41903 (686966), страница 4

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 4)

Книжное «добродетельная мать » в английском языке трансформировалось в общеупотребительное «virtuous mother » - добродетельная мать – абсолютный эквивалент (Johnston, Litoshick), «a mother very kind and right » - очень добрая и правильная – экспликация (Bonver) и нейтральное «good mother » - синоним (Leyvi).

В глубине души Татьяна наверняка была бы уверена во взаимности. Она предполагает, что могла бы быть счастлива с другим, и в этом предложении есть доля столь несвойственного ей кокетства; но тут же стремительность чувств в ней берет верх и выплескивается:

Другой!.. Нет, никому на свете

Не отдала бы сердца я…

«Somebody else!» - переводит Litoshick первую фразу (стилистическая трансформация). «Кто-то еще!» - звучит она на русском. Татьяна в письме делает акцент именно на Онегине, она любит именно его и никого другого. «Somebody else» же подразумевает кого-то вообще. То есть Татьяна не сможет полюбить кого-то не потому, что у нее нет сил или она уже не способна, нет, она просто не сможет полюбить никого, кроме Онегина:

То в высшем суждено совете,

То воля неба, я – твоя!

Резкий внезапный переход на «ты» - наверняка случайный, неосознанный. Татьяна и здесь – и в последующих строках – предельно раскрыта, абсолютно откровенна. К сожалению, в английском варианте нет большой разницы между «твой» и «ваш», есть общая «your» и «yours». Авторы разбираемых нами переводов, одинаково поняли различие форм употребляемых местоимений. Везде в тексте до этого момента и после Татьяна обращается к Онегину «you», то есть «ты», а в том отрывке текста, когда она в русском варианте переходит на «ты», в английском переводе получается «вы» - «yours».

Нейтральному «суждено » Johnston и Litoshick противопоставляют устаревшее «decree» (устанавливать, определять). А русскому книжному существительному устаревшей формы «хранитель » (…до гроба ты хранитель мой…) соответствует английское существительное, относящееся к юридической лексике «guardian » (опекун, попечитель). Leyvi выразил смысл этой фразы несколько по-другому, употребив американское «somber cage » - мрачная клетка ( You will destroy my somber cage), где представлена лексико-семантическая замена.

В следующих строках, почти все слова принадлежат к книжной лексике:

Ты в сновиденьях мне являлся

Незримый ты мне был уж мил…

Книжное «сновидения » все авторы передали нейтральным «dreams» и сохранили форму множественного числа. Bonver добавил наречие «oft» - часто (in my night dreams you oft appeared), которое компенсировало стилистические расхождения. Оно принадлежит к устаревшей, поэтической, диалектной форме. Нейтральное «unseen» заменило устаревшее книжное «незримый ». А книжный глагол «являлся » выступает в переводах либо общеупотребительным «came» (you came to me in dreams) Litoshick, «appeared» Bonver (in my night dreams you oft appeared) или фразеологизмом «made appearance» (you’d made appearance) Johnston, или антонимическим выражением «In dreams I see, you never fade» Leyvi.

Архаическое «чудный » (Твой чудный взгляд меня томил) - странный, чудный или непонятный [37] преобразовался в «пристальный» (staring glance - Leyvi), «сверкающий» (splendid glance - Bonver), «блестящий» (gleaming - Johnston), «чистый» (clean – Litoshick).

Наречие «давно » (Давно…нет, это был не сон…) передалось либо как «очень давно» (long long ago – Johnston, so long before - Litoshick), либо противоположное «не очень давно» (not long ago - Bonver). Leyvi же поменял смысл фразы на «все прошло» (all gone).

Ты чуть вошел, я вмиг узнала,

Вся обомлела, запылала

И в мыслях молвила: вот он!

