности по давности владения, появившееся после долгого перерыва сначала в законодательных актах России и СССР начала девяностых годов ^[1] и получившее окончательное закрепление с принятием части первой Гражданского кодекса Российской Федерации ^[2]. Существование этого института необходимо для целостности гражданского права, его нормального действия, однако за удовлетворительными замечаниями исследователей по этому поводу недостаточно внимания уделяется правовому положению лица, владеющего вещью в течение срока приобретательной давности. При ближайшем рассмотрении оказывается, что специфика права давностного владельца заключается не только в том, что по истечении определенного времени оно превращается в собственность, но и в его содержании до этого момента.

Прежде всего, необходимо решить вопрос о том, кто может быть признан давностным владельцем. Полагаю, что он должен удовлетворять всем перечисленным в п.1 ст.234 ГК РФ требованиям к лицу, приобретающему право собственности в силу приобретательной давности, кроме, естественно, срока владения имуществом. Таким образом, давностный владелец – это лицо, не являющееся собственником, но добросовестно, открыто и непрерывно владеющее имуществом как своим собственным. Обратимся к каждому из названных реквизитов давностного владения отдельно.

Во-первых, давностный владелец не является собственником задавненного имущества. Несмотря на самоочевидность этого утверждения, в положении давностного владельца может оказаться и собственник имущества: в том случае, когда он не в состоянии доказать свое право собственности, но нуждается в защите, полагаю, не существует препятствий для предъявления им исковых требований как давностным владельцем. В дальнейшем, однако, будет рассматриваться только правовое положение действительно давностного владельца, а не собственника, пользующегося упрощенной защитой.

Нарушив порядок ст.234, обратимся к последнему из реквизитов давностного владения: оно должно осуществляться лицом "как своим собственным". Нарушение очередности обусловлено не только противоположностью этого требования первому – отсутствию у владельца права собственности, но и тем, что это качество является определяющим и для добросовестности, и для открытости, и для непрерывности владения. Давностный владелец не есть собственник, однако он не признает права собственности и за кем бы то ни было другим, полагая себя единственным лицом, осуществляющим наиболее полное господство над вещью. Такое субъективное отношение владельца к имуществу требует какого-нибудь выражения вовне, объективации, лучшим вариантом которой могло бы быть прямое заявление владельца, однако вряд ли следует ожидать такого заявления непосредственно в момент возникновения у лица отношения к имуществу как к своему собственному, а потому должно приниматься во внимание поведение владельца. Логично ожидать от этого лица "собственнического" поведения, которое, однако, имеет весьма широкий диапазон: собственник может быть рачительным хозяином и заботиться о своем имуществе, но в подавляющем большинстве случаев и небрежное отношение собственника к принадлежащим ему вещам является правомерным; исключения из этого правила относительно редки и обусловлены всякий раз особыми обстоятельствами: современное гражданское законодательство предусматривает возможность лишения права собственности лишь за ненадлежащее отношение к культурным ценностям (ст.240), домашним животным (ст.241), земельным участкам (ст.284-286) и жилым помещениям (ст.293 ГК РФ). В связи с этим нельзя согласиться с предлагаемой М.Я. Кирилловой трактовкой отношения владельца к имуществу как к своему собственному, связывающей его с поддержанием вещей в нормальном состоянии, несением необходимых расходов на них ^[3], ибо, с одной стороны, собственник может и не совершать таких действий, а с другой стороны, лицо может, а в некоторых случаях и обязано поддерживать нормальное состояние имущества, не являясь его собственником: такая обязанность возлагается, например, на арендатора (п.2 ст.616 ГК РФ). Как действия, отрицающие право собственности арендодателя, можно в некоторых случаях рассматривать как раз отказ арендатора от исполнения своих обязанностей, в том числе и по ремонту вещей, но в первую очередь – по внесению арендных платежей, хотя и здесь необходима осторожность, ибо причины отказа могут быть другими, например, ошибочное мнение должника о произведенном зачете взаимных требований. Намерение относиться к имуществу как к своему собственному может проявляться и в осуществлении тех действий, на которые управомочен только собственник: залог имущества, его отчуждение (в последнем случае, правда, прекращается обычно и само владение), может быть, уплата налогов.

