75619-1 (670042), страница 2
Текст из файла (страница 2)
Из сохранившегося труда Агреция, грамматика IV или V в., «О правописании, свойстве и различии слов» становится понятным, что в грамматических школах занимались лексическим и этимологическим толкованием слов. Подобные штудии становились очень важным направлением учебной деятельности из-за порчи латинского языка варваризмами и солецизмами (синтаксическими ошибками). Даже лучшие писатели утрачивали чистоту и правильность слога, забывая об их долготе и краткости, а лучшие поэты, порывая с классикой, увлекались неологизмами. Грамматик Агреций объяснял синонимы и различия в значении слов, звучащих одинаково. Он давал примеры употребления слов, апеллируя к латинским классикам: Цицерону, Горацию, Теренцию, Титу Ливию, а, комментируя сложные фрагменты, приводил исторические, мифологические, географические объяснения [27].
Преподаватели греческой грамматики, изучавшейся также в «средней» школе, вводили учеников в тонкости греческого языка, учили плавной и мягкой эллинской речи (Aus. Profes. 8, 11). Количество греческих грамматиков уже в IV в. начинает сокращаться. По мнению С.В. Ешевского, в Массилии, главном центре греческой образованности, к V в. остались только латинские риторы и грамматики [28]. Однако, в некоторых школах: Лугудуне, Бурдигале, Бордо -греческий язык, как и раньше, преподавался. Авзоний мог писать макаронические стихи («К Аксию Павлу, письмо двуязычное») на смеси латинского языка с греческим, вставляя много греческих фраз различных стихотворных размеров. Аполлинарий Сидоний знал греческий очень хорошо. Он даже перевёл с языка орининала сочинение греческого писателя II - III вв. Филострата Старшего «Жизнь Аполлония Тианского» (Epist. VIII.3). Некоторые выдающиеся представители галльской интеллигенции: Леон Нарбонский, Лампридий, Маммерт Клавдиан - в совершенстве владели греческим. Аполлинарий Сидоний, упоминая своих друзей из галльской знати, не жалеет лестных слов для восхваления их эрудированности, образованности и уровня владения греческим языком. Так, познания в греческой истории Консентия Старшего из Нарбона были настолько совершенны, что, с его слов, гремящий Гомер и стремительный Геродот не смогли бы сохранить первенство («Похвала Консентию» [29]. 135), а при появлении его на аттической сцене смолкли бы Софокл и Еврипид (там же. 127). Консентий II вёл «двуязычные» переговоры с Феодосием Младшим в Византии, и его «округлой» греческой речи рукоплескали византийцы (там же. 230-240).
Таким образом, лучшие традиции в организации «среднего» образования сохранялись в Галлии и в V в., хотя, как мы отметили, некоторые изменения всё же были заметны современникам. Они относились, как правило, к технике владения греческим языком, который начал терять своё значение в интеллектуальной среде после нарушения территориальной целостности Римской империи и оформляющемся разделе латиноязычной Западной Римской империи и гре-коязычной - Восточной (395 г.).
С дидактикой грамматических школ и их психологической атмосферой знакомит нас Авзоний в послании «К внуку своему, Авсонию, об отроческом учении». Внук поэта, видимо, боялся приступать к обучению у грамматиков, зная об их несдержанности и злоупотреблении физическими наказаниями. Действительно, рукоприкладство имело место в школах второй ступени, и Авзоний не желает скрывать правды от своего маленького внука. Характеризуя грамматиков, Авзоний отмечает, что учитель «грозен», «мрачен и стар, и голос его неприветлив», на челе у него «угрожающе морщатся складки», и даже седины его кажутся «свирепыми» (13 - 15). Он не старается утаить и того, что питомцы грамматических школ нередко слышат «свистящие удары», видят «открытые розгам спины», жезл тростяной и «бич, до поры притаившийся в кожаных ножнах» (25, 29 - 30). Видимо, сильно врезались в память самого старика Авзония скрипящие от дрожи учеников скамьи и его неподдельный ужас и страх, нежелание утром идти в школу, раз он решил поделиться этими своими детскими переживаниями с внуком. (31 - 32). Вряд ли мальчика могли успокоить слова деда, брошенные мимоходом, что можно забыть о страхе, хотя бы раз увидев учителя добрым (16). Не боясь и себя скомпрометировать в глазах потомков, Авзоний вынужден признаться внуку, что когда он сам работал грамматиком, его «ласка» по отношению к «непокорным» ученикам сочеталась с «острасткой» (70), потому что «они безо всякой склоняли охоты шею под тяжкую власть, и губу от узды воротили» (77 - 78). Опытный преподаватель, Авзоний, советует малышу не поддаваться малодушию, «услышав властный учительский крик», и не пугаться «немилой строгости» (3). Через эти способы постижения науки прошли десятки поколений, в том числе и его дед, и дядя, а также его отец и мать.
