79885 (763807), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Вторая часть этой повести, начинающаяся со сцены пробуждения Неточки в чужом богатом доме, выполнена уже в традициях Диккенса и вызывает в памяти аналогичные сцены из "Оливера Твиста", "Давида Копперфильда" и "Домби и сына".
Диккенс был вторым важнейшим ориентиром для раннего Достоевского. Диккенс и Бальзак были двумя виднейшими представителями социального романа в начале XIX века в Европе, и Достоевскому, начинавшему работать в социальной тематике, оставалось только брать Диккенса за образец. Бросается в глаза разительное сходство тем и мотивов, относительно которого не всегда можно с достаточной уверенностью сказать, является ли оно результатом совпадения творческих поисков двух писателей или “прямым отзвуком впечатлений увлеченного читателя и почитателя произведений Диккенса”[xii]. Объединяла двух авторов прежде всего тема "бедных людей" – жертв огромного города, затерявшихся в нем и страдающих от бедности, беспомощности и всеобщего равнодушия. Эта тема была одной из ведущих у Диккенса ("Очерки Боза", Оливер Твист", "Николас Никльби", "Лавка древностей", "Тяжелые времена", "Холодный дом") и чуть ли не главной у молодого Достоевского. Тихий, незлобивый Девушкин, чиновник Горшков, лишившийся работы, – сродни многим героям Диккенса, особенно Тоби Вэку ("Колокола"), Хамфри из "Лавки древностей", Фредерику Дорриту из «Крошки Доррит». Явно от Диккенса проистекает также сентиментальный пафос "Бедных людей" и "Слабого сердца". "Характерное для Достоевского стремление уже в этот период его творческого развития сочетать глубоко трагическое в повседневной жизни внешне незаметного, но по-своему незаурядного человека с неподдельным лиризмом, его глубокую заинтересованность в судьбах своих маленьких героев, окажется причиной того, что Диккенс и далее не останется для него "нейтральной" фигурой, что Достоевский будет не только восхищаться Диккенсом как художником-гуманистом, не только в чем-то использовать его опыт, но по мере все более глубокого проникновения в жестокие и суровые законы жизни и спорить с ним"[xiii]._К примеру, Достоевский сразу отметает обязательные для Диккенса благополучные концовки, так что его ранние вещи оставляют после себя впечатление безысходности. Для Диккенса также очень характерны создаваемые им картины семейного тепла, уюта и покоя, к которым он ведет как к идеалу своих любимых героев и которые придают его романам английский национальный колорит. Им противопоставлен холод и дискомфорт ("антидом"), порождаемый очерствевшими, холодными душами богачей и чиновников, равнодушных и жестоких к "бедным людям" (на данном противопоставлении строятся, к примеру, такие произведения, как "Рождественская песнь в прозе", "Холодный дом" или "Давид Копперфильд"). Для Достоевского типичны изображения именно второй, отрицательной стороны диккенсовского мира: бесприютности, дискомфорта, одиночества. Типично диккенсовскую атмосферу доброты и патриархальности мы найдем только как явное заимствование из Диккенса: это финальные сцены "Униженных и оскорбленных" и описание усадьбы Ростанева в "Селе Степанчикове". Уже первое произведение Достоевского "Бедные люди" чисто по-диккенсовски трактует гоголевскую тему "маленького человека". Образ Макара Девушкина поэтизируется и описывается в сентиментальном, гуманистическом пафосе.