Сложности, связанные с определением характера отношения владельца к имуществу, преодолеваются при использовании третьего признака давностного владения – его добросовестности, ибо современное отечественное право, в отличие, например, от дореволюционного ^[4], не допускает приобретения права собственности недобросовестным владельцем. Таким образом, для признания лица давностным владельцем недостаточно одного лишь его отношения к имуществу как к своему собственному, но требуется еще и добросовестность владения. Обращаясь к содержанию рассматриваемой характеристики, М.Г. Масевич обоснованно задается двумя вопросами: «1) является ли необходимым условием приобретательной давности добросовестность при приобретении вещи; 2) необходима ли добросовестность владельца в течение всего срока приобретательной давности» ^[5], однако с предлагаемым этим автором ответом нельзя согласиться, ибо из следующего утверждения: «Можно предположить, что добросовестный приобретатель будет вести себя недобросовестно в течение давностного срока, а недобросовестный приобретатель должен считаться добросовестным владельцем» ^[6]- можно заключить, что, по мнению М.Г. Масевич, добросовестность владения определяется по неким не вполне ясным критериям экономического плана, что не только противоречит традиции, идущей от римского права, но и не согласуется с положениями действующего законодательства. Могут возразить, что последнее не дает определения добросовестного владения или добросовестного владельца. Есть, однако, определение противоположного понятия: согласно абз.1 ст.303 ГК РФ недобросовестным владельцем является лицо, которое знало или должно было знать, что его владение незаконно. Как видно, законодатель связывает добросовестность или недобросовестность владельца с его, соответственно, неосведомленностью или осведомленностью о пороке в его титуле собственника, что позволяет называть добросовестным владельцем лицо, которое не знало и не должно было знать, что его владение незаконно. Определенное таким образом, добросовестное владение не может начаться иначе, чем добросовестным приобретением вещи; кроме того, давностный владелец должен считать себя собственником имущества, а значит, и приобрести его он может только таким образом, которым обычно приобретается право собственности, т.е., например, получить вещь во исполнение обязательства, направленного на переход права собственности, или в качестве наследника. В силу этого не может приобрести право собственности по давности владения лицо, получившее имущество во временное владение, например, в аренду или для хранения: такое лицо никогда не будет добросовестно владеть им как своим собственным.

Отвечая на второй поставленный М.Г. Масевич вопрос, необходимо отметить, что п.1 ст.234 ГК требует для приобретения права собственности добросовестности именно владения, а не приобретения, однако в данном случае, думаю, следует согласиться с римским правилом mala fides superveniens non nocet ^[7], поскольку в случае противоположного решения обнаружение незаконности владения прерывало бы течение срока приобретательной давности, на неопределенное время консервируя не совсем благоприятную для гражданского оборота ситуацию, в которой существует, с одной стороны, собственник, не имеющий (в связи с ограничением виндикации или истечением срока исковой давности) возможности осуществить свое право, а с другой стороны – владелец, который не может приобрести право собственности в связи с утратой добросовестности владения. Приведенное выше легальное определение недобросовестного владельца и выводимое из него определение добросовестного владения мало помогают в прояснении ситуации, поскольку употребленное в нем законодателем прошедшее время в равной мере может относиться и к моменту приобретения имущества, и к нескольким мгновениям до того, как собственник потребует причитающиеся ему доходы. Для решения поставленного вопроса полезнее вторая часть абз.1 ст.303, устанавливающая обязанность добросовестного владельца возвратить или возместить все доходы, которые он извлек или должен был извлечь с того момента, «когда он узнал или должен был узнать о неправомерности владения или получил повестку по иску собственника о возврате имущества». Формулируя это правило, законодатель использует совершенный вид глаголов (узнал, получил), означающий завершенность действия, однако продолжает называть владельца добросовестным. Кроме того, только исходя из предположения, что открывшаяся порочность титула не лишает лицо статуса добросовестного владения, можно объяснить упоминание обоих – и добросовестного, и недобросовестного – владельцев во втором абзаце ст.303 ГК РФ, где говорится только о тех обязанностях, которые возникли с того времени, с которого собственнику причитаются доходы от имущества, т.е. только после того, как владелец узнал или должен был узнать о незаконности своего владения. Если бы субъект считался с этого момента утратившим статус добросовестного владельца, упоминание о нем было бы лишним.

И последнее по порядку, но не последнее по значению замечание, касающееся добросовестности владения. П.3 ст.10 ГК РФ установлена презумпция добросовестности участников гражданских правоотношений, чем обусловлена относительная легкость доказывания факта активной легитимации лица, предъявляющего иск в порядке п.2 ст.234 ГК РФ.

