187179 (768745), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Итак, можно заключить, что славяноведческая позиция А. С. Шишкова в отстаивании национальных основ родной словесности оказала влияние и на законотворческую деятельность, где он неизменно придерживался тех же взглядов, что и в филологических дискуссиях. Этот пример нам кажется показательным еще и потому, что А. С. Шишков, как и его современник М. Л. Магницкий, — ученые и общественные деятели переходного периода рубежа XVIII и XIX веков, — находились в центре «деловых» преобразований государства, выстраивали новые общественные отношения и в этой исключительно важной сфере. Таким образом, деловой язык в начале XIX в. изучался не только ретроспективно, но и синхронически, а сами исследователи-филологи выполняли роль создателей нового делового слога.
Труды И. И. Срезневского и их роль в развитии историко-этнологического подхода к исследованию памятников письменности
Традиции научной школы А. Х. Востокова и первопроходцев сравнительно-исторического языкознания первой половины XIX в. во многом были продолжены талантливым русским филологом И. И. Срезневским. Кстати, именно им была написана программа по собиранию материалов для «Опыта областного великорусского словаря», предложены и дополнены сведения по вологодским, воронежским областным словам, диалектам северо-восточной Сибири. Замечательный труд ученого «Мысли об истории русского языка», изложенный И. И. Срезневским на годичном торжественном собрании Петербургского университета 8 февраля 1849 года, явился во многом программным и был сочувственно воспринят общественностью. Основное же достижение состояло в том, что он ввел русский язык в сравнительно-историческое изучение славянских языков «и таким образом определил тот главный фундамент, на котором должно строиться здание исторической грамматики русского языка…» [Шахматов 1908–1909: 449]. В своей книге автор изложил взгляд и на соотношение и различия языка народного и языка книжного [Срезневский 1959а: 36–38 и далее], дал четкую картину развития русского языка и его становления как самостоятельного феномена культуры. В других статьях и заметках И. И. Срезневский неизменно продолжал анализ языковых данных, почерпнутых им из памятников письменности. Так, в работе «О древнем русском языке» он, в частности, писал: «Прочное начало образования книжного русского языка, отдельно от языка, которым говорит народ, положено было в XIII–XIV веках, тогда же как народный русский язык подвергся решительному превращению своего древнего строя. В XIV веке язык светских грамот и летописей, в котором господствовал язык народный, уже приметно отдалился от языка сочинений духовных» [Срезневский 1959б]. Свои главные выводы И. И. Срезневский вынес из большого опыта изучения славянских языков и наречий и памятников русской старины. Можно сказать, что именно последним он посвятил всю жизнь, издавая и исследуя их историю, тексты, язык. Из наиболее значительных трудов этого характера отметим прежде всего «Древние памятники русского письма и языка (X–XIII вв.)» [Древние памятники 1866] и сведения и заметки о малоизвестных и неизвестных памятниках, публиковавшиеся в 1867–1891 гг. Получили большую известность также изданные им документы XI–XIV вв. [Срезневский 1882] — один из первых опытов хронологического изложения истории отечественной письменной культуры. И начинается она, по И. И. Срезневскому, как раз с источников приказного содержания. Он указывает, в частности, на первые договоры русских с греками X в. [Срезневский 1882: 2–5], записи на крестах, грамоты и т. п. «деловые» произведения. И. И. Срезневский делает не только их обзор, но и публикует фрагменты текстов, сопровождая их историко-культурным комментарием.
Широко известны и другие научные достижения ученого: открытие «Саввиной книги», «Листков Ундольского», «Киевских глаголических отрывков», а также его исследования по палеографии [Срезневский 1885] и лексикографии, основу которых составили как раз выписки делового и бытового содержания. «Но недостаточно читать древние тексты; надо их и понимать», — высказался в статье памяти И. И. Срезневского А. И. Соболевский [1916: 178]. Измаил Иванович усиленно занимался подготовкой словаря древнерусского языка, который был издан позднее стараниями его детей. Здесь талант И. И. Срезневского выразился с наибольшей силой, а его языковое чутье и многолетняя работа по собиранию и изданию рукописей вылились в последовательный научно обоснованный лексикографический труд, где теория и история языка представлены в многообразии его форм[iii]. И. И. Срезневский писал об источниках своего словаря: «Данные, вошедшие в мой словарь, извлечены из всех памятников нашей древности, дошедших до нас в подлиннике или в списках. Собственно русские памятники, насколько они мне известны, — летописи, грамоты, уставы, слова, сказания, жития святых, записи и надписи, — собраны мною для словаря все без исключения. Памятники славяно-русской церковной письменности также исследованы мною в словарном отношении, но еще не все. Памятники непрочитанные я продолжаю изучать один за другими и постоянно увеличиваю мой запас» [цит. по изд.: Кондрашов 1980: 101].
