Искусство магии и сила веры (946885), страница 2
Текст из файла (страница 2)
3. Мана и сила магии
Очевидным итогом этого является то, что все теории, закладывающие в основу магии мана и подобные понятия, дружно ведут нас в неправильном направлении. Ибо если сила магии локализована исключительно в человеке и может переходить в его распоряжение лишь при весьма особых условиях и лишь таким способом, который предписан традицией, то это явно не та сила, которую описывает д-р Кодрингтон: “Эта мана ни в чем не закреплена и может быть передана почти всему, чему угодно”. Кроме того, мана “действует всеми возможными способами — как на благо, так и во зло.., проявляет себя в физической силе или во всякого рода власти и превосходстве, которыми обладает человек”. Теперь ясно, что эта сила, как ее описал Кодрингтон, является почти полной противоположностью той магической силы, которую мы находим воплощенной в мифологии дикарей, их поведении и структуре их магических формул. Ибо реальная сила магии, насколько я знаю ее из опыта пребывания в Меланезии, закреплена лишь в заклинании и в обряде его произнесения, и она не может быть “передана” всему, чему угодно, но может передаваться только посредством строго определенной процедуры. Она никогда не действует “всеми возможными способами”, но только теми способами, которые определены традицией. Она никогда не проявляет себя в физической силе, воздействие же, оказываемое ею на способности и отличительные качества человека, строго ограничено и определено.
Аналогичное понятие, обнаруживаемое у североамериканских индейцев, опять-таки, не может иметь ничего общего со специализированной конкретной магической силой. Ибо о вакан у племени дакота мы читаем: “... вся жизнь есть вакан. Точно так же является вакан и все, что проявляет могущество — либо в действии, как ветры и плывущие облака, либо в пассивной стойкости, как валун на обочине дороги... Оно обнимает собою все тайное, всю секретную силу, всю божественность”. Об оренда (слово, взятое у ирокезов) нам говорят: “Это могущество считается свойством всех вещей.., гор, вод, волн, трав и деревьев, животных и человека, ветра и штормов, облаков, ударов грома и молний... С точки зрения неразвитого человеческого мышления, оно считается действительной причиной всех явлений и всех видов деятельности, происходящих в среде”.
После того, что было нами установлено относительно сущности магической силы, вряд ли необходимо особо подчеркивать, что между понятиями наподобие мана и особой силой магического заклинания и обряда нет почти ничего общего. Мы увидели, что лейтмотивом всякого магического верования является проведение четкого различия между традиционной силой магии, с одной стороны, и другими силами и энергиями, присущими человеку и природе. Понятия вакан, оренда и мана, включающие в себя всевозможного рода силы и энергии, но только не магическую силу, служат всего лишь примером раннего обобщения некоего грубого метафизического понятия, обнаруживающегося также и в некоторых других туземных словах. Это понятие чрезвычайно важно для нашего познания примитивного менталитета, однако, насколько нам позволяют судить имеющиеся в настоящее время данные, оно всего лишь открывает перед нами проблему, касающуюся связи между старыми понятиями “силы”, “сверхъестественного” и “магической силы”. Исходя из той информации, которой мы располагаем, невозможно решить, какое значение первоначально вкладывалось в эти сложные понятия: значение физической силы или значение сверхъестественной эффективности. В американских понятиях, похоже, акцентируется первое значение, в Океании же — второе. Чему бы я хотел придать ясность, так это тому, что всегда, когда бы мы ни предпринимали попытку понять туземный менталитет, прежде всего необходимо изучить и описать типы поведения и объяснить используемый туземцами словарь их обычаями и их жизнью. В деле познания нет более ненадежного проводника, чем язык, в антропологии же “онтологический аргумент” особенно опасен.
Необходимость подробно остановиться на этой проблеме была обусловлена тем, что теорию мана как сущности примитивной магии и религии отстаивали настолько блестяще и использовали настолько дерзко, что теперь нужно прежде всего осознать, что наше знание о мана, особенно в Меланезии, несколько противоречиво и что, самое главное, мы вряд ли вообще располагаем данными, показывающими, как именно входит это понятие в религиозные или магические культ и веру.
Ясно одно: магия родилась не из абстрактного представления об универсальной силе, приложенного впоследствии к конкретным случаям. Несомненно, она возникла одновременно и независимо в нескольких актуальных ситуациях. Каждый тип магии, родившийся из своей собственной ситуации и связанного с ней эмоционального напряжения, обязан своим возникновением спонтанному потоку идей и спонтанной реакции человека. Именно единообразие мыслительного процесса приводило в каждом конкретном случае к проявлению некоторых универсальных особенностей магии и тех общих представлений, которые мы находим в основе магического мышления и поведения человека. Теперь нам необходимо дать анализ ситуаций магии и тех опытных переживаний, которые ими вызываются.
