121165 (765794), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Во-вторых, чтó, с точки зрения права, означает установление правила, согласно которому лицо имеет право совершать с принадлежащей ему вещью любые действия? Понятно, что речь не идет о предоставлении физической возможности. Право регулирует только поведение людей. Тогда, быть может, имеется в виду отсутствие запрета собственнику совершать эти действия? Можно сказать и так. Но отсутствие запрета превращается в право только при одном условии: если этот запрет установлен в отношении всех остальных. Если говорить о юридической реальности, то необходимо признать, что возможность «вполне успешного воздействия на предмет», о которой пишет К. И. Скловский, юридически обеспечивается прежде всего запретом воздействия на этот же предмет со стороны других лиц. Еще И. Кант заметил, что «Когда я … хочу, чтобы нечто внешнее было моим, то я объявляю каждого другого обязанным воздерживаться от пользования предметом моего произвола…».[2222] Не следует забывать о том, что право и его реализация — разные вещи. Субъективное право есть возможность реализации интереса, в случае с правом собственности — интереса в использовании вещи. А возможность использовать вещь (т. е. реализовать право) обусловлена именно запретом третьим лицам использовать ту же вещь. Одного позволения лицу использовать вещь по своему усмотрению недостаточно для конструирования права собственности в том виде, в каком оно знакомо нам.
Вопреки мнению В. А. Лапача,[2323] который, в свою очередь, записал в ряды своих сторонников Е. Н. Трубецкого, последний как раз полагал, что «отношения лица к вещам право касается вообще лишь постольку, поскольку это необходимо для урегулирования отношений между лицами».[2424] Он же иронизировал по поводу «отношения лица с вещью»: мол, если я поймаю рыбу, то между мною и рыбой возникает отношение собственности.[2525] Свою позицию по рассматриваемому вопросу Е. Н. Трубецкой выражал следующим образом: «Если бы я жил на необитаемом острове, так что между мной и другими людьми ни в настоящем, ни в будущем не могли бы возникнуть никакие отношения, то сам вопрос о моем праве на господство над вещью не мог бы иметь места. Если же такой вопрос возникает в действительности, то только потому, что я живу в обществе подобных мне людей и что по поводу моего фактического господства над вещью возникает вопрос об отношениях моих к ближним. Объективное право сообщает моему фактическому господству характер юридического отношения. Это значит, что объективное право признает господство над найденной вещью исключительно за лицом, ее нашедшим, и ограждает такое господство против всяких посягательств других лиц: стало быть, право устанавливает отношение лица не к вещи, а к другим лицам».[2626]
Суть собственности заключается в отграничении моего от чужого. Но это отграничение «моего от чужого» не может исчерпываться указанием на признаки вещи, которые позволяют мне считать ее своей. Такая демаркация сама по себе не дала бы эффекта. Суть собственности в том, что я могу делать с этой вещью то, что не могут делать с ней другие. Причем это должно обеспечиваться возможностью организованного государственного принуждения. Собака, грызущая кость, говорит своим рычанием: «meum esse», однако мы не готовы признать за ней субъективное право на кость. Само по себе установление возможности «владеть, пользоваться и распоряжаться» вещью не даст правового эффекта до тех пор, пока совершение тех же действий не будет запрещено остальным лицам. Р. Познер приводит такой пример: «Фермер выращивает кукурузу, подкармливает ее удобрениями, ставит чучела, но, когда кукуруза созревает, его сосед снимает урожай и забирает его для своего использования. У фермера нет законного средства защиты от поведения соседа. Если защитные меры недоступны, то после нескольких подобных инцидентов произойдет отказ от земледелия…».[2727]
Представления о праве собственности (шире — о любом абсолютном имущественном праве) как о монополии, обеспеченной возможностью устранить конкурентов, свойственны не только праву. Они почерпнуты из экономики. Блага, в которых субъекты права могут испытывать потребность, делятся на две категории, которые известный австрийский экономист К. Менгер назвал экономическими и неэкономическими благами. Различие между ними сводится к следующему.[2828]
Результат исследования надобностей и количества доступных благ может быть трояким: a) надобность превышает доступное распоряжению количество благ; b) надобность меньше количества благ, доступного распоряжению; c) надобность и доступное распоряжению количество благ покрывают друг друга. Как отмечает К. Менгер, для большего количества благ справедливым оказывается первое наблюдение. В таких условиях «невозможно, чтобы соответственные потребности индивидов, составляющих общество, были вполне удовлетворены; наоборот, нет сомнения в том, что потребности части членов этого общества совсем не будут удовлетворены или же будут удовлетворены лишь неполно». В таких условиях «каждый индивид там, где доступного распоряжению количества благ хватает не для всех, стремится покрыть собственную надобность возможно полнее путем устранения других».