Влияние Диккенса еще более ощутимо в послекаторжных вещах: "Селе Степанчикове", "Униженных и оскорбленных" и "Дядюшкином сне", когда Достоевский, заново вступая в литературу, ориентировался прежде всего на любимые классические образцы. "Село Степанчиково" было задумано Достоевским как комический роман, построенный на обыгрывании мотивов и образов прославленных комических произведений мировой литературы. Собирательным предстает перед нами образ Фомы Фомича Опискина, вобравшего в себя черты и мольеровского Тартюфа (отсюда положение приживала при полной духовной власти над хозяевами, демонстративные уходы из дома в надежде, что его будут удерживать, показная набожность, длинные поучения, непомерное властолюбие и выпрашивание состояний), и шекспировского шута ("Если хотите узнать о том, как я страдал, спросите у Шекспира: он расскажет вам в своем "Гамлете" о состоянии души моей. Я сделался мнителен и ужасен"), и комически сниженных шиллеровских героев (Фома Опискин цитирует, перевирая, знаменитые монологи Карла Моора из "Разбойников": "Где, где она, моя невинность?... где золотые дни мои? Где ты, мое золотое детство, когда я, невинный и прекрасный, бегал по полям за весенней бабочкой? Где, где это время? Воротите... мою невинность, воротите ее!" "Где я? ... кто кругом меня? Это буйволы и быки, устремившие на меня рога свои. Жизнь, что же ты такое? Живи, живи, будь обесчещен, опозорен, умален, избит, и когда засыплют песком твою могилу, тогда только опомнятся, и бедные кости твои раздавят монументом!"). Один эпизод "Села Степанчикова" - похищение Обноскиным Татьяны Ивановны - вплоть до деталей списан Достоевским из "Посмертных записок Пиквикского клуба", где карьерист Джингль похищает, желая насильно заставить на себе жениться, полусумасшедшую Рахиль - перезрелую девицу с богатым состоянием, готовую завязать роман с первым встречным. В Ростаневе узнается радушный Уордль, а в Степанчикове - его поместье Джингли-Далл [xiv].
"Дядюшкин сон" был задуман Достоевским сразу после выхода с каторги, и из опасения цензуры сюжет им был взят самый невинный - ситуация брака по расчету, столь частая в произведениях Диккенса. Гордая Зина Москалева, поддавшаяся уговорам матери и выразившая готовность на этот отвратительный брак, повторяет Эдит Грейнджер, вторую жену Домби ("Домби и сын"). Полубезумный князь К* похож на дегенерата лорда Феникса из того же романа, однако он дан мягче, не так злобно. В данной ситуации он не хищник, а жертва. Речевая манера князя выделана путем тех же самых приемов (речевые дефекты, набор излюбленных словечек, смешная иноязычная лексика), что и речь всех чудаков у Диккенса.
Но наиболее четко прослеживается влияние Диккенса в романе "Униженные и оскорбленные", где вся побочная сюжетная линия - история Нелли Валковской - повторяет судьбу Нелл Трент из "Лавки древностей", одного из самых любимых диккенсовских романов Достоевского. В "Униженных и оскорбленных" заимствовано оттуда много сюжетных элементов: первая встреча Нелли с рассказчиком происходит далеко от ее дома (как и у Нелл со старым Хамфри). Оба рассказчика заинтересовываются и принимают живое участие в судьбах девочек, которые оказываются одинаково печальными. Матери обеих Нелли рождаются в роскоши, но выходят замуж по любви, убегая от отца. Потерявший любимую дочь отец опускается и разоряется, не вынося такого тяжелого удара. Сразу после рождения ребенка молодой супруг умирает, оставляя мать на грани нищеты. К началу романного действия девочки остаются уже и без матери: Нелл Трент - на попечении дедушки, Нелли Валковскую - совсем одна. Им приходится много странствовать, приобретая печальный жизненный опыт и встречаясь с недоброжелательными или даже страшными людьми. В конце произведенияй обе они умирают от чахотки, не вынеся тягот бедности и обид, выпавших им на долю. Вокруг этого трагического факта в обоих романах сплетается таинственная интрига: у несчастных девочек имеется невидимый покровитель, постоянно следящий за их судьбой, но тщетно старающийся их разыскать, чтобы помочь в дни тяжелых жизненных испытаний и спасти от нищеты (старший брат Трента, Маслобоев). Но героини все время вынуждены скрываться, так как их разыскивает также и зложелатель, которому нужно устранить их, чтобы лишить богатого наследства (Даниел Квилп, князь Валковский). Поэтому спаситель находит их слишком поздно, когда дни героинь сочтены. Теперь они окружены любящими людьми, заботой и комфортом - тем, чего им так мучительно не хватало всю их короткую жизнь. Умирают обе героини на природе, при лучах заходящего солнца, как бы сливаясь с природной гармонией и благословляя красоту мира. Смертное ложе Нелл было осыпано зелеными листьями, нарванными с мест ее любимых прогулок. Комната Нелли заставлена ее любимыми цветами, и в свои последние дни она долго смотрит на густую зелень сада. Так сцены смерти смягчаются, становятся впечатляюще сентиментальными и кажутся непоправимой случайностью (что соответствует просветленному сознанию Диккенса).
