Сущность современной техники (Различные материалы к семинарам по философии)

Павленко А.Н. Мартин Хайдеггер: Сущность современной техники.
24.11.2003 20:18 | В.В.Ванчугов

Павленко А.Н. Мартин Хайдеггер: Сущность современной техники

Прежде чем приступить к анализу понимания сущности техники М. Хайдеггером, необходимо сделать оговорку, касающуюся появления интереса к технике у самого Хайдеггера.

Среди исследователей творчества Хайдеггера принято считать, что интерес к технике, к постановке вопроса о сущности техники, появляется не ранее 1936 г., то есть гораздо позднее времени написания «Бытия и времени». Так, известный издатель и исследователь наследия Хайдеггера - Фридрих Вильгельм фон Херрманн - полагает, что «хайдеггеровская постановка вопроса о сущности техники, искусства и политики имеет свое строго определенное место в истории хайдеггеровской разработки вопроса о бытии. И такое место не связано ни с работой «Бытие и время», ни с идущей за ней работой «Основные проблемы феноменологии»».[1] Аналогичную точку зрения высказывает Дитер Тома. Согласно Тома, до появления работы “Beiträge zür Philosophie” проблема техники еще не тематизирована Хайдеггером.[2] Дело в том, что, по мнению Тома, понятие Gestell, которым Хайдеггер охарактеризовал технику, первоначально употребляется для объяснения искусства и лишь затем применяется к технике.[3] До 1936 г., по мнению Тома, Хайдеггер был безразличен к проблеме «техники».

Точка зрения Херрманна и Тома верна в своей исторической фактичности относительно хайдеггеровского понимания сущности техники. Но это, однако, не запрещает рассматривать понимание техники Хайдеггером и в период «Бытия и времени». Действительно, если к пониманию сущности техники Хайдеггер приблизился в период «Beiträge zür Philosophie”, то это вовсе не означает, что техника как таковая до 1936 г. им вообще не рассматривалась. Так, например, онтологический исток техники становится предметом анализа в параграфах 19, 20, 21, 22, 23, а особенно в §23bg «Пролегомен», где Хайдеггер прямо и недвусмысленно обсуждает её природу, объясняет различие в понимании «наличного» и «подручного» и т. д...

Итак, по возможности крайне осторожно прикасаясь к стройному, но еще незавершенному зданию «исследований наследия Хайдеггера», перейдем прямо сейчас к рассмотрению понимания им онтологической основы техники.

Рассмотрение онтологических основ техники Мартина Хайдеггера я хотел бы начать с его слов, сказанных им в «Европейском нигилизме»: «Человек воспринимает то, что присутствует (пребывает) в круге его восприятия. Это присутствующее заключено как таковое с самого начала в круге доступного, поскольку этот круг есть область непотаенного. Восприятие присутствующего опирается на его пребывание в круге непотаенности. Мы теперешние, и многие поколения до нас давно уже забыли об этом круге непотаённости сущего, и все равно мы неизменно зависим от него. Мы, правда, воображаем, будто сущее становится нам доступно просто благодаря тому, что наше Я в качестве субъекта получает представление о некоем объекте. Как если бы для этого не требовалось сначала воцарения того открытого пространства (курсив мой – А.П.), внутри открытости которого вещь только и может стать доступной в качестве объекта для субъекта, а сама эта доступность – сначала допустить до себя!» [4]. Как видим, для Хайдеггера мир сущего, дан – открыт внутри пространства. Однако какого пространства? О каком пространстве идет речь у Хайдеггера? Ясно, что это не физическое и не геометрическое пространство. Я бы сказал – это «бытийное пространство», пространство особого рода, которое по аналогии так относится к физико-геометрическому пространству, как эйдос к телу.[5] «Бытийное пространство» есть, фактически, эйдетическая субструктура всех других его «наполнений - проявлений», в том числе и физико-геометрического.[6] Если не структурировано «бытийное пространство», то и физико-геометрическое остается пустым.

Так бытие через «бытийное пространство» открывает сущее человеку, делая это сущее непотаенным для него, то есть доступным, но уже в «этом» физико-геометрическом, химическом, техническом и др. формах проявления первичного бытийного пространства. Все, что попадает в круг этой растворенности бытия – в его створ – становится предметом человеческого познания, отображения и  конструирования[7]. Но поскольку эта «незатворенность-доступность» дана обезоруживающе тотально - она «везде» в человеческом восприятии - постольку нововременной человек утратил способность «видеть-осознавать» ее. Сама данность всего остается потаенной. Также точно, например, человек не видит воздуха, благодаря которому он способен видеть и дышать, и опять же благодаря чему последний превращается в его сознании из необходимой данности в нечто «само собой незаметное». Будучи условием самого видения, он, тем не менее, невидим.