Необходимо сказать о другой ипостаси его деятельности, имеющей, как нам кажется, непосредственное отношение к современной науке. Наблюдение над словом и текстом, народными говорами и культурой языка русского народа в целом привели ученого к выделению особой лингвистической дисциплины — географии русского языка, прародителя современной этнолингвистики. И поныне мысль И. И. Срезневского звучит столь же актуально, как полтора столетия назад. «Вопросы географические в языкознании, — писал он, — самые современные; новее и занимательнее их еще не найдено, и в исследованиях о языке русском они заняли свое место почти в то же время, как и в исследованиях о других языках Европы» [Срезневский 1851а: 3]. И далее он так поясняет назначение этой науки: «Исследовать, каким именно языком, наречием или говором говорит народ в том или другом крае и каково именно было влияние местных обстоятельств на состояние языка в разных краях — вот задача географии языка [там же: 4]. Современно звучит и предлагавшаяся И. И. Срезневским программа изучения географии языка:
«I. Об области, занимаемой языком: о земле и народе в историко-географическом отношении, о расселении народа и вселении в его земле иностранцев.
II. О языке, в отношении к его характеристическим признакам, к влиянию, которое на него производили местность природы и языки соседей.
III. О народной словесности как произведении местности на языке этой местности.
IV. О письменной обработке языка также как произведении местном» [Срезневский 1851б: 2].
Ученики И. И. Срезневского, среди которых было немало талантливых историков, этнографов, филологов, педагогов: П. А. Лавровский, В. И. Ламанский, М. И. Сухомлинов, Н. С. Тихонравов, А. Н. Пыпин, А. С. Будилович, Р. Ф. Брандт, Т. Д. Флоринский, — остались преданными последователями, создав самобытные труды и продолжая каждый по-своему развивать идеи учителя. Так, один из них, П. А. Лавровский, выпустил обстоятельное сочинение «О языке северных русских летописей», где продолжил мысль И. И. Срезневского об единообразии русского языка до XIII–XIV вв., но, проанализировав язык новгородских рукописей, где сохранились некоторые диалектные черты, восходящие к эпохе до XII в., он внес значительную поправку, свидетельствовавшую о существовании местных отличий в русском языке древнейшей поры [см. Лавровский 1852].
В целом, деятельность И. И. Срезневского дала сильный толчок в исследовании памятников русской культуры, а языковые сведения, извлеченные из деловых источников, помещенных им в Словаре [Срезневский 1989], до сих пор являются наиболее авторитетными и проверенными данными по русской «приказной» истории.
Ф. И. Буслаев как исследователь народной культуры и источниковед
Чуть ранее знаменитой речи И. И. Срезневского Ф. И. Буслаев выпускает книгу «О преподавании отечественного языка», где подробно излагает «предмет и метóду преподавания» родной словесности. «Соединяй внешнее с внутренним, форму с содержанием… Всегда и везде ищи значения представлений и отношений, выражаемых формами» [Буслаев 1992: 57], — так гласило четвертое и последнее правило Ф. И. Буслаева. Применительно к нашему исследованию вызывает большой интерес разделы книги: «Материалы для русской стилистики», «История народного языка», «Провинциализмы». Ученый не только приводит многочисленные убедительные примеры, но и представляет свой «опыт преподавания», одной из составляющих частей которого было, в частности, чтение и разбор древнего памятника. Ф. И. Буслаев умело использовал традиции западной науки. Имена Ф. Боппа, В. Гумбольдта, Я. Гримма не раз фигурируют на страницах его труда. Кроме собственно языковедческих положений, принятых и развитых Ф. И. Буслаевым, ученый обращал свое внимание и на то, что все они изучали немецкий язык как проявление национального духа в его историческом развитии. Русский язык в этом отношении являл для Федора Ивановича благодатную почву.
