142910 (685359), страница 6
Текст из файла (страница 6)
Здесь мы имеем дело с современной ситуацией одноактной схемы ритуала, когда Я лишь кружит на месте, потерявшись в дебрях символических нагромождений - такой благотворной среде для разворачивания дискурсов. Вертикальное дистанцирование Я в ритуале редуцировано теперь до небольших трепыханий над уровнем горизонтальной плоскости, в которой осуществляет себя беспрестанное броуновское движение разнообразных я-форм.
И, наконец, третья возможность, частично проговоренная уже выше. Это ситуация, когда Я, в результате тотальной дисквалификации всех своих мест и дистанцированном отстоянии от них, или стояния в себе самом, разворачивает свою собственную интенсивную реальность; приобретает опыт, который позволяет сформулировать свое собственное отношение к миру и оставить собственный же творческий отпечаток на всех вещах этого мира.
Возможно, цель ритуала - это актуализация мифической функции сознания, без того везде и всюду сопровождающей человека. Путь к ней, открываемый ритуалом, очень сходен с традицией апофатического богословия (к ней же восходит и метод, применяемый А.Ф. Лосевым при выведении дефиниции мифа) [17], суть которой в том, что Бог не есть никакая из вещей наличного бытия. Как и определение категории мифа свершается через последовательное отграничение его от смежных, близких явлений здешней реальности и видов деятельности человека, так и сам он возможен и действителен лишь в результате отрешенного состояния от обычного хода явлений. Для нас особенно важна эта черта мифа, которую Лосев выражает термином "отрешенность". Миф есть реальность чувственная, однако же неким образом изъятая из под власти естественных законов, отрешенная от них и в этом смысле "странная и неожиданная". Лосев поясняет это на примере сопоставления с поэтической отрешенностью, которая создает новую, условную реальность. Напротив, миф сохраняет в своей сфере тот же род реальности, однако утверждает для нее иные законы и связи, иной смысл. "Действительность остается в мифе той же самой, что и в обычной жизни, только меняется ее смысл и идея" [17, 448]. Реальность мифа - определенная перегруппировка, перестройка эмпирической реальности, производимая по принципам до-рефлективного, интуитивного познания. Поскольку рефлективные, рациональные, логические и прочие сознательные акции - это уже посторонние для Я дискурсивные наслоения, то процесс индивидуации сопровождается пробуждением именно способности мифологизирования, как самого интимного, нутряного и родного для Я языка.
Намеченное выше качество мифа - отрешенность - развивается Лосевым в итоговом определении мифа как чуда, где ключевыми элементами можно считать следующие три: - в структуре чуда необходимо наличие и соприкосновение, даже совмещение двух разных планов реальности; - оба эти плана должны быть личностными и могут принадлежать бытию одной м той же личности; - один из этих планов - эмпирическое бытие личности, другой - ее "идеальное задание или состояние", ее первообраз-архетип. Подобная встреча двух типов реальности свершается в ритуале: ведь во время пребывания в священной реальности Богов, человек, по сути дела, никуда не улетучивается из эмпирической реальности, т.е. священное время ритуала совмещает эти два плана в человеке, принимающем участие в священнодействии. Также никуда не исчезают на это время вещи и события мира реального, но они преображаются, приобретают совершенно иной вид и иные качества. Дисквалификацию, избывание мира не следует понимать буквально, под сомнение ставится привычный и естественный ход вещей, но не сами вещи, которые избыть просто нельзя. Их нужно осмыслить иначе, увидеть их через изнанку своего собственного Я. Именно это, на наш взгляд, Лосев и называет чудом. Ему (чуду) присущ момент знамения, манифестации и момент удивления: "... слово "чудо" во всех языках указывает именно на этот момент удивления явившемуся и происходящему" [17, 551]. Но главное: чудо - не какое-то необычайное событие, это - "определенный метод интерпретации исторических событий" [17, 552]. Таким образом, через категорию отрешенности миф отождествляется с чудом: "Миф есть чудо" [17, 537].
Вывод из лосевской интерпретации мифа, который мы можем сделать применительно к нашей теме состоит в следующем. Ритуал предоставляет возможность отчужденного от привычного хода вещей состояния, тем самым пробуждая и интенсифицируя мифотворческую способность индивида, как единственно реального и естественного языка Я.
4. Миф и образование
Теперь настало время вернуться к проблеме, поставленной выше - соотношение мифа и идентификации, и проанализировать в каких современных идентификациях (как редуцированных формах ритуала) живет миф. И сразу же хотелось бы сузить область анализа идентификационных возможностей современного человека до сферы образования, тем более, что такое ограничение вполне правомерно: "совсем не сложно увидеть во всем, что современный человек называет обучением, образованием и дидактической культурой ту функцию, которую в архаическом обществе выполнял миф" [38, 32]. Эта функция, закрепленная за мифом и ритуалом, а точнее, инициационным ритуалом - становление духовной зрелости индивида. Лишь познав таинства посвящения, древний человек становился образованным, взрослым и полноправным членом общества.