Призывая внука подумать о блестящей карьере адвоката, ритора, государственного чиновника, о чести консула, Авзоний пытается ему внушить, что слава и успех даются только тем, кто «тернистой тропою красноречия» следует ввысь (43), помня, что от горького корня появится сладкий плод (73).
Далее Авзоний, уже не как родственник, а как известный ритор, даёт советы внуку, с каких произведений надо начинать процесс обучения и какие приёмы использовать для достижения успеха в «учебной упряжи» (12). В основе постижения тайн грамматики, по мнению Авзония, находятся не подвластные времени творения «отца "Илиады"» и «немеркнущего» Менандра (46 - 47). Далее наступает черёд «лирного Флакка» (Горация) и «Мароновой песни» (Вергилия), комедий Теренция и двух исторических произведений Г.Саллюстия Криспа, «Заговора Катилины» и «Истории» (56 - 65). «Трагические фразы» и «песнопения для лирной игры» (53 - 54), т.е. греческие трагедии и лирику, видимо, изучали в последнюю очередь, как это следует из текста поэмы Авзония.
Авзоний вводит нас в методику обучения в грамматических школах, когда даёт советы внуку об организации процесса изучения названных произведений. Их надо громко и с расстановкой читать, чтобы понять продуманный ритм произведений и прояснить для себя смысл неизвестных слов, увидеть «отборный слог отчего языка» (57 - 58). Помимо чтения, Авзоний рекомендует внуку выучивать произведения наизусть (5), что обычно практиковалось в грамматических школах для развития памяти и демонстрации в нужный момент своей эрудиции.
Далее Авзоний наставляет внука учиться «с лёгким сердцем», т.е. с удовольствием, не забывать о необходимости чередования «времени занятий и времени досуга» (4).
Таким образом, из послания Авзония к внуку следует, что грамматическая школа закладывала фундамент риторической образованности. Она учила бережно и внимательно относиться к слову, формировала навыки исследовательского труда и культуру речи, развивала интеллектуальные способности учащихся. Степень сложности видов работы, связанных с восприятием информации в текстах, комментариями и интерпретацией, соответствовала возможностям учащихся. Серьёзное обучение искусству речи, как и приобщение к наукам, по мнению Авзония, было возможно, только когда «юность покажется на пороге» (73 - 74), т.е. в риторической школе.
Главным предметом на третьей, высшей ступени обучения, была риторика - искусство красноречия. С.В. Ешевский утверждает, что риторика приобрела в Галлии особое значение в «связи с отличительными особенностями кельтского национального характера: лёгкостью речи, плодовитостью воображения, любовью к эффектности» [30]. Первая латинская риторическая школа в Риме была открыта именно галлом в I в. до н.э [31]. Галлия дала наибольшее количество преподавателей риторики. Панегирик как один из видов прославляющего красноречия также получил особое распространение именно в Галлии. Панегириками императору Юлиану и префекту Галлии Саллюстию Секунду прославился учитель Авзония Латин Алким Алетий (Profes. 2, 22 - 24).
Курс занятий в риторической школе распадался на три, тесно связанные между собою области: теорию красноречия, устный и письменный анализ текстов, самостоятельные выступления.
В теорию красноречия входило учение о подаче материала и аргументации; учение о расположении материала во вступлении, изложении обсуждении, заключении; учение о трёх стилях - высоком, среднем и низком - и о трёх средствах возвышения стиля - отборе слов, сочетании слов и фигурах слов; учение о запоминании и исполнении речи [32].
Авзоний, наш главный информатор о высших школах Галлии, подробно не останавливается на теории красноречия, видимо полагая, что для его современников, выходцев из этих школ, подобная информация не представляет никакого интереса. Только в «Грифе о числе три» он упоминает об «отлично знакомых» ему трёх временах, трёх лицах, трёх родах; «трёх степенях сравнения, девяти стихотворных стопах, триметрическом стихе, всей грамматике и музыке» [33], что исключает всякие сомнения в его хорошей теоретической подготовке, связанной с обучением в высшей школе.
В предисловии к «Технопегниям», или к «Шуткам ремесла», Авзоний замечает, что в его коротких стихах нет места ни красноречию, ни разработке чувств, ни вступлениям, ни повторениям, ни заключениям, ни иным приёмчикам, которые в одну строчку попросту не поместятся [34]. Анализируя эту фразу, мы можем сделать вывод о том, что любая речь, которую разрабатывали студенты на занятиях, должна была состоять из вступления, повествования, доказательства, заключения. Это была обычная, стандартная структура риторической «диспозиции». Кстати сказать, многие стихи Авзония несут отметину хорошо выученных и отработанных в риторической школе правил построения речи. Они начинаются прологом («Действо семи мудрецов»), обращением к адресату («Распятый Купидон», «Гриф о числе три»), предисловием («Технопег-нии»), вступлением (сборник «Эпиграммы»; «Вступление к эпиталамию»). Чёткость и стройность изложения, вместе с разбивкой на части, присутствует даже в шутливых стихах Авзония, например, в «Свадебном центоне». Выводами, подведением итогов, заключением обозначается конец повествования (к примеру, «Заключение» к «Технопегниям»).
