70575 (Образ Анны Ахматовой в творчестве Модильяни), страница 3

Если б не змеиные глаза.

Только утром снова я, покорная,

Таю, словно тонкая свеча...

И тогда сползает лента черная

С низко обнаженного плеча.

Тема "дьявола" в творчестве Ахматовой и Модильяни до сих пор никем не изучена, хотя она может многое прояснить даже в их поведении. В таинственных строчках Модильяни рядом с рисунком женской головы, как мне кажется, присутствует несколько слоев. Их подтекст связан, во-первых, с "Песнями Мальдорора", которым приписывалось пагубное, почти наркотическое воздействие на Модильяни; во-вторых, в сознании Модильяни образ Ахматовой ассоциировался с образом Мальдорора, дьявола, от которого он хотел освободиться, как от наваждения:

Я была его запретной книжкой,

К ней ты черной страстью был палим...

В-третьих, он и себя отождествлял с образом Мальдорора, о чем свидетельствует рисунок "кариатиды", подаренный Н. Хамнет с надписью "Мадам от Мальдорора". Этот загадочный текст мог быть даже зашифрованной поэмой, посвященной ей. Последнее слово трактуется как искажение слова "свет" на иврите, по звучанию похожего на "aour". По моим догадкам, это слово "Amour" (любовь), в котором специально пропущена буква "m" для конспирации. Весь текст написан по-французски, и вряд ли тот, к кому он адресован, мог знать иврит.

В 15 лет, еще в Италии Амедео со своим старшим товарищем бывал на спиритических сеансах. Как вспоминает его мать, этот же товарищ оказал на ее сына пагубное влияние и вовлек его в интимные отношения.

Модильяни привез из Италии в Париж две ранние акварели - мужчина и женщина во время спиритических сеансов. На одной из них мужчина держит руки, расставив пальцы для "столоверчения". Ахматова, бывая дома у Модильяни, не могла не видеть этих акварелей. Именно такое положение пальцев она потом показывала Найману и Бродскому (два сложенных вместе больших пальца обеих рук и расставленные остальные), говорила, что за этот жест в свое время давали 5 лет, и советовала им прочесть статью В. Соловьева о спиритизме78. В Париже Модильяни продолжал посещать спиритические сеансы со своим другом, поэтом и художником Максом Жакобом, но говорил об этом с большой осторожностью. Мог ли Модильяни брать с собой на спиритические сеансы Ахматову? Скорее всего, да. В этом контексте фразы "О, это можете только вы", "О, передача мыслей" приобретают новый смысл и указывают на особые стороны их отношений, на неизученную область их знаний, которые имели более серьезное влияние на их жизнь и творчество, чем это принято считать. Безусловно, своими взглядами на искусство и поэзию Модильяни делился с Ахматовой и давал ей читать "Песни Мальдорора" Лотреамона, творчество которого в России до последних лет было неизвестно. Эту книгу Модильяни считал самым ценным своим сокровищем и, по свидетельству Ахматовой, "постоянно носил в кармане". В очерке Ахматова упоминает о Лотреамоне нарочно вскользь, как вообще говорила она о многих важных и тайных вещах. Но не по поводу ли этих строк из очерка она пишет в "Прозе о поэме": "Стала ли она (т. е. поэма) понятна, - не думаю!.. Где-то в моих прозаических заметках мелькают какие-то лучи - не более".

Не отбиться от рухляди пестрой.

Это старый чудит Калиостро -

Сам изящнейший сатана,

Кто со мной над мертвым не плачет,

Кто не знает, что совесть значит

И зачем существует она.

Принято считать, что под маской Калиостро скрывается "главный антагонист Ахматовой" - М.А. Кузмин. Так оно, конечно, и было в первой редакции "Поэмы" ("Это старый чудит Калиостро за мою к нему нелюбовь"). Но когда во второй редакции Калиостро превратился в Сатану, он уже не мог не вызвать в памяти своего лотреамоновского двойника Мальдорора, отчего в следующей строфе естественным образом возник Модильяни со своим "печальным свойством".

