69911 (Влияние концепции символата на культурологические исследования Л. Уайта), страница 2

Так, Л.Л. Бернар считал «четвёртым великим органическим приобретением человека…его голосовой аппарат… характерный только для него одного». Однако эта концепция ошибочна. Большие обезьяны обладают механизмом, необходимым для произнесения артикулируемых звуков. «Представляется вполне установленным, – пишут Р.М. и А.В. Йеркс в книге «Большие обезьяны», – что моторный механизм голоса этой обезьяны [шимпанзе] пригоден не только для произнесения самых разнообразных звуков, но также и для определённых артикуляций, похожих на человеческие». А физический антрополог Е.А. Хутон утверждает, что «все человекообразные обезьяны обладают такими голосовыми и мышечными качествами, что они могли бы иметь артикулируемую речь в том случае, если бы у них был необходимый для этого интеллект». Более того, как уже давно указывали Декарт и Локк, есть такие птицы, которые и на самом деле произносят артикулируемые звуки, воспроизводящие звуки человеческой речи, но которые, конечно, совершенно неспособны к символизированию. «Речевые участки» мозга – это просто участки, связанные с мышцами языка, с гортанью и т.д. Но, как нам известно, символизация отнюдь не ограничивается использованием этих органов. Можно образовывать символы с помощью любой части тела, которой человек может двигать так, как он хочет.

Конечно, символическая способность возникла в ходе естественных процессов органической эволюции. И имеются все основания полагать, что средоточие, если не местопребывание этой способности – это мозг, а особенно – его лобная часть. Человеческий мозг как абсолютно, так и относительно гораздо больше мозга обезьяны. Мозг среднего взрослого мужчины имеет объём около 1500 см³, мозг гориллы редко превышает 500 см³. В относительном измерении человеческий мозг составляет около 1/50 общего веса тела, тогда как вес мозга гориллы составляет от 1/150 до 1/200 её общего веса¹º. При этом лобная доля у человека особенно велика в сравнении с лобной долей обезьяны. Теперь знаем, что во многих случаях количественные изменения ведут к качественным различиям. Вода превращается в пар при увеличении количества тепла. Дополнительные силы и скорость приводят к тому, что движущийся аэроплан отрывается от земли и наземное движение преобразуется в полет. Различие между древесным и пшеничным спиртом является качественным выражением количественных различий в пропорциях углерода и водорода. Таким образом, заметное увеличение объёма мозга у человека должно привести к появлению новой разновидности функции. [1]

Решающим для уайтовского понимания культуры является понятие «символ». Эту проблему ученый подробно разработал в статьях начала 60-х годов. «Символ – это предмет или явление, значение которого определяет тот, кто использует его в качестве средства коммуникации. Символ может иметь любую распознаваемую форму: жест, звук, очертание, цвет, вкус или запах. Однако наиболее важной формой символического выражения является членораздельная речь. Человек наделил звуки – или письменные значки – смыслом и с их помощью начал обмениваться идеями с себе подобными. Человек может придумывать и навязывать значения и ценности вещам по своему выбору. В мире символов человек может действовать по своему усмотрению, он может чему угодно придать любое значение. И ни одно другое существо на это не способно. Все человеческое существование зависит от этого уникального дара и основывается на нем. Осуществление этой способности создало все цивилизации человечества. Знак в нашем словоупотреблении – это нечто, указывающее на что-то другое. Мы видим дым и догадываемся о пламени; мы видим красный свет и остерегаемся опасности. Значение, или смысл, знака может быть связано с физическими особенностями его самого и с его отношением к предмету или явлению, на которое он указывает, как, например, в случае с дымом, который указывает на наличие пламени. Или же значение символа может быть проассоциировано с его физической формой или идентифицировано с ней при помощи механизма условного рефлекса, как это происходит в случае с красным светом, обозначающим опасность. В любом случае, как только значение знака начинает идентифицироваться с его физической формой либо ассоциативно, либо при помощи условного рефлекса, оно начинает функционировать так же, как если бы оно было присуще этой форме изначально. Слова могут функционировать и как символы, и как знаки. Иначе говоря, они могут иногда употребляться в символическом контексте, а иногда в знаковом. Значение символа нельзя распознать при помощи органов чувств. Когда испанцы ступили на территорию Мексики, они достаточно четко слышали, как ацтеки произносили слово «callo», но они не могли со слуха понять, означает это «дом» или же «усталый». Также и ацтеки не могли понять, что означает в испанском языке слово «santo», которое они отчетливо слышали. Значение символа можно уяснить себе и, следовательно, передать другому только посредством особой нервной структуры, для которой у нас нет лучшего названия, чем «механизм символизации». То же касается и других форм символов. Мы не можем понять, глядя на цвет, означает ли он траур, мужество или проказу. Органами чувств нельзя распознать смысл и символического жеста. Узнать смысл символа можно лишь при помощи самой символической коммуникации, используя способность нашей нервной системы к символизации… Говоря, что мы не можем догадаться о значении символа, мы тем самым утверждаем, что оно не присуще ему изначально, а навязывается извне. Символы – это нераспознаваемые органами чувств ценности, соединенные с физической формой. Передача значения символа происходит тем же самым образом, каким создается символ: при помощи неврологической «способности к символизированию». Символы создаются путем закрепления какого-либо значения или качества за определенной физической формой». [1]

