91327 (679871), страница 11
Текст из файла (страница 11)
Вот что, между прочим, рекомендовал Николай Иванович в одном из своих гейдельбергских очерков нашим профессорским кандидатам:
«При научных занятиях метод и направление — вот главное. А этому из одних лекций не научишься, из книг также. Не отыскав верного метода, не найдя направления, растеряешь множество времени и сам растеряешься. Найти то и другое может только талант. В реальных науках они в наше время уже то, что они должны быть. Будь профессор хоть бы немой, да научи примером на деле настоящей методе занятия предметом, — он для науки для того, кто хочет заниматься наукой, дороже самого красноречивого оратора.
Покажите образованному в самом ограниченном масштабе на какой-нибудь частичке науки только на самом деле метод и механизм, каким современная наука доходит до её результатов,— и остальное он добудет всё сам, если он действительно ищет знания».
В начале XX столетия, спустя почти полвека после высказываний Пирогова по университетскому вопросу, передовые деятели тогдашней русской высшей школы в своих требованиях реформы опирались на статьи Николая Ивановича. То же самое наблюдается в статьях о постановке дела в средних и низших учебных заведениях.
К первым месяцам пребывания Николая Ивановича в Гейдельберге относится его поездка к Гарибальди по просьбе русских учащихся. В августе 1862 года знаменитый итальянский патриот-революционер был ранен стрелками итальянского короля в сражении при Аспромонте. Взятый в плен, он был, несмотря на рану, посажен итальянским королём в крепость за то, что хотел освободить родину от немецкого ига. Вскоре, однако, Гарибальди был королём «помилован» и отправлен для лечения в Специю.
Всё прогрессивное человечество интересовалось состоянием здоровья героя. Волновались по этому поводу и русские студенты в Гейдельберге. Они-то и устроили поездку Николая Ивановича к знаменитому больному. Как сообщал в Петербург профессорский кандидат Л. Н. Модзалевский, ездивший вместе с Пироговым к итальянскому народному герою, Николай Иванович осмотрел рану Гарибальди, нашёл пулю, «...которую прежде не подозревали, перевёл больного из тесной и душной комнаты в другую и советовал ему совершенно оставить Специю, что тот и сделал. Пирогов явно помог генералу, недавно получил от него письмо и карточку. Все русские были в восторге от решимости Пирогова, так как к этому примешивалось кое-что политическое. Министр наш, получив письмо Пирогова, побежал к государю с докладом».
Письмо, о котором говорит Модзалевский, найдено мною в архиве министерства просвещения. Оно послано Пироговым министру вместе с подробным медицинским отчётом об осмотре раны Гарибальди. Отчёт был тогда же опубликован в «Петербургских ведомостях» и оттуда, в переводе, перепечатан во многих западноевропейских газетах. Письмо и отчёт Пирогова помечены 5 ноября н. ст. Приведу здесь из обоих документов наиболее существенное, относящееся к взглядам гениального русского хирурга на лечение пулевых ран вообще и раны Гарибальди в частности. Оно также характеризует разницу в отношении к больному русского и зарубежных учёных.
Рассказав о том, что делали итальянские врачи до его приезда, Николай Иванович писал: «Я бы никак не решился одобрить исследование раны пальцем, ни к чему не ведущее, по моему убеждению, и даже вредное для больного... я мог действовать совершенно независимо и выразить моё мнение вполне откровенно».
В подробном отчёте Пирогов описывает свои два свидания с героем и состояние его здоровья: «31 октября я увидел эту знаменитую рану. За 2 дня предо мною осматривал её Нелатон, за день была консультация 17 итальянских врачей. По утру 31-го я осмотрел раненую ногу генерала один... Неприятно поражает врача контраст хорошо сохранившегося бюста с болезненною худобою конечностей. Под тёплыми одеялами лежат исхудалые ноги. Этот контраст обыкновенно встречается у людей, сделавших быстрый переход от деятельной, подвижной жизни к постели и бездействию. Этот контраст не так страшен, как кажется; тем не менее он указывает врачу, на что он должен обратить внимание при лечении таких больных. Для них свежий воздух и движение тела, хотя бы пассивное, составляет условия жизни и успеха в лечении, особливо, когда дело идёт о наружном повреждении.