Все образы несчастных, рано повзрослевших детей ("Елка и свадьба", "Неточка Незванова", "Маленький герой", образ Илюшечки в "Братьях Карамазовых") переходят к Достоевскому от Диккенса (а также отчасти и Гюго). Трогательная забота Нелли Трент ("Лавка древностей") о своем помешавшемся после разорения деде находит соответствие в чуть ли не материнской любви-жалости Неточки Незвановой к своему спивающемуся после потери таланта отчиму. В "Униженных и оскорбленных" мы находим еще более прямую параллель к Диккенсу в заботе о разорившемся Смите его внучки Нелли Валковской. На сей раз совпадают даже имена героинь. Но тем четче прослеживаются существенные различия: если у Диккенса маленькие сироты всегда остаются, несмотря на выпавшие на их долю испытания, наивными и чистыми детьми (Нелли Трент, Оливер Твист), то у Достоевского страдания болезненно искажают психику ребенка. Если сравнить диккенсовскую Нелли Трент с Нелли Валковской, то мы увидим, что у диккенсовского образа сильнее романтическая окраска и реальные черты подменяются идеальными, "ангельскими". Этому образу веришь только потому, что правдоподобны все бедствия и несчастия, в которые попадает Нелл. У Достоевского же образы куда сложнее и парадоксальней (к примеру, христианская жалость и забота Сони об опустившемся Мармеладове вызывает в памяти крошку Доррит, работающую день и ночь, чтобы прокормить сидящего в долговой тюрьме отца, но Диккенс никогда бы не отправил саою ангельски чистую крошку Доррит на панель.) Так же и Нелли Валковская, в отличии от диккенсовской героини, озлоблена на весь мир, разуверилась в людях, не верит больше ничему хорошему в них и с болезненной гордостью отказывается от всякой помощи. Она не хочет никому быть обязанной ("Я сама злая и злее всех"). Внешне выглядит она худой, бледной, всклоченной, говорит хриплым голосом. Поначалу она всячески скрывает от Ивана Петровича свое местожительство и жестокое обращение с ней хозяйки, хотя он единственный, кто может ей помочь (что отсылает нас к еще одному диккенсовскому персонажу: маленькой служанке Брассов из "Лавки древностей", с которой невероятно жестоко, до побоев обращалась Салли Брасс, но та никогда ни с кем не говорила об этом). Природная доброта, жгучая потребность в любви и ласке борется в ее душе с болезненной недоверчивостью, что часто выливается в припадки истерии. Самозабвенная преданность уживается у нее с потребностью мучить любимого человека, чтобы чувствовать себя затем бесконечно виноватой перед ним (вспомним ее взаимоотношения со старым доктором или с Иваном Петровичем). То есть, происходя от диккенсовских героинь, образ Нелли является в то же время типично "достоевским", открывая галерею "изломанных" женских характеров в творчестве Достоевского (за которым последуют Катерина Ивановна Мармеладова, Настасья Филипповна, Лизавета Тушина из "Бесов", Лиза Хохлакова из "Братьев Карамазовых").