Здесь речь Татьяны переполняется разговорной лексикой. «Чуть » передается только в значений «just» у Bonver. Litoshick использует вопросительное слово связку «when », Johnston - поэтическое «scarce » (едва). Leyvi же предпочел оставить его непереведенным дословно (you stepped inside), но зато глагол «stepped» компенсирует эту стилистическое несоответствие. Так же семантика слова «вмиг», передается сложноподчиненным предложением с придаточным времени (I knew it when you stepped inside), тогда как Litoshick использовал разговорное «right away » (тотчас). Bonver заменил наречие фразовым глаголом «got aware», а Johnston предпочел оставить его непереведенным.

Глагол «обомлела », относящийся к разговорной лексике Johnston передал поэтическим «swooned » - замирать, а Litoshick использовал переносное значение «froze » - замирать. Bonver же в своем переводе сохраняет семантическое значение, употребляя глагол «stunned » - потрясенный, ошеломленный. В переводе Leyvi мы видим подобную ситуацию. Глагол «scream » переводится как «пронзительно кричать, визжать», тогда как в оригинале произведения употреблено устаревшее «молвить», что значит «сказать, произнести» [37].

Bonver в своем переводе тоже приукрасил оригинал. Спокойное и горделивое «Вот он!..» (И в мыслях молвила: Вот он!) Bonver заменил на несдержанное и может быть даже детское «That’s him! That’s him!». Это повторение фразы напоминает ситуацию, когда группа детей нашла какого-то злостного преступника или вора. Создается даже впечатление комичности.

Строчки

Не правда ль? Я тебя слыхала!

Ты говорил со мной в тиши…

содержат разговорно-просторечную («слыхала ») и поэтическую лексику («тишь »).

Разговорно-просторечный глагол «слыхать » в переводах отображается нейтральным «heard». Существительное «тишь » имеет поэтическое выражение у Leyvi: «still» - тишина и выражено поэтическим существительным. У Johnston тоже слово «still », но уже является не существительным, а прилагательным «all was still ». Litoshick заменил его наречием «in quiet » (spoke to me in quiet). Bonver же изменил смысловое значение фразы целиком. «Ты говорил со мной в тиши» в его переводе звучит как «You spoke to me in quite voice», и дословно переводится как «ты говорил со мной тихим голосом». Здесь наблюдается явление экспликации, т.е. описательный перевод.

Устаревший глагол «услаждать » (Или молитвой услаждала) в оригинале текста относится к возвышенному стилю, а в переводах ему соответствует нейтральные «soothe » - утешать (Leyvi), «soften » - смягчать (Bonver), «mend » - утешать (Johnston), «cure » - излечивать (Litoshick). Нейтральное прилагательное «коварный» и книжное существительное «искуситель» передается в английском языке наоборот. Книжным становится прилагательное «коварный »: iniquitous – чудовищный, ужасный (Leyvi), «perfidious » - коварный (Bonver). У Johnston оно приобретает разговорный характер «vile » - отвратительный и нейтральный «treacherous » - предательский у Litoshick. И нейтральным становится существительное «искуситель »: «pretender » - «лицемер» у Leyvi, «seducer » - «соблазнитель» у Litoshick, у Bonver же заменяется существительным «характер, нрав» - «perfidious temper » (коварный нрав) и словосочетанием «agent of perdition » (посредник смерти) у Johnston. Причем существительное «perdition » - относится к устаревшей лексике и обозначает «гибель, погибель», а в религиозном значении «вечные муки, проклятие».

Воспользовались переводчики в своих текстах и латинским словосочетанием «in vanum » (в тексте - in vain), что означает «зря, напрасно». Тогда как в оригинале эта фраза передается просторечным прилагательным «пустое » (Быть может это все пустое…)

Далее общеупотребительная лексика смешивается с устаревшей лексикой поэтического стиля «отныне » и книжной «вручать » (Отныне я тебе вручаю). «Отныне » Litoshick передал идиомой «from now on » (впредь), Johnston книжным «henceforth » (впредь), Bonver заменил наречие «отныне» на словосочетание «с этого … момента » - «since this… instant », и Leyvi ограничился нейтральным «now ».