Модильяни находил у себя много общего с Лотреамоном, который был погружен в состояние подсознательных эмоций и страдал постоянной бессонницей. Сюрреалисты 20-х годов считали "Песни Мальдорора" своей библией. Но, кажется, Модильяни больше, чем другие, находился под ее влиянием: она одновременно возбуждала и уничтожила его творческое воображение.

Уехав в Италию, чтобы работать с мрамором, Модильяни попросил Поля Александра прислать ему "Мальдорора". Живя в уединении, постоянно перечитывая эту книгу, Модильяни освобождался от преследовавших его идей. 6 мая 1913 года он посылает открытку со словами: "Счастье - это ангел с печальным лицом. Я воскрешен". По-видимому, это означало отказ от мечты воплотить свои замыслы в скульптуре. Из Италии он не привез ни одной работы и практически к скульптуре больше не возвращался. Это было, конечно, освобождением не только от "дьявола", но и от "наваждения", связанного с образом Ахматовой.

"Стал мне реже сниться, слава Богу, / Больше не мерещится везде", - писала Ахматова, возможно, о нем. Освобождением также звучат эти и следующие строчки: "Исцелил мне душу Царь Небесный / Ледяным покоем нелюбви".

То, что Модильяни не смог физически осуществить в скульптуре, он перенес на холсты. Характерные черты внешности Ахматовой продолжают присутствовать в его работах - в рисунках и живописи. Но стиль, динамика линий "ню" и кариатид приобрели новый ритм, наполнились новой энергией, приобрели движение, как будто освободившись от чего-то, что мешало им двигаться, быть гибкими и пластичными. Появляется новый, более обобщенный и условный тип лица Ахматовой, в котором персональные черты выполняют более декоративную роль и не имеют той физиономической точности, как раньше. Но путь к такому типу - это путь от реалистических рисунков и всевозможных их трансформаций до более поздних работ, которые выглядят как ее портретное эхо. Про рисунок 1911 года Ахматова пишет: "...в нем, к сожалению, меньше, чем в остальных, предчувствуются его будущие "ню".

В 1910-1911 годах в палитре Модильяни появляется новый цвет. Он впервые использует его в нескольких кариатидах, при этом лицо и фигуру он пишет монохромно. Разные оттенки глубокого, интенсивного красного цвета пламенеют на его полотнах. В такой манере Модильяни никогда не писал никого, кроме Ахматовой. Цвет, конечно, был выбран не случайно и таким образом выражал его чувство к ней. Как будто в той же тональности пламенеющих красок Модильяни звучат слова Ахматовой: "За плечами еще пылал Париж в каком-то последнем закате. (1911)...".

С годами стиль Модильяни освобождается от очевидных влияний и "становится столь самобытным, что ничего не хочется вспоминать, глядя на его холсты", - писала Ахматова87.

Феномен "Ахматова - Модильяни" стал мне более понятен благодаря работам современных западных искусствоведов: М. Шапиро, В. Рубина, Д. Ричардсона, Р. Розенблюма и других. Пользуясь их методом, я смогла атрибутировать многие рисунки, живопись и скульптуры Модильяни, назвав их портретами Ахматовой в современном толковании этого термина. Новый подход предполагает "фундаментальную революцию в самой идее сходства", которое понималось французскими художниками начала века в более широком, поэтическом смысле, с большими метафорическими возможностями. Символическая традиция, заимствованная у Бодлера, освобождала их от необходимости буквального воспроизведения внешнею сходства. Главным было, по утверждению Маларме, "описать не вещь саму, а эффект, который она производит"88.

В 1910-1912 годах Модильяни создал целую серию портретов, которые нельзя назвать портретами в общепринятом смысле этого слова. В. Рубин назвал портреты такого типа трансформациями или концептуальными портретами. В отличие от авангардистов, Модильяни никогда не разрушал портретного сходства, полностью или частично сохраняя характерные черты.

Беседы с Ричардсоном помогли мне понять совершенно новую, до сих пор никому неизвестную сферу знаний Модильяни, связанную с теорией С. Пеладона (Sar Peladan) - оккультиста, новеллиста, эстета, археолога, критика, философа, драматурга, импресарио. Он оставил более заметный след в искусстве и литературе своего времени, чем это обычно признается. По его теории, "женщина владеет мужчиной, а дьявол владеет женщиной; гермафродизм является пластической идеей - эстетикой наивысшей метафизики". Эта теория оказала огромное влияние на Гогена, Пикассо и многих других художников, как теперь выясняется, и на Модильяни тоже. Несколько рисунков Ахматовой в виде гермафродита и самого себя с прической Ахматовой до сих пор были никому непонятны, и ни в каких исследованиях о Модильяни эта тема не возникала.

