74131 (Образ князя Мышкина в романе "Идиот" Ф.М. Достоевского), страница 2

Но с домом связано и другое светлое пророчество. Оно высказывается в романе Мышкиным и Настасьей Филипповной в разное время, но как бы в одно слово: «А мне на мысль пришло,- говорит князь, - что если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь, как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени. Засел бы молча один в этом доме с женой, послушною и бессловесною, с редким и строгим словом, ни одному человеку не веря, да и не нуждаясь в этом совсем и только деньги молча и сумрачно наживал» (II, III). В Рогожине, в душе его есть предвестие его пути к искуплению, Рогожин ищет живого Бога. Оттого он говорит, что любит смотреть на картину Гольбейна «Труп Христа»: «..не любит,- мысленно поправляет его князь,- а, значит, ощущает потребность…он хочет силой воротить свою потерянную веру. Ему она до мучения теперь нужна…» (II, V) [1].

Князь стремится стать братом Рогожину, но ведь для настоящего братства необходимо, чтобы и Рогожин назвал братом Мышкина, и тут непреодолимой преградой между ними встает «ревность» Рогожина к сопернику. Страсть, настигшая Рогожина, отторгла его от мира ростовщиков и наживателей денег, разбудила духовные стремления – и в этом заключено величайшее благо для него. Но, с другой стороны, страсть высвободила и разрушительные инстинкты: злобу, ненависть и глухое, тяжелое отчаяние. Рогожина постоянно сжигает огонь любви и ненависти – очистительный, уничтожающий все низменное и материальное, и губительный, несущий разрушение и смерть.

Обменявшись крестами, Рогожин и Мышкин становятся как бы духовными братьями. Интересно, что с этого момента начинается сближение двух героев. Они становятся все более похожими друг на друга и внешне, и в манерах, стиле поведения. Рогожин становится рассеяннее и задумчивее, а князь Мышкин – наоборот, менее спокойным и все более эмоциональным: в описании его все чаще употребляется слово «вскричал»: «Да как же ты… как же ты!..» – вскричал князь и не докончил»; «Все этот ревность, Парфен, все это болезнь, все это ты безмерно преувеличил…» - пробормотал князь в чрезвычайном волнении»; «На эту картину!» – вскричал вдруг князь под впечатлением внезапной мысли». «Да дай же я хоть обниму тебя на прощанье, странный ты человек!..» - вскричал князь….». Бледность, которая свойственна князю, становится чертой Рогожина. В конце встречи все лицо Рогожина «преобразилось: он ужасно побледнел, губы его задрожали, глаза загорелись».

Во время скандала на концерте (III, II) Рогожин вновь «казался потрясенным ужасно, был бледен и весь дрожал». В первый раз после встречи в трактире Рогожин и Мышкин разговаривали друг с другом. («В первый раз сходились они после встречи их в коридоре трактира»). «Человек, лицо которого трудно было различить в темноте, подошел к скамейке и сел подле него [князя Мышкина]. Князь быстро придвинулся к нему, почти вплоть, и различил бледное лицо Рогожина». Интересно, что эта встреча Рогожина и Мышкина происходит накануне его дня рождения. Ему исполняется двадцать семь лет, столько же, сколько было Рогожину в начале романа. Одинаковый возраст еще более сближает героев.

Ни Рогожин, ни Мышкин не любят Настасью Филипповну. Чувства Мышкина и Рогожина к Настасье Филипповне являются не любовью, а какими-то другими чувствами: болезненной страстью у Рогожина и жалостью у князя Мышкина. («Все это ревность, Парфен, все это болезнь, я ее «не любовью люблю, а жалостью»» (Князь Мышкин – Рогожину).

Последняя встреча Мышкина и Рогожина в романе окончательно сближает их. Сходство Рогожина и Мышкина является здесь и внешним, и внутренним. Они действуют, словно один человек: «Стой, слышишь?» – быстро перебил вдруг Рогожин и испуганно присел на подстилке, - « Слышишь?». « Нет!» – так же быстро и испуганно выговорил князь». «Оба стали слушать». И Рогожин, и Мышкин говорят шепотом. «Когда Рогожин затих, князь тихо нагнулся к нему». Рогожин не смог преодолеть ревности, рождающей ненависть, и только после убийства Настасьи Филипповны его злоба уступила место надрывной и грустной нежности. Он пролил кровь, убил, а в результате – горячка, опустошение души. Князь не упрекает Рогожина – и в эти невыносимые мгновения в мрачном доме купца, следуя своей вере, прощает, по-братски утешает убийцу, не находя в себе ни силы, ни права осудить его. Спокойствие Рогожина на суде говорит о безразличии к жизни, потерявшей всякий смысл со смертью его кумира, «королевы», чья красота, страдание и безумие разделили и связали «братьев».