При этом независимо от состоявшегося распределения благ потребность в них части лиц не будет удовлетворена или будет удовлетворена лишь отчасти. Потому интерес «наделенных» благами лиц будет противоположен интересу «обделенных». «Каждый отдельный индивид вследствие невозможности полного покрытия надобностей всех индивидов … побуждается к покрытию своей надобности, устраняя от этого всех других хозяйствующих субъектов. При конкуренции всех членов общества из-за количества благ, которое во всяком случае недостаточно для полного удовлетворения потребностей отдельных индивидов … практическое разрешение противоречий интересов мыслимо не иначе, как путем распределения между отдельными хозяйствующими субъектами частей всего количества, доступного распоряжению общества, и защиты обществом этих хозяйствующих субъектов в их владении одновременно с устранением от этого всех остальных хозяйствующих индивидов».
Поэтому право собственности является единственным практически возможным разрешением проблемы, возникающей из-за несоразмерности между потребностью и доступным распоряжению количеством благ, как это имеет место по отношению ко всем хозяйственным благам.
Поэтому именно запретительный момент в собственности имеет конституирующее значение. «Поскольку собственность немыслима без того, чтобы другие лица, не являющиеся собственниками данной вещи, не относились к ней как к чужой, собственность означает отношение между людьми по поводу вещей. На одном полюсе этого отношения выступает собственник, который относится к вещи как к своей, на другом — несобственники, т. е. все третьи лица, которые обязаны относиться к ней как к чужой. Это значит, что третьи лица обязаны воздерживаться от каких бы то ни было посягательств на чужую вещь, а следовательно, и на волю собственника, которая воплощена в этой вещи. Без отношения других лиц к принадлежащей собственнику вещи как к чужой не было бы и отношения к ней самого собственника как к своей».[2929]
Без соответствующих запретов, адресованных остальным лицам, это будет правом «всех на все», «естественным состоянием», о котором писал Т. Гоббс: «Природа дала каждому право на все. Это значит, что в подлинном естественном состоянии, т. е. раньше, чем люди обязались друг перед другом какими бы то ни было соглашениями, каждому было позволено делать все, что ему было угодно и по отношению к кому бы то ни было, и владеть, пользоваться, извлекать плоды из всего, что он хотел и где мог. Однако для людей в высшей степени неудобно, чтобы они обладали подобного рода общим правом на все, ибо действие этого права точно такое же, как если бы совсем не существовало никакого права. Потому что хотя каждый и мог бы сказать о всякой вещи: “Это мое”, он, однако, не мог бы пользоваться ею из-за соседа, который, располагая равным правом и равной силой, утверждал бы, что та же вещь принадлежит ему».[3030]
Впрочем сам Д. М. Генкин отмечал: «Для права собственности как абсолютного права установленная запретительной нормой закона пассивная обязанность третьих лиц имеет первостепенное значение для осуществления субъективного права...»;[3131] «если в субъективных относительных правах для осуществления субъективного права необходимы определенные действия (или воздержание от действия) обязанных лиц, устанавливаемые правоотношением, то для осуществления собственником принадлежащих ему правомочий, как правило, достаточно лишь охраны правопорядком той меры поведения самого собственника, какая ему дозволена».[3232]
Анонимный читатель библиотеки юридического факультета ЛГУ–СПбГУ оставил в книге Д. М. Генкина на страницах, откуда взята приведенная выше цитата, glossa marginalis: «…есть абсолютное право, пассивная обязанность, есть общественные отношения собственности, нормы права → есть и правоотношение собственности». Здесь мы снова сталкиваемся с разными представлениями о понятии правоотношения. Е. А. Флейшиц, не соглашаясь с позицией Д. М. Генкина, также спрашивала: «если отношение носителя субъективного права собственности с носителем всеобщей обязанности есть “правовая связь” и притом связь, возникающая для обоих участников этой связи в силу правовой нормы из одного и того же юридического факта, то почему эта “связь” не правоотношение?».[3333] На вопрос о том, почему «эта связь не правоотношение», можно ответить встречным вопросом: а почему именно это должно быть правоотношением? Однозначного понимания правоотношения нет, это во многом вопрос терминологии.
