LITERA (Литературно-художественное книгоиздание на современном этапе)

Главный редактор "Знамени" Сергей Чупринин, испортил всем Новый год. В № 49 "Общей газеты" за 1 1 - 17 декабря был опубликован прямо-таки какой-то "плач о погибели отечественной литературы" с полуапокалиптическим наименованием "Литература и Россия: размолвка или прощание навсегда? Обращение главного редактора журнала "Знамя" к народу". Время, признаться, было выбрано не совсем удачное. Да и трибуна (жалко автор не указал в эпиграфе - к какому именно народу он обращается со страниц "Общей"). Только отшумели головы после букеровского похмелья, только читающая публика было собралась с оптимизмом встретить новый читающий год и проводить в последний путь год минувший вместе с давно, в общемто, одряхлевшей нашей отечественной словесностью. Сказать ей последнее "прости" и какието приличествующие торжественности момента слова типа: "Ты была хоть и плохенькой, серенькой, но своей. Мы к тебе привыкли, как привыкают со' временем к нелюбимой мачехе. Но - извини. Добрые соседи рассказали нам о нашей настоящей маме..." и т.д. О литературе смутного времени, возникшей словно из ниоткуда и уходящей в никуда, можно сколько угодно проливать крокодиловы слезы, но читать-то ее все равно не хочется. И нам, как благодарным детям, скоротавшим с ней какое-то время, нужно просто хорошо попрощаться с нею. И вот в этот трагикомический момент "тяжело больной" внезапно нарушает весь этикет. Вдруг начинает ворочаться и отказывается достойно приличиям отойти в мир иной - вопреки, так сказать, ожиданиям. Что, естественно, огорчает. Поскольку все давно уже готово. Куда прикажете девать похоронные венки? А поминки? Стол в ресторации ЦДЛ заказан, продукты тухнут. Нет, дорогой, умирать так умирать... Впрочем, послушаем, что он такое там шепчет. О литературе смутного времени, возникшей словно из ниоткуда и уходящей в никуда, можно сколько угодно проливать крокодиловы слезы, но читать-то ее все равно не хочется. "...журнал поддерживал в нашем обществе дух обновления, идеалы гуманизма, дело народного просвещения, защищал российские таланты, достоинство и традиционно высокий уровень отечественной мысли", - плачет "больной". И окружающие понимают. Это - агония. Осталось недолго. Поскольку уж если ыто журнал (как, впрочем, и вся почти наша современная литература) и поддерживал, так это дух уныния. А "идеалы гуманизма" кто только не поддерживал! Самыми верными сторонниками приснопамятных идеалов были, как известно, французские революционеры, гильотинировавшие в свое время много непонятливых почитателей гуманизма. Рецептом доктора Гильотена потом воспользовались большевики. А теперь и наши литературные санкюлоты заговорили о гуманизме. Один из самых крупных просветителей и философов нашего времени, развернувший свою просветительскую деятельность еще в 1989 году на страницах журнала "Знамя", - господин Сорос. Недавно обрушивший азиатский финансовый рынок во имя все тех же идеалов. А до этого долго и плодотворно работавший на ниве отечественного гуманизма, с дивидендов от которой он милостиво отслюнявливал "толстым" журналам, а также и их авторам, составляющим костяк нашей современной литературы, на жизнь, на фуршеты в некоторых библиотеках и так просто -

на лояльность. Так что же еще, кроме подобных идеалов, мо- жет предложить г-н Чупринин? 1000 экземпляров тиража, рек- ламное приложение "3намя+", заботливо разосланное во все редакции ОЛИ, и список персо- нального состава борцов с идеалами во имя идеалов: Ма- конин, Абрам Терц, Евгений По- пов, Давид Самойлов, Эмма Герштейн, Георгий Владимов, Григорий Бакланов, Людмила Петрушевская, Фазиль Искан- дер, Войнович, Татьяна Толстая, Нина Садур, Вячеслав Пьецух? Но, во-первых, издательская судьба у большинства из выше- перечисленных (в отличие от журнала "Знамя") достаточно успешная. В нынешнем году изданы: С. Ма- Вульгарный заменитель языка, которым написаны большинство романов и виршей за последние лет тридцать, не что иное, как духовный террор, пришедший на смену террору политическому, развязанный против русской государственности слова* канин. "Избранное" ("Панора- ма", 1997 г.-10 500 экз.); Н. Садур. "Сад" ("Вологда", 1997 г.