В 1848 году выходит в свет диссертация Ф. И. Буслаева «О влиянии христианства на славянский язык (Опыт истории языка по Остромирову евангелию)» [Буслаев 1848]. Идеи ученого во многом соприкасаются с «Мыслями» И. И. Срезневского, идут в русле того же историко-лингвистического национально-культурного направления. Изданные впоследствии «Опыт исторической грамматики русского языка» [Буслаев 1858] и «Историческая хрестоматия церковнославянского и древнерусского языков» [Буслаев 1861] значительно расширили лингвистическую базу научных исследований и утвердили историческую грамматику как самостоятельную дисциплину. В Предисловии к «Опыту» автор противополагает два взгляда на явления языка: классический филологический и лингвистический, который, по его мнению, «рассматривает язык не только для знакомства с литературою, но и как самостоятельный (курсив наш. — О. Н.) предмет изучения» [Буслаев 1858: XIII–XIV]. Задача ученого состояла в том, чтобы представить лингвистическую картину исторически осмысленных явлений языка. При этом он замечает, что «историческая грамматика не ограничивается языком русским книжным…» [там же: XX], и далее: «Все свои выводы историческая грамматика основывает на авторитете не только письменных, но и устных памятников языка, подчиняя личное суждение грамматиста свидетельству фактов» [там же: XXI][iv]. Ф. И. Буслаев не только доказывает необходимость исследования народных говоров как элементов общерусской культуры, но и показывает глубокую связь истории языка с историей народа. Он впервые публикует редкие рукописи разных жанров, относящиеся к XI–XVIII векам, снабдив их историческими и грамматическими примечаниями. До сих пор поражает выбор источников: здесь и духовные сочинения, и большой корпус документов делового содержания, и учительные книги, и грамоты, и хронографы, и образцы народной словесности… Позднее, оценивая труды почтенного ученого, А. А. Шахматов, дал наиболее точную характеристику его деятельности, как бы угадал ее высокое предназначение: «Но из всего написанного о русском языке я не читал ничего более интересного, более живого и талантливого (курсив наш. — О. Н.) этого ядра Исторической грамматики Буслаева. Работы Востокова весьма поучительны: сам он удивляет своей проницательностью, но от него веет холодом. «Востоков, — говорит Срезневский, — увлекался мечтою в поэзии, но не в делах науки». Про Буслаева можно сказать, что он отдавался науке весь: сила ума и воображения, точный анализ и блестящая гипотеза, мечта и глубокое знание, наука и поэзия — все это одинаково является достоянием трудов Буслаева. Такой человек более, чем кто-либо, был способен заложить основания новой науки…» [Шахматов 1898: 9].