«Христов братец»

Очень интересную параллель провела Лотман Л. М. между эпизодом братания Мышкина и Рогожина в романе «Идиот» и апокрифической легендой «Христов братец».

Новый сборник легенд Афанасьева, вышедший в начале 1860 г. и «Памятниках старинной русской литературы» подготовленный Н. Костомаровым не могли не вызвать интереса у Достоевского. Сама мысль придать характеру «положительно прекрасного» современного человека черты легендарного Христа, как бы странствующего по России, положенная в основу образа Мышкина, не может не ассоциироваться с типичным для апокрифических легенд представлением о том, что Христос и ныне «ходит по земле, принимая на себя страннический вид убогого». В обоих сборниках публикуются легенды о братании с Христом. В сборнике Афанасьева ей дано название «Христов братец».

Совокупность обоих вариантов легенды в наибольшей степени раскрывает сходство между братанием в романе и в «Христовом братце». В одном из вариантов легенды, приведенной в сборнике Афанасьева, говорится об изгнании купеческого сына за щедрость из родного дома. В романе «Идиот» этот мотив представлен в своеобразно преломленном виде: Рогожин вынужден бежать от отцовского гнева и фактически скрываться в изгнании; причиной «опалы» и здесь является «широта» его натуры, пренебрежение к материальному расчету, хотя в романе в отличие от легенды речь идет не о щедром подаянии, а о щедром подарке.

Костомаровская легенда о братании распадается на три сюжетных узла: 1) встреча с Христом в пути, 2) братание Христа и встретившего его в пути человека и 3) чудеса Христа — исцеления. Два первых эпизода находят хотя и своеобразное, но все же несомненное соответствие в романе «Идиот». Рогожин встречается с Мышкиным в пути, он богат по сравнению с бедным Мышкиным, убогость одежды которого не только отмечается, но всячески подчеркивается в тексте романа. Рогожин — носитель земной власти. В легенде герой — носитель царской власти, и это имеет конструктивное значение в эпизоде сбора дани; в романе Достоевского власть, которую придает Рогожину его богатство, сразу выявляется щедрыми обещаниями Рогожина «одеть» полюбившегося ему Мышкина, одарить его шубой, дать ему денег. В дальнейшем о власти капитала Рогожина говорится не раз.

Однако «могущественный» знакомец князя, как и герой соответствующей легенды, глубоко несчастлив: его родных преследуют болезни; женщина, которую он любит, одержима терзающими ее противоречивыми страстями; по мнению Мышкина, она безумна. Поведение Настасьи Филипповны, ее метания и скитания приводят на память описания побегов и скитаний одержимой Соломонии. Мышкин, как и Христос в легенде, сострадает своему новому знакомцу, вступает с ним в побратимство, хочет «устроить» его дела. Несомненно, вера в святость названого братства и особенную греховность покушения на побратима и заставляет Рогожина вступить в побратимство с князем Мышкиным. Чтобы закрепить этот акт и поддержать свою веру в его значительность, он подводит Мышкина под благословение своей матери. Мышкин инстинктивно догадывается, что Рогожин хочет святостью братания связать себя и сделать невозможным исполнение своего злодейского замысла. «Как крестами менялись, тут... и зашевелилась во мне эта мысль. Для чего ты меня к старушке тогда водил? Свою руку этим думал сдержать?».

Таким образом, оба героя Достоевского, принимающие участие в обряде братания, оказываются приобщенными к той древней русской культуре, разные проявления которой отразились в апокрифических легендах.

В примечаниях Костомарова к легенде о побратимстве содержатся сведения, которые также могут внести некоторые дополнительные нюансы в понимание эпизода братания в романе. Ученый пишет об обычае братания, отраженном в фольклоре: «...нередко двое врагов, столкнувшись между собою неприязненно и оценив друг в друге равное мужество и храбрость, прекращали бой и заключали братство»; «Названое братство считалось действительнее родного»; «...существует (хотя уже редко) обычай промениваться грудными крестами, обычай, означающий установление взаимного братства между двумя особами».

Разговор между Мышкиным и Рогожиным в доме последнего предстает как своеобразный поединок, кульминационный момент их соперничества. Рогожин, пылающий жестокой ревностью, вынужден признать мужество и нравственную высоту князя и готов отказаться от вражды во имя братства. Однако подлинного умиротворения, которое в фольклорных произведениях наступает при подобном развитии сюжета, в романе Достоевского не происходит.

Характерно преломление в романе «Идиот» эпизода «чудес» — наиболее далекого от идей самого писателя сюжетного узла легенды о побратимстве. Казалось бы, этот эпизод («опознание» чудесной сущности героя — Христа — через его чудеса) совершенно не отражен в романе и не мог отразиться в нем, как наиболее фантастическая часть сюжета.