По моему обыкновению, я приступил к осмотру раненой ноги не иначе, как при сравнении её с здоровою. Оказалось, что и здоровая не совсем здорова».
Дальше Николай Иванович объясняет, почему он не считал нужным исследовать рану пальцем или зондом. Свойство раны Гарибальди было и без того ясно русскому учёному.
«Разве недостаточно здравого смысла, чтобы сказать с положительной точностью, что пуля — в ране, что кость повреждена, когда я вижу одно только пулевое отверстие, проникающее в кость; когда узнаю, что пуля была коническая и выстреленная из нарезного ружья; когда мне показывают куски обуви и частички кости, извлечённые уже из раны; когда я нахожу кость припухшею, растянутою, сустав увеличенным в объёме. Неужели можно, в самом деле, предполагать, что такая пуля и при таком выстреле могла отскочить назад, пробив кость и вбив в рану обувь и платье?
Может ли такое предположение хотя на одну минуту привести в сомнение мыслящего человека? Но если, с одной стороны, присутствие пули в ране Гарибальди и без зонда несомненно, то, с другой стороны, зонд, не открыв её в ране, нисколько бы не изменил моего убеждения. И действительно, больного уже не раз зондировали, а пули не отыскали. То, что ощупал зондом Нелатон, при всём доверии к знанию этого хирурга, не увеличивает и не уменьшает ни на волос убеждения, основанного на признаках более верных, чем индивидуальные и кажущиеся ощущения. Другие врачи вводили зонд в рану и прежде, и после Нелатона, а пули не нашли.
Наконец, не в одном материальном отношении считаю я зондирование Гарибальди покуда бесполезным и даже вредным; оно может сделаться вредным и в нравственном отношении, если поколеблет доверие больного...
Всё искусство врача состоит в том, чтобы уметь выждать до известной степени. Кто не дождавшись и слишком рано начнёт делать
попытки к извлечению, тот может легко повредить всему делу; он может наткнуться на неподвижную пулю, и попытки извлечения будут соединены с большим насилием... Кто будет ждать слишком долго, тот, напротив, без нужды дождётся до полного образования нарыва, рожи и лихорадки...
Мой совет, данный Гарибальди, был: спокойно выжидать, не раздражать много раны введением посторонних тел, как бы их механизм ни был искусно придуман, а главное — зорко наблюдать за свойством раны и окружающих её частей. Нечего много копаться в ране зондом и пальцем...
В заключение скажу, что я считаю рану Гарибальди не опасной для жизни, но весьма значительною, продолжительною... Правда, уже и теперь слышались голоса о необходимости отнятия члена; но эти грозные мысли произошли, мне кажется, не столько от серьёзных научных убеждений, сколько от закулисных или, лучше, запостельных обстоятельств.
И больной Гарибальди точно так же, как и здоровый, не перестаёт быть предметом действий различных партий. Что же мудрёного, если и раненая нога служит предметом национальных увлечений, надежд и опасений. Покуда все почитатели его могут быть спокойны; ни жизнь, ни нога его не находятся в опасности.
Но не нужно предаваться и излишнему оптимизму. Пулевая рана вблизи сустава и с нарушением целости сустава с повреждением кости и с присутствием пули в кости, несмотря на геройский стоицизм больного и крепость его сил, всё-таки дело нешуточное. Оно требует со стороны врачей большой осмотрительности и зоркости наблюдения».
Руководство занятиями профессорских кандидатов, статьи по университетскому вопросу оставляли энергичному Николаю Ивановичу достаточно времени для работы над «Военно-полевой хирургией». В течение года он обработал весь свой материал и в 1864 году выпустил в Лейпциге, на немецком языке, «Начала общей военно-полевой хирургии». Прежде чем говорить о содержании этого труда, являющегося в наши дни руководством для работников военно-медицинского дела, надо на основании найденных архивных документов рассказать вкратце историю его создания.
