74206 (Психологизм романа Достоевского "Преступление и наказание"), страница 4

Даже случайные уличные прохожие полны «ненавистных» чувств: когда Раскольников на мосту подучил удар кнута, раз­дается жестокий «смех», мещанин бросает ему свое обвинение «с улыбкой какого-то ненавистного торжества». Это основной эмоциональный тон в романе, бесконечно варьируемых нарастающий крещендо вплоть до последней части! «Разъедине­ние и разобщение людей между собою и с миром» - исходный и момент действия.

«Преступление и наказание» - роман «шумный». Крикливые номера третьеразрядных гостиниц, набитые неблагополучными жильцами скандальные «углы», улицы и переулки, прилегающие к Сенной, переполнены захлебывающейся речью, резкими вскри­ками, исступленно-яростными голосами, и во сне Раскольникова преследует в мучительно-сгущенном виде то, что окружает на­яву. Спокойного тона нет у героев романа.

Странно тихи в нем лишь немногие строки и страницы, в ча­стности те, которые относятся к Лизавете и Соне. Эти островки тишины производят огромное впечатление, и они очень нужны Достоевскому. Но следует заметить, что Соня, чей голос входит тихой и чистой мелодией в напряженно громкое, раздраженное звучание других голосов, тоже способна не к одному кроткому безмолвию и тишине. Она может «дрожать от негодования и гнева», быть «упорной» и «суровой», защищать свои убеждения «строго и гневно», «горячась и волнуясь», «даже раздражиться», она дитя этого крикливого мира, и, рисуя ее чер­ты, Достоевский избегает иконописных приемов.

Достоевский все время ставит своих героев в положение «от противного»: мы узнаем, чего у них нет, и этого отсутствующего оказывается слишком много. Они избавлены почти от всего, что связывает человека опасением потери и может ограничить сво­боду его действий, его волеизъявления. Большинству героев Достоевского терять нечего. Их поведение полно особой свободы отчаяния.

Отсюда их нравственная активность, открытые возможности действия, несвязанность средним жизненным уровнем, обстоя­тельствами.

Такие люди, которых показал нам Достоевский, не могут встретиться на почве «нормальных» отношений: хозяйственных или служебно-деловых, семейных. Они требуют себе особой аре­ны и организации действия.

Совершенно другие люди Достоевского иначе строят и свои взаимоотношения. Интересно, что все реально-житейские, прак­тические связи, образующиеся у Раскольникова (с Зосимовым, который его лечит, с Настасьей, которая его подкармливает, с хозяйкой квартиры),- все неглавные, второстепенные. А цент­ральные, основные - все оказываются иными. Так, даже чисто служебная встреча следователя Порфирия с подозреваемым Рас­кольниковым - мы чувствуем это - быстро превращается в ка­кой-то совершенно иной контакт. По существу главным здесь становится идейное противостояние, поединок - не только пси­хологический, но и философский. Именно такие отношения стя­гивают вокруг Раскольникова и всех остальных значительных героев романа.

Случайные столкновения с людьми, вчера еще совершенно неизвестными герою: со всей семьей Мармеладовых и особенно с Соней, со Свидригайловым и Лужиным, становятся для него «предопределением». Они утверждают его в правоте своих наме­рений или, напротив, заставляют сомневаться в их истине и во­влекают его все дальше в лабиринт рассуждений и доказательств. Даже та человеческая связь, которая, казалось бы, ни в ка­кой «философии» не нуждается,- с матерью и сестрой - приобретает такой же характер.

Психологический облик Петербурга в романе

В петербургской топографии Достоевский, конечно, выби­рает не парадно-историческую, фешенебельную часть, а ту, где совершается процесс жизни города - «физиология» его. Дей­ствие почти целиком концентрируется в районе Сенной площа­ди - базарном, рыночном месте и прилегающих к нему улицах и переулках. Петербург «Преступления и наказания» антиэсте­тичен больше, чем в любом другом произведении Достоевского. Видимое в облике города здесь не самое существенное. Грубые голоса, некрасивые, резкие звуки, отвратительные запахи (многократно упоминаемая «грязь» и «вонь»)- главные на этот раз его опознавательные приметы для писателя. Упомя­нутая один-единственный раз прекрасная панорама набереж­ной «холодна», чужда душе героя.

Уличная жизнь играет большую роль в быту героев Досто­евского, неприкаянных существ, выброшенных из своего угла либо вовсе его не имеющих. По наблюдению М. М. Бахтина: «организации пространства у Достоевского особое значение принадлежит, кроме порога, пло­щади, «где происходит катастрофа и скандал» (или каким-либо ее пространственным заменителям)». Это вполне понятно. Изд­peвлe площадь - место, где совершается нечто экстраординар­ное, место «позора», казней, столкновений, бунтов и расправ. Для героев Достоевского, кроме того, это еще и место идеоло­гических заявлений, публичных деклараций - это их «кафедра» и трибуна. В «Преступлении и наказании», по социальному по­ложению героев, заменителем площади чаще всего служит не гостиная, не зал, а трактир. Там производит своим рассказом «публичную казнь» над собой Мармеладов. Там Раскольников фактически делает впервые - перед Заметовым - свое публич­ное признание; это как бы шумная, дерзкая репетиция его будущего серьезного и тихого поклона на площади. В трактире Свидригайлов исповедуется перед Раскольниковым и т. д. Но следует обратить внимание на то, что площадь в известном смысле пространство «итоговое», где разрешается то, что за­вязывалось, вызревало где-то в другом месте. Площадь - Вместилище внешне несколько статических, «финальных» сцен, где обыкновенно завершается определенный «акт» романного дей­ствия.