Действительно, фантастический мотив божественной природы героя и чудесного преодоления им зла начисто отсутствует в романе, и несмотря на это в «Идиоте» ощутима реакция писателя на этот мотив и его образное и сюжетное воплощение в последней части анализируемой нами легенды. Возможность таких откликов определяется особенностями художественной задачи, которую ставил перед собою писатель в романе, в частности тем замыслом, который он реализовал в образе Мышкина. Идеальный образ этого героя возник в рамках реалистической художественной системы Достоевского. Писатель вложил в разработку этого характера всю силу своего психологического ясновидения, все свое умение проникнуть в логику живой человеческой личности и соотнести ее с логикой социальных обстоятельств. Вместе с тем он стремился воплотить в князе Мышкине и свой идеал человеческой личности, придав ему общенародное и общечеловеческое значение. На пути решения этой непомерно трудной задачи структура образа героя особенно осложнилась. Обилие ассоциаций, прообразов и «контртипов», в соотношении с которыми воспринимается этот герой, придает его фигуре объемность, а предполагаемая внутренняя сопоставленность его с идеальным «сверхтипом» Христа определяет символико-фантастический ореол этого образа, создающий почву для его сближения с героем легенды.

Мышкин, как и Христос в легенде, хочет «осчастливить» окружающих. Все его помыслы заняты тем, чтобы сделать каждого человека и всех людей счастливыми. Трагедия Мышкина состоит в том, что, вторгаясь в неумолимый ход событий, он не может освободить людей из-под власти обстоятельств и их собственных страстей и в своем стремлении спасти человека оказывается перед необходимостью совершения чуда. Неспособность Мышкина творить чудеса является явной, хотя и «минусовой» частью его характеристики. Если Христос легенды покидает людей, торжествуя, чудесами «доказав» свою власть над гнетущими их бедами, князь Мышкин «весь сгорает в идеале» и, сраженный скорбью, навеки уходит из мира. Это отличие свидетельствует не о полной независимости образа Достоевского от героя легенды, а о полемическом его начале, о противопоставлении, которое дается на общем фоне их сближения.

Мышкин, если следовать определению Ипполита, «необыкновенного ума и может очень многое угадывать», но ему не дано «осчастливить» встреченного им в пути Рогожина, исцелить безумную Настасью Филипповну, не подаст он утешения и ждущему его Ипполиту. И это не только потому, что Мышкин не бог, а человек. Писатель вступает в полемику с народной точкой зрения, выразившейся в легенде, согласно которой счастье человека состоит в достижении «земных» целей и всемогущество бога может проявиться в том, что он чудесным образом разрешает реальные, важные для человека, но в силу каких-либо причин неразрешимые для него задачи [2].

Заключение

Как это чаще бывает в нашем мире, хорошие люди всегда страдают больше всех. И Достоевский, как настоящий реалист, показал нам предполагаемую жизнь самого «прекрасного» человека в нашем лживом, грубом капиталистическом обществе. "Князь Христос", идиотичен, по мнению большинства его членов. Все это проистекает от того, что его представители отвыкли от естественности, искренности, простоты и доброты. Так называемый "идиотизм" князя Мышкина провоцирует выход на поверхность всех скрытых намерений других персонажей и обнаружение подлинного краха мнимой, иллюзорной "нормальности" той жизни, в которой он оказался и которая движется в границах "темной основы нашей природы", так сказать, совершенствуясь в своей темноте на стыке развития практически-земных интересов. Люди не понимают его, так как они еще не готовы принять такую личность, как и когда-то не все были готовы принять самого Христа. Поэтому отсюда следует, что эта личность должна обладать какой-то нечеловеческой силой, способностью преобразовывать все вокруг. Как пишет Лотман, различие Иисуса и Мышкина как раз в том, что Христос творил чудеса, Мышкин же этого делать не мог. Он также привлекает, к себе людей своим внутренним светом и всепрощением, но он же провоцирует и зло. Ему исповедуются, но его сострадание мучительно и вызывает у многих протест. Свою работу я хочу закончить словами Лосского Н. О.:"Образ князя Мышкина чрезвычайно привлекателен; он вызывает сочувствие и сострадание, но от идеала человека он весьма далек. Ему не хватает той силы духа, которая необходима, чтобы управлять своею душевною и телесною жизнью и руководить другими людьми, нуждающимися в помощи. На чужие страдания он может откликнуться лишь своим страданием и не может стать организующим центром, ведущим себя и других сообща к бодрой жизни, наполненной положительным содержанием" (Лосский Н.О. Бог и мировое зло. М., 1994, с. 188).

Список литературы

1. Буянова Е.Г. Романы Ф. М. Достоевского: в помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. – М.: Изд-во МГУ, 1997.

2. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. (Истоки и эстетическое своеобразие). - Л.: Наука, 1974.

3. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского. - М.: РГГУ, 2001.

4. Роман Ф. М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения: сборник работ отечественных и зарубежных ученых / Под ред. Т. А. Касаткиной. – М.: Наследие, 2001.