4. Магия и опыт
До сих пор мы вели речь главным образом о туземных представлениях и взглядах на магию. Это подвело нас к той точке, когда туземец просто утверждает, что магия дает человеку власть над определенными вещами. Теперь мы должны проанализировать это верование с точки зрения социологического наблюдателя. Давайте вновь представим себе типичную ситуацию, в которой встречается магия. Человек, вовлеченный в последовательность практических действий, заходит в тупик: охотник разочарован своей добычей, мореход упустил благоприятный ветер, строителю каноэ приходится работать с материалом, в прочности которого он не уверен, здоровый человек неожиданно ощущает упадок сил. Что обычно делает человек в таких условиях, если отложить в сторону всякую магию, веру и ритуал? Брошенный на произвол судьбы своим знанием, сбитый с толку своим прошлым опытом и техническим мастерством, он осознает свое бессилие. Тем не менее, его желание при этом только еще сильнее овладевает им; его тревога, его страхи и надежды вызывают в его организме напряжение, подталкивающее его к какой-нибудь деятельности. Независимо от того, будет ли это дикарь или цивилизованный человек, будет ли он владеть магией или же будет пребывать в абсолютном неведении относительно ее существования, пассивное бездействие — единственная вещь, диктуемая разумом, — есть самое последнее, с чем он неохотно может согласиться. Его нервная система и весь его организм побуждают его к какой-нибудь заместительной деятельности. Одержимый идеей желаемой цели, он видит ее, чувствует ее. И его организм воспроизводит те акты, которые предполагаются полными надежд предвосхищениями, продиктованными столь сильно ощущаемой эмоцией страсти.
Человек, находящийся во власти бессильной ярости или охваченный не находящей выхода ненавистью, самопроизвольно сжимает кулаки и набрасывается в воображении на своего врага, бормоча проклятия и осыпая его словами ненависти и гнева. Любовник, томящийся по своей недоступной и не отвечающей ему взаимностью возлюбленной, видит ее в своих видениях, обращается к ней, умоляет и добивается ее расположения, чувствуя себя принятым и прижимая ее в грезах к своей груди. Тревожный рыболов или охотник видит в своем воображении попавшийся в сети улов, животное, настигнутое копьем; он произносит их имена, словесно описывает являющуюся ему в видениях великолепную добычу; даже подражательные жесты, прорывающиеся из него, репрезентируют то, чего он желает. Человек, заблудившийся ночью в лесу или джунглях, охваченный суеверным страхом, видит вокруг осаждающих его демонов, обращается к ним, пытается отогнать их прочь, запугать или же застывает в ужасе, подобно животному, которое пытается спастись, притворившись мертвым.
Эти реакции на всепоглощающую эмоцию или одержимое желание представляют собой естественные реакции человека на подобную ситуацию, основанные на универсальном психофизиологическом механизме. Они дают жизнь чему-то такому, что можно было бы назвать расширенными выражениями эмоции в действии и слове: угрожающим жестам бессильного гнева и произнесению проклятий, самопроизвольному разыгрыванию желаемой цели в практически тупиковой ситуации, страстным жестам влюбленного, выражающим ласку, и т. п. Все эти спонтанные действия и непроизвольные слова позволяют человеку предсказать образы желаемых результатов, выразить в неуправляемых жестах свою страсть или разразиться словами, дающими выход желанию и предвосхищающими его цель.
Что же представляет собой тот чисто интеллектуальный процесс, то убеждение, которое формируется в ходе такого свободного выброса эмоций в словах и поступках? Прежде всего, вырастает ясный образ желаемой цели, внушающего ненависть человека, вселяющей страх опасности или пугающего призрака. И каждый такой образ смешивается с той специфической страстью, которая побуждает нас принять по отношению к данному образу активную установку. Когда страсть достигает критической точки, в которой человек утрачивает контроль над собой, слова, которые он произносит, и его безрассудное поведение позволяют сдерживаемому физиологическому напряжению прорваться наружу. Однако царит над этим прорывом образ желаемой цели. Именно он дает мотивирующую силу реакции, и именно он организует и направляет слова и действия к определенной цели. Замещающее действие, дающее выход страсти и обязанное своим проявлением бессилию, субъективно обладает всей ценностью той реальной реакции, к которой естественным образом привела бы эмоция, не возникни на ее пути какой-нибудь помехи.