Неудивительно, что эта черта хайдеггеровского подхода в объяснении способа обнаружения техники становится предметом критики у Гюнтера Рополя, который полагает, что «Хайдеггер видит решающий фактор техники не в действии, но в «раскрытии»» [8]. Отсюда, по мнению Рополя, Хайдеггеру присуще «заблуждение, будто человек не может ничего изобрести, чего бы уже не было самого по себе, независимо от него, что не предшествовало бы еще до всякой человеческой креативности» [9].

Возвращаясь к основной теме, отметим, что и античный человек ведь не всегда «видел» эту непотаенность бытия. Но он никогда и не полагал, в отличие от нововременного человека, что именно он является «причиной» всего сущего[10], то есть того, «что» есть, что открыто в круге непотаенного. Наоборот, «непотаенное» было причиной стояния человека в нем.

Нововременной человек, с точки зрения Хайдеггера, совершает подмену: заменяет бытие как «воцарение открытого пространства» бытием как «воцарением закрытого в себе, представляющего Я» [11]. То, что Хайдеггер называет «воцарением Я», неприкрыто и откровенно отстаивает Гюнтер Рополь, для которого техническое изобретение есть «первичное, противоприродное произведение человеческого сознания» [12], достигаемого планирующей комбинацией наличного.

В работе «Пролегомены к истории понятия времени», относящейся как раз к марбургскому периоду его творчества, Хайдеггер уже ясно и недвусмысленно очерчивает свою позицию в отношении понимания места техники в человеческом мире. Познание, - полагает  Хайдеггер, - отнюдь не главный и не единственный способ связи человека с миром (бытия-в-мире). Следовательно, существуют и другие формы такого бытия-в-мире, среди которых теперь видное место занимает техника[13]. То есть наравне с наукой, искусством и философией, «техника» выступает способом обнаружения бытия сущего. Сам мир открывается человеку (Вот-бытию) так, что всякая данность есть отсылка к этому же вот-бытию. Отношение вот-бытия к миру носит, поэтому, характер «озабоченности». «Бытие к миру», попросту говоря, есть «забота» (Die Sorge). Забота[14] о пропитании, о продолжении рода, о безопасности, о познании и т. д.

Человека (Вот-бытие) окружают вещи – «мировость мира», как называет их Хайдеггер - каждая из которых встроена в «заботу» и, следовательно, имеет свое назначение (значение). Например, башмаки важны не сами по себе, как, например, «Космос» или «Атлантический океан», а как вещь предназначенная для носки, то есть для предохранения ног человека от повреждения, для сохранения тепла. Но не только башмаки, любая вещь в современном мире[15] важна для человека не сама по себе, а как отсылка к чему-то другому. Этим другим и оказывается ее назначение. Назначение вещи сопряжено со «смыслом», то есть с ее значением. Эти значения вещам приписывает не человек, а наоборот, само бытие, как говорит Хайдеггер, означает себя с помощью человека. «Значения» вещей - как сказал бы наш современник – объективны. Поэтому для современного техничного человека важны не «вещи», но отсылки (значения), не субстанции, но функции[16]. Значения вещей – «суть бытийная структура мира» [17].Следовательно, логика - это не столько наука о мышлении, сколько наука о бытийной структуре мира, то есть онтология. В этом объяснении сущности «значения» можно было бы увидеть сближение М. Хайдеггера с платонизмом. Косвенно, наличие платоновских мотивов в воззрениях на сущность техники признает и Г. Рополь [18].

Значения вещей прямо связаны с миром  человеческой озабоченности. «Именно озабоченное бытие-в-мире, а не какое-либо стремление к изолированному познанию, устанавливает знаки, и только потому, что мир неотчетливо обнаруживает себя в отсылках» [19]. Окружающий человека мир озабоченности называется «миром труда» (Werkwelt). Как возникает мир труда? Откуда его корни? В объяснении его истоков у Хайдеггера отчетливо обнаруживается «античная модулированность» на «естественное».

Действительно, когда рвется естественная связь человека с естественным миром, возникает «разорванность». Мир обнаруживает себя как «разрыв, пробел этой связи» [20]. Так возникают искусственные заполнители мест разрыва – «технические инструменты» - шире, «техника» как таковая. На эту «фатальность» значения техники для человека обращает внимание и Ортега-и-Гассет в своих лекциях 1933 г., когда говорит, что «Человек без техники, если не придираться к словам, не является человеком» [21]. Другими словами, техника оказывается вмененной человеку.