Книжный же глагол «вручать » в текстах остался непереведенным, и только у Litoshick он заменился на нейтральное «entrust» - вверять, поручать.

Словосочетание «лить слезы » передалось посредством конкретизации глаголом «weep» - плакать (Johnston), словосочетанием «shed my tears » (Leyvi), словосочетанием с прилагательным «pour bitter tears » (Bonver) и «I into tears bust », где глагол «bust » - «терпеть неудачу, провал» принадлежит к разговорной лексике и несет негативную окраску (стилистическая трансформация).

Общеупотребительный глагол «умолять » в следующей строчке переводится Leyvi существительным юридического характера «plea » - прошение, жалоба.

И далее мы читаем такие строки :

Вообрази: я здесь одна,

Меня никто не понимает,

Рассудок мой изнемогает,

И молча гибнуть я должна…

Так вот что искала Татьяна в Онегине – понимания. Онегин со своей светской пресыщенностью казался ей, юной деревенской девушке, человеком необыкновенным – а значит, способным ее понять.

Переводчики очень тонко передали чувство юной Татьяны, используя в основном книжную и поэтическую лексику, хотя автор, то есть Татьяна ограничилась общеупотребительной лексикой, за исключением разговорного глагола «вообрази». Этот глагол в большинстве случаев передался нейтральным «imagine » - «Imagine this » (Litoshick), «Imagine it » (Johnston), «You just imagine » (Leyvi). Bonver же употребил междометие «Behold!», которое переводится как «Вот! Смотри!» и придает обращению более экспрессивный характер.

Глагол «изнемогать », который в русском языке принадлежит к нейтральной лексике, у Johnston отобразился поэтическим деепричастием «swooning mind » («замирающий рассудок») и следующая строчка, состоящая из нейтральной общеупотребительной лексики, в переводе выразилась устаревшим прилагательным «dumb » - «немой» и книжным глаголом «perish » - «гибнуть»:

И молча гибнуть я должна…

Dumb I must perish…

Litoshick также употребил в этим выражении книжное «perish », а Leyvi использовал нейтральное «die ». Bonver заменил книжное «гибнуть » на поэтическое выражение «I move to deadly line ». Тогда как существительное, относящееся к высокой лексике, «взор », он перевел, как и другие переводчики, нейтральным «glance ». В английских переводах и союз «иль » («или»), принадлежащий к устаревшей разговорной лексике (Иль сон тяжелый перерви) передан нейтральным «or».

Русское междометие, выражающее сожаление, «увы » во всех переводах не нашло своего отражения.

Татьяна сама осознает ужас своего поступка, безнравственного в глазах света (но не в ее собственных!), и в заключение пишет:

Кончаю! Страшно перечесть…

Стыдом и страхом замираю…

Но мне порукой ваша честь,

И смело ей себя вверяю!

Какая сила и простота в этих словах. И вновь переход на «вы» (который уже никак не отразился в переводе)… Опомнилась, спохватилась, пожалела о собственной смелой искренности («страшно перечесть »), но – ни единого слова не исправила. Вот она – Татьяна Ларина, героиня романа.

Глагол «перечесть » относится к разговорной лексике, но в переводах он отразился нейтральными общеупотребительными «re-read » (Leyvi), «read » (Bonver, Litoshick, Johnston). Но зато Johnston при переводе нейтрального русского наречия «страшно » (страшно перечесть) употребил книжное «dread » - «страшный, ужасный».

Последнее слово в письме принадлежит также к книжной лексике – «вверять ». Нейтральным глаголом оно отобразилось в переводах Johnston – «confiding » и Litoshick – «entrust ». Bonver же придал этому глаголу другое значение «deliver » - доставлять, сдавать, а Leyvi перевел его глаголом, относящимся к лексике финансового характера – «fund » (To it my fate I boldly fund).

Характеристики

Список файлов курсовой работы