3798-1 (734730), страница 3
Текст из файла (страница 3)
Иван: Ты низок, лакей, но это святое право человека. У тебя, как и у любой человеческой букашки, есть теперь культурная норка. На одной «виртуальной полянке» – голубые, на другой – розовые, на соседней – любители бабочек. Это ещё в прошлом веке Тоффлер в своём «Футурошоке» предсказал. Глядишь, тебе ещё и «клонированное бессмертие» выпадет. А Маклюен со своей «глобальной деревней» ошибся. Слишком мы все разные оказались.
Алеша: Вы понимаете, братья, о чем толкуете? Да ведь это замена Божьего мира играми дьявола. Мозаичное сознание (и ещё более подсознание) реализует свои фантазии в электронной форме. Ему никто не противостоит. Человек становится «грешным богом», который всего хочет и всё может. Ему действительно всё позволено. Называйте это как угодно – магией, «артизацией», «фикциональным дискурсом» – вы хотите построить на человеческом грехе множество новых вселенных, и стать в них хозяевами, со своей религией, этикой и эстетикой. Не надо летать на другие планеты – вот они, под рукой. Об этом и говорится в Апокалипсисе: перед концом света антихрист будет манить людей чудесами. «Будете как боги» – вот мудрость Змея. «Прогресс» направлен к тому, чтобы осуществить её, и тем все народы соблазнить. Близко уже, при дверях.
Федор Павлович: Страшно, Алешенька, пожалей ты меня, старика…
Комментарий издателя: Интересно, до чего они договорятся в следующий раз, подумал я, затворяя за собой дверь. Прямо как на ученом совете диспут идет. «Русские мальчики», как известно, все философы.
Беседа третья
Федор Павлович: Ну-с, государи мои, давайте завершать наши прения. Может, и жить-то всего ничего осталось, а мы всё разговоры разговариваем. Вы мне прямо скажите, чего вы хотите от искусства, от политики, от Бога? Начинай ты, Смердяков, у тебя всего понятнее.
Смердяков: Да чего тут мудрить – я богатым и здоровым быть желаю. И все того же хотят, только некоторые (тут он посмотрел на Ивана Федоровича) это слишком умными словами выражают. Надеюсь, никто не сомневается, что человек произошел от обезьяны? Вкусная еда и вкусный секс – вот что ему нужно, а всё остальное по боку. Я же человек откровенный: чтоб всему миру провалиться, а мне чтобы чай пить! Тут всё моё искусство, и Бог, и политика. Если «артизация» и «электронный концлагерь» мне в этом пособят, тем лучше.
Федор Павлович: Люблю тебя, насекомое, за прямодушие. Может, христианство, и правда, «прекрасная болезнь», как выразился недавно один талантливый петербургский критик?
Митя: Христианство ищет Бога на небе, а я хочу его на земле. Бог должен быть близок - иначе жить неинтересно, особенно на Руси. Западный человек научился обходиться без Истины – на что покажет пальцем, то уже и искусство… Как сказал мне один знакомый немец, «в Европе жизнь конечна и без тайны». Никакими «реди-мейд» или «перформансами» не заменишь реализм действительной жизни, господа. Между прочим, это уже начали понимать восточные и южные (особенно исламские) народы – отсюда и террор. Хорошенькое дело – у Запада компъютеры и ракеты, а внутри-то пусто! От этого когда-то Древний Рим рухнул, несмотря на все свои легионы. Не дадут «золотому миллиарду» отгородиться в своих Голливудах! Кстати, «Танцующая в темноте» или «Догвиль» Ларса фон Триера – это попытка самозащиты Европы против «культурного империализма» Америки. Такого смеха над ней я давно не видел!
Федор Павлович: Ну конечно, тебе нового Сталина подавай! А Жириновского с его «арт-популизмом» не хочешь?
Митя: Сойдет на время и Жириновский – как переходная фигура, конечно. Шутам да юродивым всегда позволялось правду «с бубенчиками» говорить – это древнейшая форма «артизации» и есть.
Иван: Жириновский отнюдь не шут – это гений политического «артхауза». Таковы все деятели бывшего андерграунда («другая» политика, «другое» искусство», «другая» любовь), которые стали сегодня официозом в масс-медиа. Включите любую программу ТВ – убедитесь сами. Я уже не говорю об интернете с его «сетературой». «Человеку ведь нельзя, если нету у него», как написал известный московский стихотворец Рубинштейн. В современной цивилизации – я имею в виду цивилизацию западного модерна с началом в эпоху Возрождения – произошли необратимые изменения. Нелепо требовать от неё возврата к цивилизации традиционной, с её культом вечности, с её космической онтологией и общиной . Такими были когда-то Египет или Китай. Такой была в свою классическую пору Греция, которая тоже не знала истории и личности. Впервые западная идея как таковая «попробовала» себя в Римской империи – и получила Тиберия и Нерона. Средние века в Европе – это продолжение римской империи в форме римской церкви (великий инквизитор). История собственно Запада начинается с ХY века, с эпохи Возрождения, которая дала мощный толчок европейскому религиозно-культурно-политическому эксперименту.