Все перечисленные влияния - тема будущего серьезного исследования жизни и творчества Ахматовой и Модильяни. Толкование природы и символики поэзии Ахматовой сегодня уже невозможно вне анализа творчества Модильяни и их отношений, хотя Бродский высказывал мнение о том, что "это дело сложное, и, скорее всего, ненужное".

Заключение

Но не только «следы» Модильяни в творчестве Ахматовой и влияние Ахматовой на творчество Модильяни пытаются изучать искусствоведы и литераторы. Некоторые настойчиво развивают тему их романтических отношений. Немало споров вызвала документальная повесть - именно так определил жанр своего произведения известный литератор Борис Носик - «Анна и Амедео».

Для Модильяни же Ахматова была интересна прежде всего тем, что представляла собой на редкость выразительную модель для его «скульптурных рисунков». Современники в один голос утверждают, что он часами просиживал в кафе Монпарнаса в бесконечном ожидании подходящей модели. Жадной погоней за интересной натурой объясняют мемуаристы и его постоянные блуждания по ночному Парижу.

В поэзии Ахматовой все стихотворения, тайным адресатом которых - Модильяни, укладываются в определённые временные рамки и выстраиваются в лирический сюжет: встреча, разлука, ожидание новой встречи, ощущение греха, нелюбовь к мужу, измена. Исследователь полагает, что в прямой или завуалированной форме стихи отражают события реальной жизни.

К тому же события или переживания в творчестве одного часто находило соответствие в творчестве другого. Известно, например, что Модильяни мечтал создать храм в честь человечества по своему архитектурному плану. Эскизы графических кариатид, прообразом которых стала Ахматова, он хотел использовать для будущих скульптур. В этом контексте строки Ахматовой «Подожди, я тоже мраморною стану…» из стихотворения «А там мой мраморный двойник».

Уже полвека на Западе существует традиция называть периоды в творчестве художника именем женщины, которая становилась его музой, например, "Период сюрреализма" в творчестве Пикассо называют периодом "Марии-Терезы", так как это вызывает более конкретные визуальные ассоциации. Такой подход оказался оправданным и используется даже в названиях выставок: "Пикассо и плачущие женщины: годы Марии-Терезы Вальтер и Дары Маар". Следуя сложившейся традиции, предлагаю назвать 1910-1913 годы "Периодом Ахматовой в творчестве Модильяни".

Список использованной литературы

1. В. Виленкин. Амедео Модильяни. Москва, 1969.

2. Анна Ахматова. Сочинения в 2-х томах. Москва, 1996.

3. А. Найман. Рассказы об Анне Ахматовой. Москва, 1989.

4. А. Докукина-Бобель. Его египтянка. Анна Ахматова и Амедео Модильяни. / Всемирное слово, Санкт-Петербург.

5. Д. Вигорелли. Модильяни и Анна Ахматова. / Всемирное слово, Санкт-Петербург.

6. П.Н. Лукницкий. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Paris, 1991. т. 1, 1924-1925 гг.

7. А. Найман. Рассказы об Анне Ахматовой. Москва, 1989.

8. Лотреамон (Lautreamont) - настоящее имя: Изидор Дюкас (Ducasse) - поэт, автор "Песен Мальдорора" (1868-69) и "Стихотворений" (1870).

9. Анна Ахматова. Сочинения в 2-х томах. Москва, 1996.

10. Бродский об Ахматовой. Разговоры с Соломоном Волковым. Москва, 1992.

11. О. Мандельштам. Ленинград, 1996.

12. См.: А. Докукина-Бобель. Его египтянка. Анна Ахматова и Амедео Модильяни. / Всемирное слово, Санкт-Петербург.

13. Ю. Молок. Портреты Анны Ахматовой. Каталог Анна Ахматова. К 100- летию со дня рождения. Образ поэта - образы поэзии. Талей, 1989.