С требованием добросовестности тесно связана открытость владения. Предполагается, что субъект, считающий себя собственником имущества, не станет утаивать свое владение; такое его поведение может свидетельствовать о недобросовестности владельца. С другой стороны, я думаю, нельзя требовать, чтобы им были предприняты какие-то специальные меры, направленные на обеспечение открытости владения, ведь обычно такие требования к собственнику не предъявляются.

Последняя из характеристик давностного владения – его непрерывность. Прежде всего, нужно заметить, что право владения и непосредственное физическое господство над имуществом нетождественны, а потому нельзя считать перерывом передачу вещи в аренду, ссуду, на хранение и т.п. Перерыв во владении произойдет в том случае, когда имущество попадет к лицу, от которого владелец его уже не сможет вернуть, т.е. либо к действительному собственнику, либо к новому приобретателю, имеющему возражения против иска давностного владельца о возврате имущества.

Требование непрерывности владения, казалось бы, исключает правопреемство, но о нем упоминает п.3 ст.234 ГК. Обычно не подвергается сомнению возможность универсального правопреемства давностного владения. Не так однозначен ответ в отношении сингулярного правопреемства: исключать его полностью нельзя, ибо п.3 ст.234 ГК вообще не определяет вид правопреемства, однако новый приобретатель имущества сам должен удовлетворять всем требованиям к давностному владельцу, в том числе и требованию его добросовестности, прибавив лишь время владения своего предшественника.

Учитывая то, что давностный владелец владеет чужим имуществом, необходимо обсудить вопрос о его защите от виндикационного иска. В этом должно помочь требование добросовестности владения, которое, как уже установлено, не может начаться иначе, как добросовестным приобретением имущества; если это приобретение было возмездным и имущество выбыло из владения собственника по его воле, то владелец может защищаться от виндикационного иска в соответствии с правилами п.1 ст. 302 ГК РФ. Несовпадение возражений против виндикации и условий приобретательной давности проявляется в двух пунктах: задавнены могут быть и те вещи, которые приобретены безвозмездно, и те, которые выбыли из владения собственника против его воли. Для этих случаев особое правило определения начала срока приобретательной давности установлено п.4 ст.234 ГК: оно связывается с истечением срока исковой давности; таким образом, и владелец украденной, например, вещи сможет противопоставить виндикационному иску возражение, только базирующееся не на ст.302, а на п.2 ст.199 ГК. Итак, собственник вещи не может виндицировать ее от давностного владельца, однако сделка, в силу которой последний приобрел вещь, является недействительной (п.1 ст.209 и ст.168 ГК РФ), а потому практика стала прибегать для возврата вещи к реституции в обход правил об ограничении виндикации и исковой давности (к тому же и срок исковой давности по требованиям о возврате полученного по недействительной сделке гораздо больше общего). Пытаясь разрешить это противоречие, Постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда от 25 февраля 1998 года №8 «О некоторых вопросах практики разрешения споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав» указывает в п.25, что в рассматриваемом случае в удовлетворении требования о возврате имущества должно быть отказано, однако легального обоснования для такого решения Высший Арбитражный Суд не дает ^[8]. Учитывая ссылку на ст.302 ГК, можно предположить, что суды не допускают конкуренции исков и изменяют юридическую квалификацию требований, что, учитывая отсутствие в отечественном праве прямого запрета на конкуренцию исков, может быть расценено как превышение судами своих полномочий. В.В. Витрянский предлагает несколько иное решение: «Можно предложить прерывать цепочку признаваемых по иску собственника недействительными сделок с его имуществом, исходя из того, что при недействительности уже первой такой сделки приобретатель имущества лишен возможности возвратить полученное в натуре, поскольку имущество находится у третьих лиц» ^[9]. Это решение не нарушает права собственника на свободный выбор способов защиты, однако оно позволяет изымать вещь у добросовестного приобретателя ее по первой недействительной сделке и, таким образом, не полностью исключает возможность обхода ограничений виндикации. Наилучшую же аргументацию дает, пожалуй, К.И. Скловский, который отмечает поверхностный эффект реституции, благодаря которой можно вернуть в прежнее положение лишь участников сделки по отчуждению имущества, но которая никак не может привести к возврату вещи собственнику, не имеющему к этой сделке никакого отношения. Более того, если собственник еще может требовать реституции в суде (согласно абз.2 п.2 ст.166 ГК), то на стадии исполнения решения он бессилен, ибо взыскателем по исполнительному документу о возврате вещи все равно будет отчуждатель, который может и отказаться от взыскания, лишив собственника тем самым возможности вернуть себе вещь ^[10]. Безупречное с догматической точки зрения решение демонстрирует надуманность проблемы конкуренции исков о реституции и виндикации.