Все эти задачи выполняет сейчас образовательная система общества нынешнего. Также как и древний человек в течение своей жизни проходил через определенное количество инициаций, современный человек с самого рождения вынужден последовательно проходить через целый ряд образовательных институтов. Существует минимум, обязательный для всех членов общества, минимум, без которого трудно рассчитывать на какой-либо успех в жизни. Но сейчас все более усиливается тенденция к увеличению этого минимума образовательных ступеней. В силу многих, казалось бы посторонних, причин все более насущной становится потребность в повышении уровня образования, непрерывном образовательном процессе, разработке новых образовательных технологий. Этот факт можно прокомментировать двояким образом. Возросшая потребность в новых образовательных возможностях свидетельствует о стремлении человека к постоянному продуцированию идентификационных объектов, его желании обрести силу и придать смысл своей жизни. Второе возможное объяснение: интерес человека к сфере образовательных услуг - это бессознательная потребность в ритуальных, инициационных моделях, необходимость оторваться от мирского, будничного времени, стремление к сакрализованным, освященным Культурой, Наукой и Обществом, формам поведения.
Оба эти объяснения, по сути, противоречат друг другу - одно говорит о желании человека закрепиться в профанном времени форм и идентификаций; другое же о его стремлении разрушить эти формы и выйти в сакральное время. Но эта противоречивость внешняя. Если воспользоваться сформулированной выше гипотезой о редукции троичной структуры ритуала до одноактного его протекания, то данное противоречие становится объяснимым. Это забвение состояния "вне пределов", потребность в дистанции, но невозможность ее пройти; это кружение на месте при полнейшей иллюзии движения вперед.
Возможно, различие между архаической образовательной моделью и современным ее вариантом будет более понятным из следующего высказывания М. Элиаде о сути инициации: "... таинство духовного возрождения состоит из архетипного процесса, который реализуется на разных уровнях и различными путями. Он задействуется всегда, когда возникает необходимость выйти за рамки одной формы существования и войти в другую, более высокую форму; или, если быть более конкретным, всегда, когда встает вопрос о духовном превращении" [38, 243].Т. е. существенный акцент делается на важность паузы между этими разноуровневыми формами, именно в этом промежутке должно произойти нечто, что преобразит человека, буквально - сделает его иным, заново рожденным. Инициация всегда связана с переживанием смерти. Но речь здесь идет о смерти по отношению к чему-то, через что нужно переступить. Суть в том, чтобы нечто изъять из себя, отказаться от чего-то, принести жертву и через это обрести какое-то новое качество существования; это всегда вертикальное движение, путь к небу.
В современном образовательном процессе не прослеживается этого "жертвенного мотива". "Формирование" и "воспитание" человека и гражданина предполагает иную стратегию. Индивид переходит из одной формы в другую максимально быстро, можно сказать, автоматически. Формируемый в этом процессе образ Я, напоминает губку, которая способна впитать и принять в себя бесконечное количество "знаний": информации, навыков, умений, впечатлений и т.д. Образование выступает как форма интеллектуального накопительства. Этот количественный аспект можно отследить буквально во всем: когда об уровне образованности человека судят по годам, затраченным на обучение, по количеству изученных учебных дисциплин, оконченных учебных заведений и пр. Человек перегружается полученными знаниями настолько, что остается уповать лишь на горизонтальное движение вперед - только бы это было движение, а не топтание на месте.
Еще раз возвращаясь к мотиву смерти как жертвы, испытания неофита в инициации, можно провести следующую аналогию - подобные пограничные состояния являются символическим выражением условий, необходимых для успешного прохождения серединной стадии ритуала и пробуждения опыта Я.
5. Школа - вуз. Смена идентификационных объектов
Рассмотренная в предыдущей главе гомогенность инициационной ритуальной практики и образовательной системы позволяет выдвинуть следующую гипотезу - период окончания средней школы и последующего самоопределения переживается современным человеком в ритуальной матрице, где этап окончания школы соответствует "отделению", "умиранию" для оставляемой идентификационной модели; свободное неформализованное состояние - "выходу за пределы"; выбор ВУЗа или другого учебного заведения, иные способы самоопределения - "соединению", "возрождению", новому рождению в рамках иной формы.
Все приведенные сопоставления достаточно очевидны, чтобы заострять на них внимание, гипотеза состоит в ином. В силу того, что проживание серединной ступени ритуала происходит на ином качественном уровне, вернее, полностью игнорируется специфика состояния, гарантирующая успешность этой практики, не может состояться реальная трансформация при переходе от одной образовательной ступени к другой, а лишь формальная смена вывесок и девизов. По сути, вчерашний школьник, поступая в какое-либо учебное заведение, присовокупляет эту модель к предыдущей, школьной, и хотя на внешнем, декларируемом уровне признается отличность новой формы, обосновываются иные возможности и предполагается другая поведенческая стратегия в рамках этой формы, на деле все обстоит иначе. Школьник, принимая на себя иную роль, иной образ, не предполагает внутреннего преобразования и остается тем же школьником, с вчерашними поведенческими стереотипами и установками. Возможно, этим объясняется внутренняя, психологическая неготовность "новообращенных" студентов к правилам и законам, организующим жизнь высшего учебного заведения. Результат налицо - из общего количества отчисляемых студентов за пять лет обучения большая часть отсеивается на первом курсе. Эта ситуация - общая для всех ВУЗов.