-7 000 экз.); Ф. Искандер. С/с в 6 томах ("АСТ", 1997 г.-11 000 экз.); В. Пьецух. "Государственное дитя" ("Вагриус", 1997 г. - 5000 экз.). Основной корпус произведений Терца вошел в давнишний двух- томник. Недавно издан и Самойлов. Странно, однако, что Чупринин нам подсовывает Петрушевскую (также многажды переизданную), Е.Попова, Бакланова, Войновича (просто-та- ки обласканных издателями) и Татьяну Толстую словно в нагрузку к "мертвым душам". Или наоборот. Вопрошая по-гамлетовски у окружающих: "И что же, все это никому не нужно, ни- кому не интересно? Или почти никому?" Вот тут-то во всей своей непри- глядной наготе появляется зло- получное "во-вторых". Во-вто- рых, вся эта литература не была, строго говоря, литературой (за малым исключением). Она как- то очень успешно и жизнерадо- стно заменила собой литерату- ру в изгнании и под запретом. Отстранившись от трагедии и простых христианских истин рус- ской литературы XIX - начала XX вв., она утратила с ней свое родство. Литература "шестиде- сятников", "семидесятников" и прочая - имитация литературы. Иногда более успешная, иногда - менее. Но почти всегда - сур- рогат. При длительном употреб- лении которого у человека чи- тающего исчезает ощущение вкуса. "Язык наш свят: его ко- щунственно оскверняют бого- мерзким бесивом - неимовер- ными, бессмысленными, безли- кими словообразованиями, поч- ти лишь звучаниями, стоящими на границе членораздельной речи, понятными только как пе- рекличка сообщников..." - пи- сал Вячеслав Иванов в сборни- ке "Из глубины". Посмотрите, каким убогим и бесцветным язы- ком говорит с нами современ- ная литература. Литература, ак- тивно разрушающая слово, его гармонию и красоту. Глубину и удивительную пластичность. Я бы даже сказал так - империю слова. Ведь этот вульгарный за- менитель языка, которым напи- саны большинство романов и виршей за последние лет три- дцать, не что иное, как духовный террор, пришедший на смену террору политическому, развя- занный против русской государ- ственности слова. Пелевин и пустота Виктор Пелевин. "Чапаев и Пус- тота" ("Вагриус", 1997 г. - 10 000 экз.). Скучный, затянув- шийся анекдот - таково было мнение о романе Пелевина специалистов. "Чапаев и Пусто- та" - наглядная иллюстрация симуляции литературного твор- чества. К нему неприменимы традиционные критерии досто- инств и недостатков, рассмат- риваемые сквозь магический кристалл повествования. Да и повествования как такового нет. Роман сделан единым прие- мом подобно шлягеру, чей ме- лодический рисунок состоит из одного аккорда. Прием этот и есть симуляция повествования, причем при видимом развитии сюжета. Динамика сюжета только усиливает ощущение не- подвижности, какой-то не то мертвой точки, не то мели, с ко- торой не может сойти повество- ватель. Отсюда при видимом растяжении романной ткани внутри он остается полым. Ро- ман начисто лишен не только выпуклости и объема, но из него полностью выкачан весь воздух. Недаром сам автор в анонсе признается: "Это первый роман в мировой литературе, действие которого происходит в абсо- лютной пустоте". И пустота эта - не извне. Она внутри автора. В разреженном, лишенном ки- слорода воздухе - бедный и очень вязкий язык. К примеру, на одной из страниц "чудовищный заговор" соседствует с "чудо- вищным усилием" и т.д. Что опять-таки подчеркивает стати- ку романа. По сути, перед нами - компьютерная симуляция дей- ствительности. Подмена жиз- ненного пространства, живой ткани виртуальной реально- стью. То есть пустотой. А пусто-

виртуальная фигура Липскерова в Манеже - это всего лишь... спроецирован- ная пустотой на опьяненное горячительным воображение окружающих компьютерная версия Пелевина* И только. та есть небытие. Небытие не способно творить бытие. Поэто- му у меня такое ощущение, что Пелевина, в общем-то по боль- шому счету, как такового нет. Существует некая компьютер- ная версия - "Пелевин". Авто- ром же его романа может быть любой желающий. К примеру - Дмитрий Липскеров с книгой "Пространство Готлиба" ("Ваг- риус", 1997 г.