«Символ»

Символ (от греч.-знак, примета) имеет несколько определений:

• в искусственных формализованных языках – понятие тождественное знаку;

• в эстетике и философии искусства – универсальная категория, отражающая специфику образного освоения жизни искусством – содержательный элемент художественного произведения, рассматривающий в своём знаковом выражении;

• в социокультурных науках – материальный или идеациональный культурный объект, выступающий в коммуникативном или трансляционном процессе как знак, значение которого является конвенциональным аналогом значения иного объекта. [4]

Символ (греч. symbolon) – у древних греков – условный вещественный опознавательный знак для членов определённой общественной группы. Символами культуры народа могут выступать практически любые предметы и вещи, природные процессы, животные и растения, сказочные существа. Большинство символов культуры многозначно, разнообразно и иносказательно выражают определённое содержание, которое составляет существо ценностей, норм и идеалов конкретной культуры.

Символ – это пароль культуры. Культура выражает себя во множестве символов, которые имеют информационную, эмоциональную, экспрессивную выразительность. Символизация воспринимается через образное постижение, интуитивное понимание. В культуре существует система символов, которая изучается как специфический код культуры. [5]

Символ как понятие следует отличать от знака. Знак становится символом тогда, когда он выражает общезначимую реакцию не на сам символический объект, а на отвлечённое значение, которое можно связывать с этим предметом. Знак фиксирует в предметной, жестовой или интонационной форме сходство между вещами, ситуациями и переживаниями. Он указывает на внешнее сходство между объектами культуры. Но при этом такое сходство может на самом деле отсутствовать. Просто люди готовы условиться, что такое подобие на самом деле есть. [5]

Философское осмысление понятия «символ» восходит к античности; именно с античной культурой нередко принято связывать само появление отвлеченных смыслов, абстрактного мышления. Платон дал целостную трактовку символа как интуитивно постигаемого указания на высшую идеальную форму объекта. Эта идеалистическая, интуитивистская трактовка символа (отделяемого от рассудочных форм познания), развитая неоплатониками, стала основой христианского символизма, в котором всё сущее мыслилось как символ высшей непознаваемой сущности – Бога. Мистическое, интуитивистское, сверхъестественное понимание символа, перенесённое в сферу эстетического, характерно для романтизма и литературного символизма (символ как указание на невыразимое, мистическое, потустороннее содержание). Однако уже у Гёте можно найти зерно иного понимания символа – как универсальной формы человеческого творчества. Этот подход получил развитие в философии Гегеля, в которой символ – прежде всего средство человеческой коммуникации, условный знак. Рационалистический подход к символу был развит в позитивистской научной традиции (Д.С. Милль, Спенсер) на материале эволюционной человеческой цивилизации. В «философии жизни» (Дильтей, Ницше, отчасти Зиммель) символизация выступает как главное средство культуры и, одновременно, как инструмент её критики, средство нормирования, искажения проявлений жизни, ограничения человеческой воли. Кассирер делает символ универсальной категорией: все формы культуры рассматриваются им как иерархия «символических форм», адекватная духовному миру человека (который определяется как «символическое животное»). Для Шпенглера символизация – основной критерий выделения локальных культур (теория «прасимволов»). Психоанализ рассматривал символ как порождение индивидуального (Фрейд) или коллективного (Юнг) бессознательного, как «архетипичный образ», возникающий вследствие опосредствования человеческим сознанием глубинных императивов родового прошлого. У Лосева, опиравшегося на анализ античной и раннесредневековой эстетики, получили развитие вопросы внешнего подобия означающего и означаемого в символе в связи с проблемой реализма в искусстве. Специфические черты символической деятельности человека исследуются также Лангер, Тодоровым, Рикёром, Гадамером. [6]

Сам процесс символизации оказывается главным средством культуры. Все её формы, по сути дела, – своеобразная иерархия символических кодов. С помощью символизации можно выделять специфику локальных культур. Структурализм позволил выявить базовые механизмы и структурные основания символической деятельности. В истории европейской культуры рождались художественные направления, которые исходили из верховенства символа как языка искусства. [5]

Символизм (фр. symbolisme < гр.-знак, символ) – направление в западно – европейской культуре в к. 60 – нач. 70-х гг. 19 в., сосредоточенное на художественном выражении содержания посредством символа (многозначного, иносказательного и логически непроницаемого образа). В художественном творчестве символизм признаёт главным бессознательное, интуитивное начало. Интуиция как основа познания и творчества отождествляется с символизмом с мистическим прозрением, откровением, экстазом. Символисты по-разному оценивали назначение искусства. Одни полагали, что оно «ничего не выражает, кроме самого себя», поскольку выше и первичнее жизни (О. Уайльд). Другие видели в искусстве средство морального воздействия на людей и обновления общества, цельное миросозерцание (Г. Ибсен, А. Белый, А. Блок и др.).