Выше была рассмотрена «пассивная» защита давностного владельца против предъявленных к нему виндикационных исков; п.2 ст.234 ГК наделяет его и возможностью «активной» защиты, т.е. предъявления таких же исков от своего имени. Однако тот же самый пункт оставляет владельца беззащитным против собственника вещи или управомоченного им лица. Создается парадоксальная ситуация: собственник не может вернуть себе вещь с помощью суда, но может сделать это, прибегнув к насилию или обману – мерам явно противоправным. Более того, в том случае, когда собственник еще до отнятия вещи у владельца прибег к виндикационному иску, в удовлетворении которого ему было отказано (особенно если причиной отказа было выбытие вещи из владения собственника по его воле), можно предположить, что собственник взыщет сумму убытков с лица, противоправно реализовавшего вещь; таким образом, в случае последующего отнятия вещи у давностного владельца налицо неосновательное обогащение собственника, ибо он получит и сумму убытков, (которая, очевидно, будет не меньше стоимости вещи), и саму вещь. Давностному владельцу в нашем случае придется требовать возмещения убытков от лица, передавшего ему вещь, на основании правил об ответственности отчуждателя за эвикцию (ст.461, 571 ГК). Применение исков о возмещении убытков последовательно всеми приобретателями может в конечном счете привести к первоначальному отчуждателю вещи, который, в свою очередь, сможет требовать от собственника возврата части уплаченной им в возмещение убытков суммы, как неосновательно приобретенной. Недостаток предложенного решения состоит в том, что оно вызовет лавину исков в и без того перегруженные суды.

Причину противоречий следует искать, видимо, в столкновении двух исторических традиций: римской и германской. От римлян действующее российское право позаимствовало приобретение права собственности по давности владения и общую конструкцию прав владельца до истечения срока давности. Так, защита давностного владения, предусмотренная п.2 ст.234 ГК РФ, без всякого сомнения, построена по примеру римского actio Publiciana, который защищал давностного владельца лишь от менее управомоченных лиц, но не от собственника вещи ^[11]. Однако, во-первых, римское право не знало ограничений виндикации, а во-вторых, владелец, против его воли лишенный владения, мог восстановить ситуацию до такого лишения, прибегнув к посессорным средствам защиты; лишь некоторым подобием ее может быть применение иска о признании сделки недействительной и реституции, но прибегнуть к нему можно только в том случае, когда собственник вернул вещь на основании какой-либо сделки с владельцем; если же вещь была отнята или украдена у владельца, вернуть ее от собственника невозможно. С германской традицией связано закрепление в законе ограничений виндикации (ст. 302 ГК РФ). Разрешить имеющиеся противоречия способно только последовательное проведение одного из названных подходов. Уже более полувека назад Б.Б. Черепахин отмечал, что «действующие законодательства и современная наука гражданского права с почти полным единодушием отвергают римский принцип абсолютной (строгой) виндикации» ^[12], а значит, имеет смысл довести до логического завершения юридическую конструкцию, основанную на ограничении виндикации против добросовестного приобретателя, предусмотрев немедленное возникновение у него права собственности на имущество. Такое решение нельзя назвать принципиально новым для отечественного права: его предлагала ст. 183 ГК РСФСР 1922 г. Многие авторы (В.А. Рахмилович, А.П. Сергеев, В.В. Чубаров ^[13]) уже сейчас считают добросовестного приобретателя собственником если не с момента передачи ему имущества, то хотя бы с момента отклонения предъявленного к нему прежним законным владельцем виндикационного иска; к такому же выводу (по крайней мере, в отношении вещей, право собственности на которые подлежит государственной регистрации) приходит судебная практика ^[14]. Однако, несмотря на кажущуюся закономерность этого вывода, действующий ГК РФ не позволяет согласиться с ним, ибо признание добросовестного приобретателя собственником вещи немедленно по ее приобретении требует прямого законодательного закрепления, утраченного при кодификации гражданского законодательства шестидесятых годов двадцатого века и так и не возвращенного в девяностых ^[15].