Динамикой текущих, сиюминутных сюжетных событий на­сыщена в «Преступлении и наказании» улица. На улице происходит многое, что дает импульс мыслям и действиям Рас­кольникова, новому повороту событий (встреча с Лизаветой, послужившая прелюдией убийства, с пьяной девочкой, с за­гадочным мещанином, с Мармеладовым, раздавленным коляс­кой, собственное столкновение героя с мчащимся экипажем, первое соприкосновение Свидригайлова с Раскольниковы.!, Разумихиным и Соней) . Улица сама по себе - образ непре­станного движения. Здесь «по одежке» быстро определяется социальная принадлежность человека, и само различие внеш­него облика едущих и идущих мгновенно дает почувствовать сложную многоэтажность социальной структуры. Между про­чим, Достоевский мастерски воспроизводит каждому из нас знакомый, именно такой оценивающе - скользящий по внешно­сти окружающих специфически «уличный» взгляд, когда впер­вые представляет Мармеладова, Свидригайлова, Соню. Лишь затем он поведет читателя вглубь, за это внешнее впечатление, за готовую «мерку». И в то же время улица - то место, где любой человек, прежде всего прохожий. Обычные перегородки меж­ду людьми здесь не падают, конечно, но они становятся более проницаемы: улица - место повышенных, хотя и мимолетных контактов, она облегчает их. Это очень важно для «свободно­го» человека Достоевского.

Мы уже говорили о том, что все авторы натуральной школы, в том числе и сам ранний Достоевский,- «мастера зимних пейзажей» столицы. В «Преступлении и наказании» Петербург летний (осенне-зимнее ненастье там упомянуто лишь мимохо­дом) и главным образом дневной. Традиционная литературная символика приучила массового читателя к тому, что бурная ночь - спутница преступлений и трагических происшествий. Достоевский разуверяет его: нынче трагедии перестали совер­шаться ночью, это обычное «дневное» дело. И встреча с обма­нутой пьяной девочкой на бульваре, и убийство процентщи­цы - все происходит «в резком неподкупном свете дня» (А. Блок).

Поэтическая образность Достоевского тонка и богата, она включается в сложную ассоциативную цепь. Здесь не всему, можно давать логически упорядоченные определения, точные причинно-следственные характеристики. Хотя высшая идейно­-художественная целесообразность, несомненно, есть во всей той «материальной среде», которой Достоевский безвыходно окружил Раскольникова. Герой мучается своим страшным за­мыслом в «ужасном шкафу», где он все время вдвоем со своей мыслью, от которой физически некуда отодвинуться, отстра­ниться. Из своего «шкафа», «сундука», «гроба» он выходит на улицы жаркого пыльного города. «На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и особенная летняя вонь ... ». Это первое впечатление будет настойчиво нагнетаться, бесконечно варьироваться и усиливаться дальше. Остановившийся душный воздух, неподвижно висящий зной и безжалостное, долго не заходящее петербургское солнце сопровождают каждый момент бытия героя.

В романе Достоевского события происходят на переломе от дня к вечеру, на закате солнца, в его ярких косых лучах. Ко­нечно, многое падает и на другие суточные моменты, но закат солнца все-таки остается каким-то «рубежным часом» героя. Раскольников видит заходящее «яркое солнце» во время своего «пробного» визита к старухе (и с внутренним содроганием спрашивает себя: «И тогда, стало быть, так же будет солнце светить!.. »). В момент краткого нравственного прозрения, «от­речения от проклятой мечты», он будет чувствовать себя тихо и спокойно, но над Невой его встретит «яркий закат яркого красного солнца», и тут же следом состоится «роковая» встреча с Лизаветой. После убийства это обычное время, когда глубо­кая тревога гонит Раскольникова из дома, когда он не в силах совладать с мучительными ощущениями, «зависящими от какого-нибудь заката солнца». Выполнение требо­вания Сони о покаянии (совпадающего с его собственным внут­ренним императивом) он тоже приурочивает этому времени: «Ему хотелось кончить все до, заката солнца». В этот час («между тем солнце уже закатывалось») его ждет и встре­чает в последний раз на свободе измученная тревогой Соня. «Солнце» в романе Достоевского имеет неоднозначный смысл. Это и символ всего того непреложного и ясного, что несовме­стимо с преступлением, и (чаще) грозное предзнамено­вание, образ тревоги и смятения. Но совсем другое - «эпиче­ское» солнце, обливающее «необозримую степь», где царствует свобода и течет естественная жизнь, впервые увидит Расколь­ников только в «Эпилоге».

