15051-1 (667540), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

Вот, вроде и весь список имеющихся альтернатив Колесу. Для некоторых вести образ жизни из вышеприведенного списка естественно, но для того, кто жил "нормально" и решит "освободится" и подыскать себе что-то из этого радикального меню - для него новый образ жизни потребует и мужества, и зажатой в кулак брезгливости, и, наконец, готовности уменьшить свою предполагаемую продолжительность жизни - алкоголик сопьется, наркоман, погибнет от передозировки, свободный художник превратится в алкоголика или наркомана, бомж умрет от чахотки в следствии переохлаждения, террориста убьют спецназовцы при попытке к бегству, агента спецслужб, даже если он только литературный герой, могут выследить наркобароны или вражеские контрразведчики. Хорошо сказал об это Б. Марков: "Негативное - это не трансцендентное. Даже запрещенное, оно всегда с нами. Но попытки прямо предъявить и таким образом убедиться в его существовании или своеобразные "экскурсии" из одной зоны в другую приводят путешественников к странному выводу, что "свое" лучше и привычнее чужого, что за границей обыденной жизни в состоянии праздничной эйфории нельзя находиться слишком долго, ибо от нее болит голова, и поэтому всегда так тянет возвратиться к себе домой, в привычную колею быта и работы." (Марков Б.В. Храм и рынок. с. 250) И еще трудность: у современного радикализма, в отличии от радикализма начала прошлого, ХХ, века, есть большие проблемы с какой бы то ни было общественной применимостью. Социалистические идеи, бродя в западном обществе и имея серьезную популярность, если и не приводили к построению социализма непосредственно, то все- таки создавали почву для определенных политических мер - тут и опыты по национализации промышленности, и развитие системы социального обеспечения, и реформы в области трудового и профсоюзного законодательства и бог знает, что еще. Современный радикализм, может стать столь же популярным, как социализм когда то, но, в отличие от него, ничего позитивного в политику привнести не может, ибо он является настоящим нигилизмом, отрицает всякое общество, да и сам стоящий за обществом божественный принцип про "в поте лица своего". Единственное, что может сделать правительство, которое станет считаться с современным радикализмом - это на общественный счет кормить миллион бездельников, решивших сойти с накатанных и закольцованных рельс.

II.

Протестуя против повседневности и ее законов, новый радикализм в качестве отдельной темы протестует против денег и их власти. Современный радикализм носит ярко выраженный антиплутократический характер, но эта нелюбовь к финансам не имеет отношения к старому социализму, мечтавшему об общественном переустройстве, и о снижении роли денег в жизни общества. Новый радикализм иногда мечтает по старинке и об этом, но в общем главное для него - это снижение роли денег в жизни не общества , а индивидуума, в изгнании денег из сферы человеческих мотивировок. Дело же в том, что деньги играют роль такого инструмента, которые привязывают человека к скучному колесу повседневности. Человек впрягается в колесо повседневного труда, потому, что ему нужны деньги.

Надо сказать, что в современной культуре практически не встретишь филиппик, направленных против власти денег - в отличии от начала двадцатого века, когда Горький писал о "желтом дьяволе", и когда публицистика вводила в оборот выражения типа "мир чистогана". Но в тоже время, эта тенденция свидетельствует отнюдь не о том, что власть денег уменьшилась, а о том, что люди с ней свыклись. Весьма проницательно замечание французского социолога Московичи: "Современный роман, как и наука не интересуется деньгами. Он более не упоминает среди побудительных причин, заставляющих героев трепетать, ренты, доходы и мечты о богатстве. Богатство более не помогает соблазнять женщин или мужчин, обуздывать их порывы или отвращать их от любви и брака с тем, чтобы бросить их в объятия другого или заставить охладеть к старым друзьям... Но переход в литературе от беспрерывных рассуждений о деньгах к полному молчанию является признаком перехода от осознания открытия к банальности бессознательного. Все говорят об этом и здесь нечего добавить." (Московичи С. Машина, творящая богов., М., 1998, с. 365-366) Добавим от себя, что данное замечание Московичи практически не учитывает голливудский кинематограф, откуда "ренты, доходы и мечты о богатстве" никогда и никуда не уходили.