Гениальному русскому учёному пришлось выпустить впервые свой классический труд по военно-полевой хирургии не на родном языке потому, что частные отечественные издательства не решались выпустить большое по объёму специальное сочинение. Сообщая в январе 1864 года министру Головкину, что один лейпцигский книгопродавец предложил издать за свой счёт курс военной хирургии, Николай Иванович писал, что сначала он «было не решался» на это.
Но «трактата Общей хирургии до сих пор еще нет и на немецком языке». Между тем «для военных врачей именно Общая хирургия, применённая к военно-полевой практике, дело очень нужное». А так как немецкий язык был тогда самым распространённым среди врачей всего мира, в том числе и русских, то Пирогов решил пока что выпустить свою книгу на немецком языке. Однако «если бы у нас, в России, разделяли» мнение автора о необходимости такой книги и если бы явились «желающие её издать», то Николай Иванович «без замедления» подготовит к печати русский текст.
Пирогов полагал закончить работу в короткий срок, но тема увлекала его, и составление «Общей военно-полевой хирургии» затянулось. Сообщая министру о занятиях по руководству молодыми русскими учёными, Николай Иванович говорит о своём специальном труде: «Занятия мои почти в течение целых 8 месяцев состояли преимущественно в составлении моей военной хирургии. Хотя этот труд и не может быть отнесён к исполнению моих прямых обязанностей, но я считал окончание его нравственною обязанностью в отношении той науки, которой я занимаюсь с успехом более 35 лет моей жизни. Сидячая жизнь в течение этих 8 месяцев так расстроила моё здоровье, и без того не крепкое, что я после того едва мог оправиться через 4 месяца». «Впрочем,— добавляет Пирогов,— я не считаю потерянным и этого времени для исполнения моей прямой и официальной цели». И это, конечно, не было отпиской чиновника.
Выпустив свой труд на немецком языке, гениальный хирург поспешил ознакомить с ним врачей, читавших только по-русски. Так как отечественных издателей не находилось, то Головнин устроил через своего приятеля, министра финансов М. X. Рейтерна, ссуду в 2 500 рублей для издания книги. Только после этого военно-медицинское ведомство сообщило Николаю Ивановичу, что оно приобретет весь тираж русского издания. Таким образом, ссуда была казне возвращена.
Пирогов обработал текст и отпечатал книгу по-русски (часть I вышла в 1865 году, часть II — в 1866 году). В предисловии Николай Иванович пишет: «В 1864 году я издал в Германии «Начала общей военной хирургии» на немецком языке. Моя книга нашла себе читателей. В 1865 г. я решился издать «Начала военно-полевой хирургии» и для русских врачей. Это не есть перевод с немецкого. С моей стороны было бы непростительно предлагать соотечественникам перевод, сделанный мной, и моей же книги. Напротив, немецкий текст есть перевод с русского. Материалы и все данные были составлены по-русски... Но для русских врачей я счёл необходимым дать моей книге вид руководства, и для этого изложил гораздо подробнее результаты, добытые современною хирургией других стран в последние три войны». Благодаря министра просвещения (в письме от 29 марта 1865 года) за содействие в издании книги, Пирогов заявляет, что для русских врачей он написал «несравненно более обработанную и полнейшую» книгу.
«Я принадлежу к ревностным сторонникам рациональной статистики,— пишет дальше Николай Иванович в предисловии к «Началам общей военной хирургии»,— и верю, что приложение ее к военной хирургии есть несомненный прогресс. Я уверен, что без учения об индивидуальности... невозможен и истинный прогресс врачебной статистики... По моим понятиям, эта наука сделается тогда только рациональною и приложимою (к практике), когда разъяснится, какую роль играет личность больного в каждом данном случае...
Из моей книги (читатель) не может не убедиться, что я верю в гигиену. Вот где заключается истинный прогресс нашей науки. Будущее принадлежит медицине предохранительной. Эта наука, идя рука об руку с государственною, принесёт несомненно пользу человечеству...
Я решился возобновить в памяти прошлые впечатления, разобрать скопленный и уже было заброшенный материал, напомнить и Европе, и русским врачам, что мы в Крымскую войну не были так отставшими в науке, как это можно бы было заключить из нашего молчания...
Я назвал мою книгу «Военно-полевой хирургией» потому, что в ней говорится только о предметах, занимающих военного врача и в военное время».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