Реформация и Просвещение продолжили этот опыт, переведя метафизические ценности – в инструментальные, соборность – в индивидуализм. «Джиоконда» Леонардо – это автопортрет новоевропейского человека как центра космоса. Философия Гегеля есть обожествленное мировидение такого человека. Прав Ницше: европейский Бог умер.
Человеку модерна самому приходится решать, что хорошо и плохо. Такова цена метафизической свободы. В постмодерне («артхаузе») цивилизационный эксперимент Запада просто доводится до радикального конца. Противоположность истине – не ложь, а другая истина. Гений западного модерна покинул небо и «ушел в себя» – ему не надо ничего никому доказывать. Сегодня искусство – это то, что он хочет считать искусством («концептуализм»), и то, что он продает в качестве искусства («артрынок»). То же самое с политикой и религией. Смешно говорить о капитализме там, где его в принципе быть не может (без протестантской морали здесь не обойдешься – опять спасибо М. Веберу). Ещё смешнее говорить о демократии при почти полной управляемости массы (нформационное оружие, прежде всего ТВ). Путь свободы – этот опыт элитарного «грешного бога», самого делающего свою историю – должен быть пройден до конца, чего бы это ни стоило.
Разумеется, ни о какой «свободе для масс» при этом не может быть и речи. Человек толпы – это «машина желания», и она должна хорошо управляться. В ближайшее время нас ждет новый феодализм, а затем, вероятно, и новое рабовладение – с электронными чипами под кожей каждого пустого лба. В любой стране мира плебс составляет три четверти населения (кивок в сторону Смердякова). Пусть он проживёт свою маленькую пошлую жизнь, но под нашим контролем. Иначе хлопот не оберешься. Всемирной черни нужен инквизитор с мощным компьютером – тогда избранным открыты все пути.
Федор Павлович: Браво, Иван Федорович! Только позвольте узнать, чем ваш «элитарный инквизитор» будет отличаться от правящей партии при военном коммунизме или фашизме? И куда он поведет народы?
Иван: Коммунисты и фашисты насиловали и запрещали: мы дарим людям свободу – в том числе свободу зла. Пусть каждый решает за себя. Маркс говорил о человеческой природе как самоцели, Ницше – о сверхчеловеке, Эвола – о солнечной империи, Хайдеггер – о бытии-к-смерти. Не всё ли равно, если это выбор самого человека? Посмотрите на Майкла Джексона – он белый и черный, и мужчина и женщина, и здоровый и безумный одновременно. Его судят, а он остаётся героем. Вот предел «артизации». Главное, чтобы человек мог свою волю заявить (в искусстве, в религии, в политике), а там посмотрим. Как заметил учитель всех французских экзистенциалистов Александр Кожев, «только Риск поистине актуализирует человеческое в человеке».
Митя: Но ведь западному «прыжку в свободу» всего-то каких-нибудь триста лет, а каков результат? Рождаемость у «золотого миллиарда» минимальная. Во Франции и Германии мусульман скоро будет больше, чем христиан. В некоторых странах Европы уже «венчают» однополые браки. В 2003 году англиканская церковь возвела в сан епископа открытого гомосексуалиста. Нефть и газ закончатся на земле до конца столетия – чем печь топить будем?
Иван: Термоядерная энергия неисчерпаема. Уже сейчас строится международный реактор ITER, и Россия в этом деле играет первую роль…
Алеша: Дайте и мне слово сказать. Мы толкуем с вами об искусстве, о политике, о жизни – но ведь они неразрывны. Отвергнешь одно – порвешь всю цепь. Искусство – это движение к красоте: такова его онтология. Соответственно, наука – это приближение к истине, нравственность – стремление к благу. А красота – это Дух, явленный как созерцание.