С такой же упорной последовательностью Достоевский будет врезать в сознание читателя еще одно впечатление: «душно». Впервые об этом сказано сразу же при начале рома­на. Но писатель станет снова и снова напоминать, как «душно» было в пивной, где произошла первая встреча Раскольникова с Мармеладовым, и в комнате, где ютится семья последнего, у старухи процентщицы, в полицейском участке «тоже духота бы­ла чрезвычайная». Вынырнув из беспамятства болезни, Рас­кольников убеждается, что «духота стояла прежняя», после страшной встречи с мещанином «как-то особенно душно было в воздухе». То же не раз ощутит Свидригайлов в своих скитаниях после расставания с Дуней. Достоевский не боит­ся этих бесконечных упорных повторений. Его героям негде и невозможно вздохнуть полной грудью. Это тоже многосмыслен­ный момент.

Простодушная Пульхерия Александровна непосредственно заметит о Петербурге: « ... а где тут воздухом-то дышать? Здесь и на улицах, как в комнатах без форточек». И совер­шенно серьезно Свидригайлов скажет о современной жизни вообще: « ... всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с ... Прежде всего!». Те­перь только воздуху надо, Героям «Пре­ступления и наказания» недостает именно простора естественной широкой жизни, чуждо и удушающих индивидуалистичес­ких страстей, «воздуха» настоящей и живой внутренней свободы (вместо той призрачной, в которую уверовал Расколь­ников).

Все эти впечатления Достоевский поддержит еще с одной

стороны. На то же ощущение палящей стоячей духоты, замк­нутой безысходности жизни, неотвратимой единственности идеи-страсти Раскольникова работает цветовая гамма романа Достоевский вообще скуп на цветовые указания. Он в очень редких случаях отметит зеленый дом Сони, синенькую скатерть в ее комнате, зеленый платок Мармеладовых, новые обои «равнодушного» бело-лилового цвета в квартире, которую совсем недавно обагряла кровь. Но обычно писатель как-то обходит­ся без конкретного обозначения цвета предметов. Он указы­вает поношенное «цветное» платье Сони, благородную бедность наряда матери и дочери Раскольниковых, тщеславное фран­товство Лужина, барственную элегантность Свидригайлова, минуя колористические характеристики.

На этом фоне особенно заметно, как господствует и торжествует желтый цвет на палитре Достоевского в «Преступлении и наказанию. Писатель буквально заливает им свое полотно, снова и снова возвращаясь к описанию уже упомянутых им желтых предметов

Аккомпанируя основному тону, в «Преступлении и наказа­нии» появляются (более скупо представленные) разнообразные оттенки красного, тоже выраженные прямо и косвенно: красный свет солнца, «огненное перо» на шляпках уличной певицы и Сони, красная рубаха приказчика, множество красно-розовых бликов в эпизоде с утопленницей, медный подсвечник у Сони, красные пятна на щеках Катери­ны Ивановны и обагрявшая повествование во многих местах кровь старухи и Лизаветы, Мармеладова, Катерины Ивановны. Косвенно в этих же красках Раскольников обозначает «промы­сел» Сони: «охота по красному зверю... золотопромышлен­ность ... ». се рассмотренные детали показывают психологический облик рбурга, его влияние на героев, их поступки, мысли и чувства. уть Раскольникова от зарождения теории до ее краха психологическое состояние на протяжении всего пути).К Раскольникову сходятся все нити повествования. Все окру­жающее (горе, беды и несправедливости) он впитывает в себя: именно в этом смысл первой части «Преступления и наказании». Мы видим, как человеческие трагедии, крушения – и совсем дальние, и такие, которые серьез­но входят в его жизнь, и самые близ­кие ему - заряжают героя протестом, перепол­няют решимостью. Это происходит с, ним не только сейчас: способность вобрать в свою душу боль другого существа, ощутить ее как собственное живое горе Достоевский открывает в герое с детства (знаменитый потрясающий каждого читателя сон Раскольникова о забитой лошади). Всей первой частью романа писатель ясно дает понять: для Раскольникова проблема не в поправлении собственных «крайних» обстоя­тельств.

В Раскольникове, в общем, нет той эгоцентрической сосредо­точенности, которая целиком образует в романе личность Лужи­на. Раскольников­ натура из тех, которые в первую очередь не берут от окружаю­щих; а дают им.

Вопрос о свободе личности, о ее «суверенности» и в то же время о внутренних границах этой свободы поставлен в «Пре­ступлении и наказании» необычайно сложно и глубоко. Писатель отверг тезис утопического социализма об изначально прекрасной человечес­кой природе, в которой все дурное объяснимо только искажаю­щей силой общественных обстоятельств. «Подлец человек» слишком легко привыкает «ко всему», не раз и не без оснований заметит Раскольников, и сама эта легкость привыкания к злу наводит на мысль, что оно не только внешний по отношению к человеческой натуре момент.