Разработки А. А. Шахматова по истории русского языка — новый этап
в изучении памятников деловой письменности
В середине 1880-х годов в русской науке появился человек, чьи исследования памятников старины и процессов современного русского литературного языка явили собой знаменательное событие, имя которому — Алексей Александрович Шахматов. Начав свою ученую карьеру с изучения памятников новгородской письменности [Шахматов 1886], увлеченно занимаясь древними языками, русской историей и диалектологией, А. А. Шахматов не раз поражал современников яркостью идей и широтой взглядов, продуманностью концепции исторического развития родного языка и особым филологическим чутьем. Из обширного лингвистического наследия ученого нас, конечно же, интересуют его труды генеалогического характера. Один из них, «Исследование о двинских грамотах XV в.», весьма показателен как опыт изучения актовой письменности. А. А. Шахматов-текстолог, палеограф и лингвист обратился к анализу языка и публикации неизвестных рукописей Северной Руси. Автор подробно разбирает происхождение и состав издаваемых актов, останавливается на фонетических особенностях, несколько сюжетов книги посвящено морфологии и синтаксису [Шахматов 1903а]. Вторую часть исследования открывают сами акты, оформленные с точки зрения палеографии безупречно. Занятия исторической диалектологией и фонетикой также способствовали формированию взглядов ученого на проблемы развития и функционирования русского языка, влияния литературного языка на говоры и т. д. [см. Шахматов 1893; 1903б; 1903в; 1913 и др.]. Его перу принадлежат также программы для собирания особенностей северно- и южновеликорусского говоров [Шахматов 1896а; 1896б], труды по изучению истории и языка древнейших летописных сводов. Младший коллега А. А. Шахматова С. П. Обнорский, анализируя «русскую хронографию» академика, писал: «Именно труды А. А. Шахматова впервые приоткрыли завесу над тем, как в реальности в древней Руси осуществлялась работа над летописью. Перед нами в новом свете встает фигура старого летописца, не немого отшельника, укрывшегося за глухой монастырской стеной от мирских интересов и страстей, а, напротив, человека, находившегося в центре общественной и политической борьбы своего времени и в своей работе над летописью отражавшего следы этой борьбы» [Обнорский 1947: 8]. Заслугой А. А. Шахматова является также разработка вопроса о происхождении русского языка и его наречий, который рассматривался в связи с общим развитием славянства и его письменной культуры. С особой лингвистической силой эта проблематика звучит в последних исследованиях ученого — в «Очерке древнейшего периода истории русского языка» [Шахматов 1915], во «Введении в курс истории русского языка» [Шахматов 1916], в брошюре «Древнейшие судьбы русского племени» [Шахматов 1919] и в изданном посмертно «Очерке современного русского литературного языка» [3-е изд.: Шахматов 1934]. Идея «этнографического и лингвистического единства русского племени» была вынесена ученым из многочисленных фактов языка и изучения текстологии древнерусских памятников древнерусского языка. Что касается событий более позднего периода, то и здесь А. А. Шахматов делал любопытные наблюдения, в частности, имеющие отношение к северной Руси. «Севернорусская эпоха, — писал он, — севернорусские явления противополагаются северновеликорусским. Критерием для такого противопоставления могут служить следующие соображения: во-первых, древность, того или другого явления, засвидетельствованная памятниками; во-вторых, распространение его во всей вообще области современных северновеликорусских говоров; в-третьих, данные в пользу того, что исследуемое явление не случилось в позднейшую эпоху совместного жительства севернорусов с восточнорусами, когда они в силу политических и экономических связей образовали одно великорусское целое» [Шахматов 1915: 317][v]. Работы последних лет и новые архивные публикации [Шахматов 1999] дают представление и о том, какую роль отводил А. А. Шахматов великорусской народности в становлении Русского государства, русской культуры, русского языка. К памятникам письменности у него было особое, трепетное отношение. «С ранней поры своей научной деятельности А. А. Шахматов обращает внимание на необходимость не абстрактного, не формального оперирования с памятниками письменности при их исследовании» [Обнорский 1925]. Для него всякий подлинный источник — едва ли не единственное звено, связующее историю с современностью. Поэтому явления языка XX века, по А. А. Шахматову, невозможно грамотно объяснить без знания генеалогии родной культуры. В 1910-е годы ученый читал курс истории русского языка, один из разделов которого был озаглавлен «Памятники русского языка». Именно их он рассматривал как важный компонент для восстановления исторического процесса лингвистических явлений. Причем А. А. Шахматов намеревался, наверное, впервые включить в свое обозрение письменности и рукописи позднего периода, вплоть до XIX века и выяснить приемы их исследования [Шахматов 1916: 3–4]. Здесь надо заметить, что памятники книжного языка церковного происхождения менее занимают ученого, а, наоборот, грамоты, летописи и иная оригинальная русская средневековая литература представляются ему более предпочтительными и доказательными источниками[vi]. Отсюда следует и основной методологический принцип исторического языкознания (в понимании А. А. Шахматова): критический анализ, всестороннее изучение текста, его соотношение с данными носителей языка. В этом заметно влияние теоретических основ индоевропейской школы и прежде всего учителя А. А. Шахматова — академика Ф. Ф. Фортунатова: от расчлененных формул к стройной концепции исторического развития языка.
Лингвистическое наследие А. И. Соболевского в свете его идей в области памятников приказной культуры
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