На наш взгляд, причина этого в уже описанном редуцировании трехчастного ритуала до одностадийного, постоянного и всеобъемлющего идентифицированного состояния (если, конечно, рассматривать смену образовательных моделей как ритуал). Хотя в данном случае этот вывод не вполне корректен. Да, современный человек оформлен и сформирован множеством объектов и это состояние почти фатально и тотально для его жизни (при всей серьезности этих слов); да, человеку доступен опыт свободы и спонтанного отдохновения Я, который ранее частично осуществлялся в ритуале, который доступен и сейчас, при наличии соответстующего желания, но также справедливо полагать, что возможен и третий вариант, некая средняя между этими двумя практиками альтернатива. Эта ситуация возможна при официальных, фундаментальных сменах объектов идентификаций (например, окончание школы и поступление в ВУЗ) или при стихийном разрушении устоявшихся пространственно-временных разметок (постперестроечная ситуация). В этих случаях индивид, независимо от своего желания и без санкции священной традиции (реальная инициация), выпадает из объемлющих его рамок в неопределенное, хаотическое состояние, которое также нельзя назвать и "выходом за пределы", поскольку отсутствует сознательная установка на проживание этого опыта. Скорее всего, именно такая переходная модель соответствует двухчастному ритуалу "отделение-соединение", лакуна между ними - это как раз и есть вынужденное, неотформатированное состояние, вынужденная свобода. На наш взгляд, можно предположить три варианта его разрешения (по аналогии с тремя формами проживания "вневременных состояний" - [см.: Часть 1, Глава 3]: - самоконструирование опыта "вне пределов", задействование внутренних резервов Я, полноценное отрешение от прошлой формы и готовность "соединения" с другой; - "выпадение" в длительное недифференцированное состояние, опасность кризисных психологических ситуаций; - неспособность переживать этот опыт, скорейший поиск нового объекта идентификации. Этот последний вариант разрешения состояния вынужденной свободы является наиболее характерным для современного общества вообще, а для молодого человека в ситуации выбора жизненного пути в частности.
6. Бессознательное и ритуал: попытка объяснения в рамках теории к.г. Юнга
Для более подробного описания ритуальной модели, мы решили воспользоваться некоторыми из идей Юнга [40], тем более, что Мирча Элиаде, на теорию которого мы опираемся, черпал из этого же источника в своих исследованиях мифа.
Начнем с центрального понятия юнгианской аналитической психологии - архетипа (о его связи с категорией мифа речь шла в первой части этой работы). То, что Юнг называл формой или структурой архетипа, задающей направления для объединения внешних содержаний (поведения, эмоций, образов) есть потребностная сфера человека. Но далеко не любая потребность становится архетипической "праформой", а лишь паталогизированная (блокированная, перенапряженная и др.).Т. е. содержание архетипа есть внутреннее отражение конкретного "напряженного" потребностного комплекса. Помимо этого, архетипом также является специфическая поведенческая активность, связанная с удовлетворением данных потребностей. Таким образом, ритуал, как идеальную модель перехода из одного состояния в другое, с полным правом можно считать архетипом.
Архетип появляется из бессознательного, оживление которого обязано полному упадку всех сознательных надежд и ожиданий. Поскольку бессознательное, по Юнгу, есть сфера предшествующая сознанию, то компенсаторное действие бессознательного призвано разрешить кризис и уравновесить эти две части человеческой психики. Этим целям предназначена трансцендентная функция, как процесс объединения противоположностей (сознательной переработки бессознательного материала), имеющий своим результатом расширение сознания, образование индивидуальности человека, раскрытие самости и переживание опыта целостности.
Если сравнивать изложенные идеи Юнга с рассматриваемой нами трехчастной формой ритуала, оказывается, что они легко совмещаются. И в этом случае описание ритуала будет выглядеть следующим образом. Стадия "отделения" характеризуется сознательной потребностью в разрядке напряжения, кризисного состояния индивида через приобретение новых идей, смыслов, возможностей и пр. Подобное перенапряжение сознательной установки опасно, следовательно, бессознательное стремится "компенсировать", снять обособленность сознания, но не исключена вероятность, что оно может занять место реальности сознания. Поэтому ритуал - наиболее удачный мотив разрешения кризисной ситуации, так как предоставляет возможность синтеза сознательной и бессознательной сторон психики. Их гармонизацию и уравновешивание осуществляет трансцедентная функция в серединной ступени ритуала. Именно здесь возможно обретение самости или приближение к этому состоянию, но в любом случае "внепредельное" состояние способствует интеграции бессознательных мотивов в сознание, расширению его возможностей и выходу в иное качественное состояние, которое завершается стадией "соединения", приобщением к новому идентификационному объекту.