- 3000 экз.). Соб- ственно, Липскеров - тот же Пелевин. "Пространство Готли- ба" также накачка пустотой и лишено какого-либо развития. То бишь - чуда сотворения на наших глазах какого-то живого организма, которое создает эф- фект самостоятельного от воли автора бытия. Вот как, напри- мер, Липскеров пробует пере- дать динамику напряжения в ожидании находки (и я уже заго- Литература, пущенная на самотек, стала сочиняться сама собой* варил на этом "птичьем" языке) какого-то загадочного и, в об- щем-то, ненужного предмета. "Щелк, щелк! - раздалось в комнате отчетливо". И через абзац: "Щелк, щелк!" И почти тут же: "Щелк, щелк! - каза- лось, раздавалось над самым ухом". Через полстраницы: "Щелк, щелк! - раздалось сно- ва". И еще: "Щелк, щелк!" И еще три раза "щелк, щелк" - на трех страницах. Так бывает, когда компьютер, что называет- ся, "завис" и оператор лихора- дочно шлепает по клавишам. Бессмысленно и тупо. "Про- странство Готлиба" сочинено механически. Скорее всего, эта та же компьютерная версия с отчетливо шумящей в ушах про- извольным и бессмысленным на- бором букв и звуков пустотой. Впрочем, у Липскерова, в от- личие от Пелевина, проклевы- ваются какие-то осязатель- ные признаки этой пустоты: "Прохор Поддонный родился сорок девять лет назад в не- большом русском селе Воня- лы..." Вонялы - смердящая топография отсутствия. Кото- рое поглотило автора нака- нуне присуждения Букеров- ской премии. Книга вышла пе- ред самой церемонией. Но вряд ли это было нечто более вразумительное, чем пресло- вутый "бобок". Премию полу- чил другой "бобок". А вирту- альная фигура Липскерова в Манеже - это всего лишь... спроецированная пустотой на опьяненное горячитель-

Литература в "желтом доме" Если верить афоризму Ницше "Поэты много лгут", то про но- вую книгу Андрея Вознесенско- го "Россия Са51по" ("Терра", 1997 г.- тираж не указан) мож- но сказать: не написал, а нал- гал. Или менее высокопарно - наврал. По Далю, "врать" - значит "обманывать словами, пустословить и т.д.". Однако имеется в книге и более сущест- венный подзаголовок, много объясняющий: "Письма из жел- того дома". Поэт весь открове- ние: "Проживаю в желтом доме, в желтом доме, как в кубическом лимоне..." Сознание поэта оп- ределяет его бытие: "В желчном зеркале из рамы, озирая мой прикид, не белками, а желтками рожа мерзкая глядит". Кошмарный колорит желтого до- ма дополняют всякий по-своему: "полосатый, как батоны, кот", "гоголевский шнобель" и прочая мерзость. В результате растер- занный быт гулким эхом отдается и в без того расстроенной душе поэта. И это уже не музыка, а нев- растеническая хлябь: "не мелодия для масс чево публику пуга зыкино онти му-му боже отпусти на не". В общем, выход один - "Прыг- нуть бы с Песней о Соколе с кры- ши, проломив крыльцо!" Но вме- сто эффектного финала с поле- том Андрей Андреича над пере- делкинским гнездом в роскош- ном белом с искрой пиджаке от Юдашкина, как водится - в каш- не, читающую публику ожидает какая-то скомканная судорожно рыдающая концовка: "Почти правда все и ложь. Прочти и уничтожь". Андрей Андреич Вознесенский обозначил координаты нахож- дения всей нашей современной словесности. Литература в лице ее славных представителей са- ма себе поставила диагноз. Так стоит ли удивляться, что чита- тель отвернулся от литературы? "Литература в этом не винова- та", - оправдывается в своем "плаче" главный редактор "Зна- мени". Этот полуфинальный ак- корд напоминает знаменитый речитатив из кинофильма "Бриллиантовая рука": "Не ви- новатая я, он ко мне сам при- шел!" Вот в этой реплике, дейст- вительно, что-то есть - почти мефистофельское. А может, действительно все смешалось в этом "желтом доме": кони, люди - толпа смешалась с литерату- рой, образовав неразрывное с ней единство, словно в вихре карнавала. Литератор пошел в народ, народ пошел в литера- торы, и все хором куда-то по- шли на... три буквы, весьма воз- можно, что опять в ЦДЛ. В каком-то смысле литература, пущенная на самотек, стала сочиняться сама собой. Как Бог на душу положит. При таком, как Стоит упомянуть пресловутое полное собрание сочинений Пушкина, отпечатанное издательством "Воскресенье" как наглядное пособие того, как не надо издавать классику "Худлитература" в большинстве своем сегодня означает худо. То, что худо издается. Малыми тиражами, Одним словом - худлит. говорят в казино, раскладе, в самом деле, никто не виноват. Постепенно музыкальное зву- чание русского слова выроди- лось в "бобок". А что такое "бобок", спросите у Федора Михайловича. Дополнительные нюансы и обертоны по интересующей (или - уже не интересующей) нос теме "Современный худо- жественный "бобок" ищите в из- даниях: Ю. Поляков. С/с в 3 то- мах ("ОЛМА-ПРЕСС", 1997 г. - 10 000 экз.); Г. Сапгир. "Летящий и спящий" ("НЛО", 1997 г. - ти- раж не указан); О. Чухонцев. "Пробегающий пейзаж" ("ИНА- ПРЕСС". 1997 г. - 2000 экз.); П. Алешковский. "Владимир Чигри- ницев" ("Вагриус", 1997 г. - 5000 экз.); В. Распутин. "Живи и помни" ("Панорама", 1997 г. - 10 000 экз.) и прочая

В ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ МЕМУАРНО-БИОГРАФИЧЕСКИЙ ЖАНР ПРИОБРЕЛ ОГРОМНУЮ ПОПУЛЯРНОСТЬ СРЕДИ РОССИИСКИХ ЧИТАТЕЛЕЙ И ИЗДАТЕЛЕЙ. ЗАТРУДНЯЮСЬ СКАЗАТЬ, ЧТО БЫЛО ПЕРВИЧНО: ОТКЛИКНУЛИСЬ ЛИ ИЗДАТЕЛИ НА ВОЗНИКШИЙ ЧИТАТЕЬСКИЙ СПРОС ИЛИ САМИ ПРИЛОЖИЛИ СИЛЫ К ЕГО ФОРМИРОВАНИЮ во всяком СЛУЧАЕ появление на нашем книжном РЫНКЕ ПОТОКА МЕ- МУАРОВ И БИОГРАФИЙ - ЯВЛЕНИЕ ОТРАДНОЕ. Книги этого жанра давно пользуются популярностью в наибопее благополучных странах мира. Это жанр массовой лилтературы, но гораздо более продвинутый и рассчитанный на куда более образованную публику, чемдетективы или любовные романы. Возросший в России спрос на мемуары и биографии - один из признаков того, что внутреннее положение страны постепенно стабилизируется. Мемуары знаменитостей прошлого и настоящего часто публики воспринимает как некие образцы жнзнестроения (сделать жизнь с кого). Кого-то (таких немало, и не будем их осуждать) интересуют пикантные подробности из биографий великих. Лидерами в области издания мемуарно-биографической литературы сегодня являются московский "Вагриус" и смоленский "Русич". У первого мемуары "звезд"политики и искусства составляют серию "Мой 20 век", а биографии - стартовавшую сравнительно недавно, в 1996 году, отдельную серию,но с единым оформелением. У второго биографии и мемуары представлены двумя сериями - "Тиранией", существующей с основания "Русича", и Женщиной- миф",возникшей в конце 1995 года. Женская мемуарно-биографичская серия призвана, очевидно, несколько уравновесить резкое преобладание мужских биографий в "Тирании") (тиранами в истории были почти исключительно мужчины) "Вагриус" свою серию биографий открыл довопьно вялой книгой об Арнольде Шрарценеггере, написсанной (чересчур заумно) для тинэйджеров - основного контингента поклонников Терминатора. Затем дело пошло бодрее. В новом оформлении и с существенными дополнениями была переиздана книга Эдварда Радзинского о Николае II, а еще ранее - его же книга "Сталин", вызвавшая живейший отклик у публики. Ее первоначальный тираж в 50 тыс. экз быстро разошелся, так что пришлось делать несколько допечаток. Но все рекорды по тиражам среди "вагриусов- ских" биографий бьет "роман- биография" Алексея Белякова "Алка, Аллочка, Алла Борисовна", выпущенный совместно с малоизвестным издательством "Захаров". Этот том имеет интригующий подзаголовок "Книга о жизни, любви и песнях Аллы Борисовны Пугачевой, написанная ее давним почитателем на основе рассказов и воспоминаний многих и многих людей, знавших героиню с младенчества до настоящего времени". Написана книга достаточно живо, читается легко, снабжена малоизвестными фотографиями певицы и пользуется устойчивым спросом' Ее суммарный тираж давно превысил 300 тыс. экз. Чего не скажешь о посвященном Алле Борисовне двухтомнике, выпущенном "Центрполиграфом". Он состоит из публикаций о певице, хвалебных и ругательных, а также ее интервью разных лет, собранных по газетам и журналам. Фактически перед нами - коллекция газетных и журнальных вырезок кого-то из пугачевских фанатов. Однако те из фанатов, кто имеет к этому склонность, такие коллекции уже имеет, а остальным это не слишком-то интересно. Наверное, в этом - одна из причин того, что не так живо расходится книга Бориса Немцова "Провинциал", выпущенная все тем же "Вагриусом". Это, скорее, не чистые мемуары, а отдельные мысли по различным проблемам плюс характеристики ряда российских политиков. Гонорар за нее первый вице-премьер получил в 100 тыс. долл. (30 тыс. отдал редактору). Чтобы его окупить, "Провинциала", видно, придется продавать в России не одно десятилетие (если, конечно, Немцова будут читать и в XXI веке.