В любом случае, даже сторонники существования субъективного права собственности вне правоотношения не отрицают наличия связи между субъективным правом собственника и корреспондирующей ему обязанностью «всех и каждого». Так, Л. А. Пустобаева пишет: «правовая связь управомоченного и обязанного лица может выражаться либо в форме конкретного правоотношения, либо вне правоотношения».[3434] Здесь наиболее очевидным становится характер споров о возможности существования субъективного права вне или в составе правоотношения. Говоря о «связи» права и обязанности, Д. М. Генкин и его сторонники имеют в виду то, что их противники называют правоотношением.
Помимо прочего К. И. Скловский и В. А. Лапач совершенно напрасно иронизируют по поводу того, что признание абсолютного права собственности правоотношением со всеми иными лицами, обязанными воздерживаться от нарушения права, означает установление презумпции «всеобщей злонамеренности». Об этом писал и Д. М. Генкин: «Нельзя допустить, что все граждане являются потенциальными нарушителями права собственности данного лица, а потому это лицо находится со всеми другими гражданами в правоотношениях, направленных на установление пассивной обязанности воздерживаться от нарушения субъективного права собственности».[3535]
По всей видимости, цитируемые авторы никогда не запирали дверь своего дома, и сказанное Т. Гоббсом: «идущие спать запирают двери, путешествующий держится за оружие из страха перед разбойниками»[3636] кануло в Лету вместе с XVII веком. Однако если нельзя допустить, что «все граждане являются потенциальными нарушителями права собственности», зачем существует запретительная норма позитивного права, адресованная как раз всем гражданам? Кроме того, право имеет в виду вовсе не намерение всех граждан покушаться на право лица, а объективно, фактически имеющуюся у них возможность «покуситься». Это разные вещи. Право призвано устранять возможные социальные конфликты. Где в принципе не может быть конфликта интересов, там нет места и праву. Однако такие ситуации в имущественной сфере практически не встречаются. «Желание вредить друг другу присуще в естественном состоянии всем. Наиболее частая причина, в силу которой люди желают вреда друг другу, состоит в том, что многие желают одновременно одну и ту же вещь, которой, однако, чаще всего они не могут ни пользоваться сообща, ни поделить между собой, откуда следует, что ее нужно отдать сильнейшему; кто же является сильнейшим, решает борьба».[3737]
Поэтому именно запретительные нормы, призванные оградить управомоченное лицо от всех остальных, и конституируют абсолютное право. Как писал С. А. Муромцев, «если из права собственности мы удалим все то, что внесено в него юридической защитой, то остаток будет чисто фактическое отношение… Оно состоит в господстве над вещью, вытекающем из стремления освоить ее и обусловленном одними фактическими обстоятельствами. Влияние общественной власти изменяет положение окружающих лиц. Субъект становится по отношению к ним сильнее. К фактическим преимуществам, иногда значительным, иногда ничтожным, которые он имел бы над ними без того, присоединены новые преимущества. Они состоят в том, что, сознавая власть общества над собой, окружающие лица воздерживаются от нарушения чужого обладания, желая избежать грозящих за это неблагоприятных последствий… Все это значительно преобразует фактические отношения субъекта к окружающим лицам. Влияние фактических преимуществ его над ними ослабляется, а взамен того образуется иная возможность воздействия на окружающих».[3838]
По всей видимости, полезно будет отметить, что представление о праве собственности как об общественном отношении, т. е. отношении между людьми по поводу вещи, в котором собственнику противостоят в качестве обязанных все прочие лица, вовсе не является исключительным достоянием отечественной, особенно советской, цивилистики, на что намекают К. И. Скловский и В. А. Лапач. Подобные преставления в юридическом мире широко распространены. Чуждое схоластике английское право определяет право собственности как «полномочие, предоставленное держателю, обращаться за помощью общества в лице суда против всякого нарушителя прав… Права собственности… имеют силу и осуществляются принудительно в отношении “всех лиц”. Эта характерная черта отличает их … от обязательств или прав, принудительно осуществляемых только в отношении определенных лиц».[3939] Отнюдь не чужда подобному воззрению была и дореволюционная отечественная цивилистика. Например, К. П. Победоносцев писал: «Право на вещь возбуждает всеобщую безусловную отрицательную обязанность относительно хозяина вещи не делать ничего, что могло бы нарушить его право».[4040]
Таким образом, правоотношение собственности закрепляет состояние принадлежности определенной вещи определенному лицу. Такое состояние формируется через запрет всем иным лицам покушаться на это имущество, так что именно такой запрет имеет первостепенное значение, а право как возможность беспрепятственного использования вещи возникает в результате такого запрета. Право собственности, таким образом, действительно предстает как юридически урегулированное отношение всех лиц по поводу определенной вещи.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