В своих литературных работах, включая и письма, Авзоний применяет различные стихотворные размеры: дистихи, латинский и греческий гекзаметр, ямбы, гендекассилабы и др. В одном произведении он искусно может применять различные размеры. Например, в «Молитве ропалической» он использует гекзаметры, состоящие из 1-, 2-, 3-, 4— и 5- сложного слова, которые создают впечатление «палицы», утолщающейся к концу. Отсюда и название стихотворного размера, - «ропалический» [35]. Ради забавы Авзоний может позволить себе использовать редкие размеры для 11-сложного стиха [36].
Этим «экзотическим» знаниям в области поэзии он, видимо, был обязан своему учителю - ритору Луциолу, который «законы стиха объяснял» и «ритмам учил» (Profes. 3,3- 4).
Авзоний обладал познаниями и в области лингвистики, различая долгие и краткие звуки («К Феону, при получении от него яблок и стихов»), и в сфере стилистики, используя «слог красноречия тройной: возвышенный, скромный и третий, тканный из нитей простых» («Гриф о числе три». 65 - 66).
Объяснение теории языка и стиля требовало высокой квалификации у преподавателей, глубоких знаний, многолетнего опыта. Не случайно поэтому большинству риторов Бурдигалы и Толозы Авзоний даёт определение «учёный» (Profes. 3, 1; 4, 16; 5, 1; 25, 9), некоторых он награждает эпитетом «образец учёности» (2, 8). Характеризуя личную жизнь преподавателей, он отмечает, что они были счастливы «среди наук» (5, 19), преуспели в науках (7, 9), и с их смертью «наука потеряла свой плод» (6, 44 - 45). Эти фразы красноречиво свидетельствуют о том, что профессора серьёзно занимались теорией красноречия и делились своим мастерством со студентами на занятиях. Сам Авзоний, проработав не один десяток лет ритором, овладел глубокими познаниями в теории красноречия. Он упоминает имена Эмилия Апра - грамматика-комментатора II в., Теренция Скавра - автора учебника по грамматике II в., Валерия Проба - одного из самых знаменитых филологов I в. и их прославленных предшественников: Зенодота (III в. до н.э) и Аристарха (II в. до н.э) - александрийских грамматиков, а также Варрона (I в. до н.э), сочинения которого были главным пособием для грамматиков («О себе». 20; Profes. 13, 3; 20, 7 и 9).
Аполлинарий Сидоний, как и Авзоний, никогда не утаивал своей великолепной образованности и использовал любую возможность, чтобы продемонстрировать свои познания в области риторики. В «Похвале Консентию» он перечисляет многочисленные размеры, которые и он, и его друзья используют при написании стихов (гекзаметры, пентаметры, трёхмерные трохеи, дактиль, спондей, одиннадцатисложник - 22 - 27); в «Послании о замке Понтия Леонтия» [37] он сообщает, что, как и его кумир Стаций, не любит двустишия или четверостишия, но, следуя науке поэзии Флакка, «расширяет свой предмет, вставляя пурпурные лоскутья общих мест» (5).
Ознакомившись с теорией ораторского искусства, студенты приступали к разбору образцовых сочинений, прежде всего, речей Цицерона, к которым добавлялись поэмы Вергилия и трактат Квинтилиана «Воспитание оратора».
Затем наступала очередь самостоятельных декламаций на заданные темы, т.е. ораторских упражнений.
В риторических школах, как в западных, так и восточных провинциях Римской империи, с момента их возникновения существовало 12 «прогимнасм», т.е. подготовительных упражнений: 1. пересказ басни на традиционные эзоповские сюжеты: 2. рассказ на мифологическую тему; 3. хрия - изречение, тезис, мысль с обстоятельным анализом; 4. гнома - сентенция, формулировка общепринятых положений, объяснение смысла нравственных и назидательных изречений; исследование правдоподобности общеизвестных легендарных событий с последующим утверждением или опровержением; 6. сочинение на общие места или типы; 7. похвала; 8. энкомия - порицание; 9. сравнение; 10. этопея - декламация от имени исторического лица или литературного персонажа, воссоздающая его характер, настроение; 11. экфрасис - описание личностей или предметов, памятников архитектуры и искусства; 12. положение - размышление об общем или общеизвестном вопросе [38].