Еще Эсхил в «Прометее прикованном» говорил о причине этой разорванности:

Они глаза имели, но не видели

Не слышали, имея уши. Теням снов

Подобны были люди, весь свой долгий век

Ни в чем не смысля…[22]

Но Прометей буквально разрывает природные естественные связи и природное единство человека. Делает человека «зрячим» и «слышащим», но невероятно дорогой ценой - с этого момента собственно и начинается европейская история как таковая. Сам «разрыв» естественности - причина и начало истории. Следствием этого оказывается необходимость заполнить места «разрыва»: человек  теперь «строит солнечные дома из камня» и «научается плотничать». То есть, уже Эсхил, фактически, говорит о существе техники[23]. Наконец, человек начинает «смыслить» [24]! Зачем же понадобилось строить «солнечные дома из камня»? Хайдеггер дает ответ на этот вопрос.

Поскольку Вот-бытие связано с общественным миром и миром природы, постольку всякое техническое устройство, по мнению Хайдеггера, рассчитано в отношении либо вредоносности для человека природного явления, т.к. оно угрожает, мешает, отказывается служить, оказывает сопротивление, либо его использования. Таким образом, первое предполагает «защиту от природы», а второе - «использование ее», то есть источник извлечения пользы. В обоих случаях природа рассматривается как нечто враждебное человеку.

Особенность этой враждебности в нововременном мировоззрении не просто подчеркивается, но гипертрофируется. «Выходя из» природы, освобождаясь от её опёки, человек с почти юношеским максимализмом готов отказать ей в ее же родительских правах. Ради своего само-стояния, он готов даже подчинить ее своей власти. Этот процесс в его сознании приобретает черты подлинного сражения за власть. Здесь будет уместно привести слова Петра К. Энгельмейера, сказанные им с чисто немецким хладнокровием: «Но ведь научное исследование есть та же война: жертвы не отпугивают победителей и через трупы павших шагают победители".[25]

Всё! Разорванность с естественным наличным вошла в «плоть и кровь» человека. А сегодня, в начале нового столетия, уже и без кавычек[26]. И если исток технического отношения к миру заложен в разорванности целокупности отсылок, то в чем сущность современной техники? Была ли техника всегда «одной и той же» или античная техника существенно отличалась от современной? Античная, вообще донововременная техника – хотя следует сделать исключение для средневековых христианских монастырей – еще только «заполняла» места разрыва естественных связей и в этом смысле носила «оборонительный» и «предохранительный» характер. Нововременная техника (и наука), поддержанная крепнущим могуществом человека, все подчинила тому, что Хайдеггер называет Machenschaft и Gestell, то есть, стала носить «наступательный» характер.

Смысл имени Machenschaft не следует связывать, по мнению Хайдеггера, с обыденным его пониманием как „уловки“, „дурного“ искусства или с тем, что обозначается словом „махинация“. Это было бы его упрощенное понимание.

Согласно Хайдеггеру, применительно к постановке вопроса о бытии, под Machenschaft следет понимать „способ существования бытия“ (еine Art der Wesung des Seins)[27]. Machenschaft – не есть просто дело рук человеческих, это, скорее, то, как это делаемое делается. С помощью Machenschaft, говорит Хайдеггер, следует называть то, что „нечто создает само из себя“ (Sich etwas von selbst macht) и таким образом оказывается пригодным для возникающих нужд. Это Sich-von-selbst-machen произошло от tecnh и ее смыслового поля, произошедшего, в свою очередь, от определенного истолкования jusiV. Сегодня Sich-von-selbst-machen уже само приходит к властному господству[28].

По мнению Хайдеггера, Machenschaft присутствовало уже в античности. Но там оно, оставаясь скрытым, никогда не являло во всей полноте свою сущность, ибо античность находилась под влиянием „энтелехии“. Впервые Machenschaft что называется „выходит из тени“ в эпоху средневековья. Средневекое понятие  actus затеняет первоначальное греческое понимание рас-крытия бытия сущего. Теперь Machenschaft, по мнению Хайдеггера, обнаруживается явственнее „благодаря роли иудейско-христианского понимания творения и соответствующего представления о Боге, которое способствовало трансформации понимания Бога как бытия (ens) к его пониманию как бытия творящего (ens creatum)”[29] .А также благодаря тому, что Бог, а затем и мир, были сведены к причинному пониманию[30], в соответствии с чем Бог стал трактоваться как “причина самой себя” – causa sui.[31]

Итак, Machenschaft, с онтологической точки зрения есть Sich-von-selbst-machen. Последнее понятие можно было бы трактовать как «созидание себя из самого себя» или, не калькируя немецкий, подходящим русским словом – «самосозидание». Следовательно, хайдеггеровское Machenschaft и есть „самосозидание человека“. Никогда до эпохи Нового Времени, оно еще не приходило к своему господству – самосознающему самосозиданию. Придя в такое состояние, Machenschaft принимает особую форму - подчинения всего сущего этому господству - форму Gestell. Следовательно, Gestell – это лишь специфическая форма проявления Machenschaft!