Основные принципы русского символизма были изложены в книге Д.С. Мережковского «О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы» (1893). Московские символисты середины 90-х гг. (В. Брюсов, К. Бальмонт, Ю. Балтрушайтис, А. Миропольский), петербургская группа декадентов (А. Добролюбов, Вл. Гиппиус) относятся к так называемому старшему поколению, а через 10 лет, в самом начале XX века, появляются «младшие символисты», среди которых А. Блок, А. Белый, Вяч. Иванов, Эллис и др. [5]

В последующем в культурологии на основе знаний о «символе» возникла и символическая школа – самая «молодая» и самая влиятельная, сложившаяся в результате могучего развития средств массовой информации. Она олицетворяет неуклонное восхождение человека к своему нынешнему информационному, а следовательно, и культурному могуществу. В связи с расширением научно-технической революции радикально изменилась быстрота передачи, богатство форм передаваемого символического материала: от устно-языковой к печатной, визуальной, чёрно-белой, цветной, стереофонической, стереоскопической вплоть до самой совершенной – цвето – стереофоноскопической. Это способствует развитию семиотики, информатики и кибернетики, изучающих общие законы оформления, получения, хранения, переработки и передачи информации. Через эти отрасли знания Культурология, наука до последнего времени гуманитарная, получила прямой выход в мир техники и практического применения в сфере создания ЭВМ и даже «искусственного интеллекта». Из многочисленных представителей символической школы, работающих в самых различных отраслях науки и в сфере массовой коммуникации, следует выделить её «патриотов» – Э. Кассирера и К. Леви-Строса.

Кассирер (Cassirer) Эрнст (1874–1945) – немецкий философ, автор монументального труда «Философия символических форм» (1923–1929), в основу своей концепции культуры кладёт человеческую способность к массовой, систематической и постоянной символизации, иными словами, подходит к культуре преимущественно с позиций семиотики. Истоки культуры он ищет в способности человека творить некий искусственный, окружающий нас мир, обозначая реальность определёнными символами. «Цивилизованный» человек уже не может иметь дело непосредственно с вещами, а взаимодействует с ними не иначе, как с помощью искусственных средств, языковых форм, художественных образов, мифических символов, религиозных обрядов. Исходя из этого, Кассирер предлагает называть человека не «мыслящим животным», как это уже стало традиционным, а «символическим животным».

Леви-Строс (Levi-Strauss) Клод (р. 1908) – франц. этнограф и социолог, создатель структурной антропологии – науки, в основе которой лежит использование некоторых приёмов структурной лингвистики и информатики при анализе культуры и социального устройства первобытных племён. Проведя этнографические исследования во многих странах «третьего мира», он отвергал европоцентризм и расизм, стремился показать всю сложность понятия «дикарь», выявить силу и своеобразие мышления «примитивного человека, заложившего ещё в эпоху неолита основы технического и индустриального прогресса. При оценке общей пропорции «природного» и «социального» в поведении «цивилизованного» человека Леви-Строс, вслед за Кассирером, признаёт чрезмерную роль формализма и условностей во взаимоотношениях между людьми, решающее влияние на их поступки символических форм, традиций, ритуалов и прежде всего языка, порождающего все общественные институты. Важным моментом структурной антропологии Леви-Строса является его толкование «мифа» в качестве фундаментального содержания коллективного сознания. Культурообразующая специфика мифа определяется им так: «Миф объясняет в равной степени как прошлое, так и настоящее и будущее… Ничто не напоминает так мифологию, как политическая идеология» (Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. С. 186). Другими словами, мифология и идеология – не что иное, как синонимы. Только первая питает коллективное сознание, а следовательно, и культуру первобытных и древних народов, а вторая – наших высокообразованных, а точнее, утонувших в абстракциях современников. [5]

Символический интеракционизм (англ. interaction – взаимодействие) – теоретико-методологическое направление преимущественно в амер. социологии, социальной психологии и культурологии, сформировавшееся в Чикаго в 20–30-х гг. Символический интеракционизм сосредоточен главным образом на анализе символических аспектов социальных взаимодействий. Центральная мысль интеракционистской концепции состоит в том, что личность формируется во взаимодействии с другими личностями, и механизмом этого процесса является представление о ней, которое складывается у окружающих.

Представителей этого направления (Ч. Кули, У. Томас, Дж. Мид, У. Джеймс, Р. Парк, А. Стросс, Т. Шибутани, К. Берк и др.) объединяет не строгая теория, а общность видения социальных процессов, трактуемого как процесс выработки и изменения социальных значений, постоянного определения и предопределения ситуаций взаимодействия их участников.