Но если о власти денег в западной культуре еще можно рассуждать, то в культуре постперестроечной России их власть стала катастрофической и безудержной. Вот замечательное зарисовка, принадлежащая самому модному современному российскому писателю, Виктору Пелевину: "Часто бываешь - говоришь с человеком и вроде нравятся чем-то его слова, и кажется что есть в них какая то доля правды, а потом вдруг замечаешь, что майка на нем старая, тапки стоптаны, штаны заштопаны на колене, а мебель в его комнате потертая и дешевая. Вглядываешься пристальней и видишь кругом незаметные прежде следы унизительной бедности, и понимаешь, что все сделанное и передуманное в жизни не привело его к той единственной победе, которую так хотелось одержать тем далеким майским утром, когда, сжав зубы, давал себе слово не проиграть, хотя и не очень еще ясно было, с кем играешь и на что. И хоть с тех пор это вовсе не стало яснее, сразу теряешь интерес к его словам, и хочется сказать ему на прощание что-нибудь приятное, и уйти поскорее, и заняться наконец делами."( Пелевин В.О. Generation "П". М., 1999, с. 272-273)

Историки будущего, в том случае, если в этом будущем порядки будут иные чем сегодня, возможно воспримут это пассаж Пелевина за сатиру, и следует уверить этих предполагаемых "потомков" что это никакая не сатира, а зафиксированное писателем наитончайшее социально- психологическое наблюдение. Надеюсь, что такие наблюдения будут зафиксированы более реалистичными авторами, и это подтвердит его точность.

Что-то подобное, я впрочем где то уже читал, но речь там шла не о деньгах... "Ломанного гроша не стоит для Ницше самая глубокомысленная истина, если к ней пришел человек с обложенным языком и дурным запахом изо рта, сиднем сидящий за своим письменным столом. Пусть мускулы побыстрее погонят по телу оживившуюся кровь, пусть научится глубоко дышать грудь, пусть много кислорода прихлынет к мозгу ,пусть "веселым" станет кишечник, - вот тогда с этим человеком можно будет и побеседовать." (Вересаев В.В. Живая жизнь. М., 1999, с. 346) В сущности, и Пелевин и Ницше имею ввиду одно и тоже: лишь сильный знает истину: если ты такой умный, то где твои деньги?. Только понятие силы с тех пор изменилось. Воистину, важные перемены произошли со времен Ницше - денежное могущество заменило биологическое здоровье на должности критерия истинны. Именно постперестроечная российская культурна наиболее наглядным образом иллюстрирует высказывание Московичи: "Деньги - это наш Сократ. Платон говорил о философе, своем учителе: "Что подумал бы Сократ о том или ином вопросе?" Точно также, как только мы видим предмет или слышим о нем, мы спрашиваем: "Сколько он стоит?" (Московичи. С. Машина, творящая богов, с. 371)

Советская поговорка, которая выдавалась за высказывание зажиточных и любвеобильных уроженцев Кавказа гласит: "Было бы здоровье, а остальное купим". Для тех времен, когда это присловье появилось, оно знаменовало собой важные социальные изменения, постепенный переход военизированного и державшегося на тюрьме и убийствах советского общества под власть денежного хозяйства. Некогда грозные административные и образовательные высоты оказалось можно взять с помощью денег. Купить, оказалось можно и вузовский диплом, и московскую прописку, и жилье, которое раньше распределяло лишь государство, и даже заречься от тюрьмы, от которой казалось, никому нет спасенья. Но нам здесь интересно другое: народная мудрость указывает на сферу здоровья как на единственную область, находящуюся вне власти золотого тельца. Вот она, цитадель бессребреников, этакая Спарта - единственный в древней Греции город, где были запрещены деньги. С тех пор однако, Спарта пала. Оказалось, что и здоровье можно купить. Здоровье покупается хорошим образом жизни, правильным питанием, экологически чистыми продуктами, сауной, бассейном, тренажерами, теннисными кортами, массажем, дорогими врачами - а все это, в совокупности, стоит немало денег, и для стран СНГ пользование этими благами цивилизации пока требует доходов выше среднего. Но главное - перемена в психологии: отныне нет НИЧЕГО, чтобы нельзя было купить за деньги.