По мере того, как напряжение расходуется в этих словах и жестах, навязчивые видения рассеиваются, желаемая цель кажется более близкой к удовлетворению, мы вновь обретаем прежнее душевное равновесие и снова входим в гармонию с жизнью. И при этом у нас остается убеждение, что слова проклятия и жесты ярости дошли до ненавистного нам человека и поразили свою цель, что мольбы о любви и воображаемые объятия не могли остаться безответными, что воображаемое достижение успеха в каком-нибудь нашем деле не могло не оказать благотворного воздействия на волнующую нас проблему. Что касается страха, то тут по мере того, как эмоция, приведшая нас к яростному поведению, постепенно убывает, мы чувствуем, что именно это поведение и разогнало наши страхи. Короче говоря, сильное эмоциональное переживание, расходующееся в сугубо субъективном потоке образов, слов и актов поведения, оставляет в нас глубочайшее убеждение в своей реальности, словно осуществилось какое-то практическое и позитивное достижение, словно что-то реально было сделано той силой, которая открылась человеку. Эта сила, рождающаяся из умственной и физиологической одержимости, кажется овладевающей нами извне; а потому примитивному человеку, равно как легковерному и непросвещенному разуму любой эпохи, спонтанное заклинание, спонтанный обряд и спонтанная вера в их эффективность должны являться как непосредственное откровение, проистекающее из каких-то внешних и несомненно безличных источников.
Когда мы сравниваем этот спонтанный ритуал и словоизвержение бьющих через край страстей и желаний с традиционно закрепленным магическим ритуалом и принципами, воплощенными в магических заклинаниях и субстанциях, поразительное сходство этих двух продуктов показывает, что они отнюдь не независимы друг от друга. Магический ритуал, большинство принципов магии, большинство ее заклинаний и субстанций открылись человеку в тех страстных опытных переживаниях, которые забрасывают его в тупиковые ситуации его инстинктивной жизни и практических предприятий, в пробелы и бреши, остающиеся в той неизменно несовершенной стене культуры, которую он возводит между собой и преследующими его искушениями и опасностями судьбы. В этом, как я думаю, мы должны видеть не просто один из источников, а самый что ни на есть первоисточник магической веры.
Следовательно, большинству типов магического ритуала соответствует спонтанный ритуал эмоционального самовыражения или предвосхищения желаемой цели. Большинству характерных особенностей магического заклинания, повелениям, обращениям, метафорам соответствует естественное течение слов, заключенное в проклятии, мольбе, заговоре и описаниях неисполненных желаний. Каждой вере в действенность магии можно найти аналог в какой-нибудь из тех иллюзий субъективного опыта, которым лишь мимолетно подвержен разум цивилизованного рационалиста — хотя и ему они никогда не бывают абсолютно чуждыми, — но которые являются могущественными и убедительными для простого человека в любой культуре, и прежде всего для разума примитивного дикаря.
Таким образом, основания магической веры и практики не берутся из воздуха, а обусловлены многочисленными реальными жизненными переживаниями, в которых человек получает откровение своей власти над достижением желаемой цели. Теперь мы должны спросить: какова связь между обещаниями, содержащимися в таком опыте, и их осуществлением в реальной жизни? Сколь бы правдоподобными ни казались ошибочные претензии магии примитивному человеку, как же им все-таки удалось так долго оставаться неразоблаченными?
Ответом на этот вопрос будет, прежде всего, тот хорошо известный факт, что в человеческой памяти свидетельства чего-то позитивного всегда затмевают негативный опыт. Одна победа запросто перевешивает несколько поражений. Таким образом, случаи, подтверждающие магию, всегда кажутся гораздо более показательными, нежели случаи, ее отрицающие. Однако существуют и другие факты, которые реально или кажущимся образом подтверждают притязания магии. Мы увидели, что магический ритуал должен уходить истоками в откровение, получаемое в реальном опыте. Но человек, который воспринял в таком опыте ядро нового магического поведения, сформулировал его и передал своим соплеменникам — действуя, как нам следует помнить, совершенно чистосердечно, — должен был быть человеком гениальным. Люди, которые наследовали и использовали его магию после него — несомненно, все время ее развивая и перерабатывая, но в то же время и веря в то, что они просто следуют традиции, — всегда должны были быть людьми великого интеллекта, неуемной энергии и предприимчивости. Это должны были быть люди, успешно находившие выход во всех чрезвычайных ситуациях. То, что во всех туземных обществах магия и выдающаяся личность идут рука об руку, — эмпирический факт. Стало быть, магии также сопутствуют личный успех, мастерство, мужество и интеллектуальная сила. Неудивительно, что ее считают источником успеха.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