Можно что угодно делать с искусством (включать его в любой контекст, менять окружающее его социально-культурное поле и т. п.) – искусством оно останется до тех пор, пока являет бесконечное в конечном. Оно может даже отрицать красоту ради безобразия и смерти – это будет красота с обратным знаком, отказ Богу на присутствие в человеческом мире. Брат Дмитрий верно сказал: «Красота – это страшная вещь! Страшная, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Можно поднести Богу «Цветы зла», как это сделал Бодлер – такая «артизация» будет только видимым унижением красоты, но ничего не сможет поделать с ней в принципе. Божья красота абсолютна - чем ночь черней, тем ярче звёзды. Бог поругаем не бывает. Если кто-то оскорбляет Его, то хуже, в конечном счете, только самому оскорбителю. Добро существует, даже когда никто не добр. Истина остается истиной и среди лжецов. Миллиард китайцев, к примеру, понятия не имеют о Пушкине – это не мешает ему быть великим христианским поэтом. Малевич поставил на пьедестал свой «черный квадрат» как икону абсолюта. На самом деле он ввёл в границы «артмира» космическую тьму. Православная икона не содержит метафизической тьмы: чернота возникает из-за отсутствия света. У христиан есть своя литургия красоты, её исток – образ Христа как вочеловечившегося Бога. Ее слово – молитва, её одежды – белые, её музыка – знаменный распев, её архитектура – златоглавый храм со свечой перед «Троицей». Всё остальное приложится.
Что касается нынешнего века, то здесь «верх» и «низ» поменялись местами.
Новоевропейский исторический опыт - это короткая прометеевско-фаустовская религиозная авантюра. После ХYI века он описал круг: от появления культуры как замены Бога до смерти (ничто) как сущности пустой свободы. Эгалитарный прогресс оказался дорогой к царству призраков, симулякров. За три столетия новоевропейского модерна там утвердились «три кита» либерального сознания – гений, ирония и эротика. На них основал авангард свой интеллектуально-поэтический метод - и был в свою очередь отменен постмодерном, убившим не только Бога, но и человека. Видимо, было что-то ошибочное в самой западной (рационально-юридической) постановке вопроса о святыне и свободе.
Немудрено, что при этом свобода чаще оказывалась «на стороне демона» (Ж. Батай). Постмодерн – это завершение модерна, где победившее вольнодумство кусает себя за собственный хвост. Самоцельная свобода исчерпала себя. Предел постмодерна – это бесконечный тупик самоцитирования. Если наши нигилисты («ничевоки») ещё утверждали отрицание, то «артхауз» отрицает утверждение – в этом вся разница. Если всё можно, то ничто не важно. Если искусством оказывается любая вещь (отсутствие границы «артмира»), то его нет вообще, как нет и реальности, нет человека, нет Отца. Тогда остаётся стареющий нарцисс, по привычке ловящий свои увядающие отражения. Такое занятие – последнее прибежище демона, мыслящего самого себя.Любой народ заслуживает своё правительство; точно так же каждая цивилизация достойна своей судьбы. Христианская история Запада кончилась уже лет 200 назад, вместе с торжеством рыночной идеологии и философии прогресса. Конец этот был ознаменован громовым вольтеровским хохотом, до сих пор перекатывающимся по Европе. Основавшие Соединенные Штаты англосаксонские пуритане (кальвинисты) были кем угодно, только не христианами: это был возврат в Ветхий Завет. Их верой было и остается богатство, сила, самоутверждение – самые антихристианские ценности (именно на них строит свою идеологию Голливуд). Их бога зовут «О КЕЙ». На наших глазах завершается и материальная история фаустовской цивилизации: основные её тенденции, будучи продолжены в будущее, ведут к глобальной катастрофе (см. «Доклады Римскому клубу» – экологический предел природы и постмодернистский предел культуры). Западному «прогрессу» осталось жизни лет сто: он победится собственной всемирной победой. Это будет драма духа в мире техноса.
Американизированный глобальный Фауст получит в ХХI веке своего Мефистофеля – но уже не вальяжного гетевского господина, а инфернальную биоэлектронную бестию, в которой будет заключен весь грех, накопленный за годы постмодерна «золотым миллиардом». «Неправедный пусть еще делает неправду; нечестивый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр. 22: 11—12).
Иван: То, что ты сказал – очень опасно. Будь я инквизитор, сжег бы тебя на площади.
Митя: И людей ты, кажется, не очень любишь. Им бы чего попроще, поближе…
Смердяков: Я ухожу. Сейчас как раз по НТВ «Последнее искушение Христа» будут передавать. Давно хотелось взглянуть.
Федор Павлович: Да и я, пожалуй, откланяюсь. Складно ты, Алешенька, речь ведешь, но у меня сегодня ещё с одной «мовешкой» свидание. Она притягивает сильнее…
Алеша молча склоняет голову.
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