Старый Смит, дед Нелли Валковской, совершенно не похож на деда Нелл Трент, однако это тоже типично диккенсовский персонаж, о чем свидетельствует даже его английское имя. Этот разорившийся фабрикант, доживающий свои дни в бедности и одиночестве, но упорно не желающий простить и допустить к себе любимую дочь, повторяет характер и судьбу Домби из одноименного диккенсовского романа. Поражает его чисто английская ледяная сдержанность в чувствах, его упорное нежелание простить давнишнюю вину, пока его дочь, брошенная и нищая, не умирает от чахотки, так что он приходит с запоздалым прощением к ее уже холодному трупу. Образ князя Валковского - красавца, аристократа, богача, и притом отъявленного подлеца - вызывает в памяти длинный ряд диккенсовских злодеев, всегда служивших английскому романисту пружиной интриги. Из них на Валковского более всех походит Риго-Бландуа из "Крошки Доррит", все время приговаривавший ("Я джентльмен и умру джентльменом"), так же идущий на любые подлости, чтобы разбогатеть, и доходящий даже до убийства жены. Валковский не убивает свою жену, но бросает ее, предварительно ограбив, и оказывается прямым виновником ее ранней смерти. Впрочем, образы злодеев Достоевский мог брать далеко не только у Диккенса, но также во всей романной троадиции своего времени, (хотя бы у Мэтьюрина, Радклифф, Сю, Гофмана), но в данном случае образ злодея функционирует соответственно общей ориентации "Униженных и оскорбленных" на поэтику Диккенса.
"Лавка древностей" произвела, очевидно, особенно сильное впечатление на Достоевского и оставила заметный след в его творчестве. Там мы найдем и мотивы будущего "Игрока". Подобно тому как в "Игроке" Алексей начинает играть, чтобы спасти Полину от позора, дед Нелли становится игроком с благородной целью - спасти свою внучку от нищеты. Но игра затягивает его, становится навязчивой идеей и приводит к полному разорению. Даже странствуя нищим, дед не оставляет игры и самозабвенно верит в удачу, потому что играет не для себя, а для счастья внучки. При этом он оправдывает свою страсть почти в тех же выражениях, что и игрок Достоевского ("Я не картежник!.. - крикнул старик, и глаза у него засверкали. - Призываю небо в свидетели, что я никогда не играл ради собственной выгоды или ради самой игры! Ставя деньги на карту, я шептал имя моей сиротки, молил у неба удачи... и так и не дождался ее. Кому оно слало эту удачу? Кто они были, мои партнеры? Грабители, пьяницы, распутники! Люди, которые проматывали золото на дурные дела и сеяли вокруг себя лишь зло и порок. Мои выигрыши оплачивались из их карманов, мои выигрыши, все до последнего фартинга, пошли бы безгрешному ребенку... Если бы выигрывал я, разврата, горя и нищеты стало бы меньше на свете! Кто не загорелся бы надеждой на моем месте?" (7; 94-95). Общеизвестно, конечно, что Достоевский писал "Игрока", опираясь прежде всего на собственный жизненный опыт, но сама мысль художественно использовать этот опыт в романе могла быть навеяна любимым диккенсовским романом, поскольку изображение игорной страсти во всех ее изгибах и ужасах в обоих произведениях поразительно совпадает (отметим однако в скобках, что повесть с одноименным названием есть и у Гофмана). Интересно отметить здесь, что в "Игроке" Достоевского рулетка объявлена "игрой по преимуществу русской", то есть наиболее опасной именно для русской натуры. Старый англичанин Диккенса совершенно бы не укладывался в эту концепцию, и противоречил бы общим характеристикам национальностей, данным Достоевским в "Игроке", из которых единственным положительным национальным типом стал как раз англичанин - мистер Астлей - состоятельный и добродетельный джентльмен, никогда и не заходивший на рулетку. Может быть, такой образ был со стороны Достоевского знаком благодарности за поданную английским писателем тему романа?
Из "Лавки древностей" взята также сцена подкладывания денег и ложного обвинения в воровстве в "Преступлении и наказании". Самсон Брасс подкладывает Киту в шляпу свои деньги точно так же, как Лужин подкладывает сторублевую в карман Соне.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