Речь идет о глобальных переменах в социальном мировоззрении человечества, произошедших за последние 100 -150 лет. В 19 веке о власти денег высказывались весьма радикально, но все-таки крестьянский образ жизни порождал людей с отменным здоровьем, и этими народными типами попрекали богачей, что в России, что во Франции. С тех пор многое переменилось: богачи занялись спортом, чтобы наслаждаться сельской жизнью лучше иметь дачу или ранчо. Теперь И ЗДОРОВЬЕ КУПИШЬ. Роскошь и излишества, которые литература начиная с античных времен бичевала как порочность, в двадцатом веке преобразовались и модернизировались, излишество стало гигиеничным, роскошь - практичной и рациональной. Итак, современный радикализм преследует две цели: вывести человека из под власти денег и вывести его из социального колеса, которое делает жизнь однообразной и безысходной. Идеология нового радикализма не сможет быть оригинальной - трудно сказать что -то новое об уходе из мирской суеты, если уже тысячи лет начиная с Будды и Диогена об этом только и мечтают все самые известные и авторитетные представители человечества. Но зато никто не упрекнет её в непрактичности и оторванности от жизни, в том, что она создана не знающими реальной действительности теоретиками. Ибо трудно себе представить даже самого зашоренного интеллектуала, которому бы не пришлось испытывать дискомфорт от пронизывающих все вокруг власти денег и от необходимости впрягаться в колесо будничности.

III.

Идеология современного радикализма, в ее чистом, не лицемерном виде, в общем-то не осознана и самими радикалами, хотя нет правил без исключений. В связи с этим хотелось бы обратить внимание на очень любопытную книгу Алексея Цветков "Анархия non stop". Цветков - московский художник и литератор, сделавший экстремизм своей профессией, при этом экстремизм не религиозный, не социальный, не политический, не национальный, а экстремизм вообще, экстремизм как таковой. Биография Цветкова подтверждает, что он революционер на самом деле, а не только на бумаге. Этот "писатель" кидал бутылки в дом где жил Ельцин, защищал Белый дом от ельцинских танков, несколько раз дрался с милицией, один раз получил от ОМОНа сотрясение мозга, закидывал кого-то тухлыми яйцами, и вообще боролся с социумом, не шутя. Правда "экстремизм вообще" (Цветков называет его то "политическим дзеном", то "новым анархизмом") может принимать форму и политического, и национального и религиозного экстремизма - но это все будут лишь маски, которые необходимо одевать, но которым не надо придавать решающего значения. Восстание - пишет Цветков, - происходит под любыми флагами, флаги несут на баррикады те, кто не может принять чистой и абсолютной необходимости восстания." (Цветков А. Анархия non stop. М., 1999, с. 35) В этой фразе об абсолютной, независимой от флага необходимости содержится вся суть современного радикализма. Камю в свое время дал список различных форм бунта, и на долю ХХI века осталась, кажется, только самая общая и самая базовая из перечисленных Камю форм - а именно метафизический бунт, означающий тяжелые отношения бунтаря с бытием вообще. Здесь нет абсолютной новизны, склонность к бунту ради бунта проницательные мыслители усматривали и у революционеров прошлого, но у революционеров старого типа эта склонность была подсознательна. Историк Марина Моглильнер, говоря об интерпретации русской революционной культуы более глубокой и тонкой культурой "серебрянного века", делает вывод, что "экстремизм и фанатизм Подпольной России были осмысленны как частные случаи экзистенциального опыта, личная жертва приобретала вселенское значение прикосновения к точке акме, по сравнению с которым любая непосредственная политическая мотивировка казалась незначительной и нелепой." (Могильнер М. Мифология "подпольного человека": Радикальный микрокосм в России начала ХХ века как предмет семиотического анализа. М., 1999, с. 114)

В начла ХХ века это видели со стороны, а в начале ХХI века сами революционеры, а не только наблюдающие за ними философы уже готовы признать что экзистенциальный опыт для них важнее конкретных политических целей. Эта замечательная произошедшая с радикалами метаморфоза удивительно схожа с изменением типа магов, которые констатирует Карлос Кастанеда: "Маги современности стремятся к абстрактному потому, что они стремятся к освобождению. Конкретные достижения их не интересуют. Ибо у них, в отличие от магов древности нет никаких социальных функций." (Кастанеда К. Искусство сновидения. Киев, 1999, с. 16) Цветков кончено читал Кастанду, они оба принадлежат к единому потоку радикалистской, психоделической культуры, типичный представитель этой культуры ощущает недовольство и необходимость освобождения, но по соображениям, сходным с соображениями буддистов отказывается тематически конкретизировать эти свои потребности. Они хотят свободы - но не свободы от чего то, и не свободы для чего то, они хотят восстания - но не восстания против кого-то, и не за что-то, их страсть, их желание - абстрактная свобода и абстрактное восстание. Эта революционная ситуация, которую невозможно уместить в чеканную формулу о верхах и низа. О ней скорее можно сказать так, как написал Б. Марков: "Современный индивидуум несет груз таких проблем, которые не в силах разрешить никакая социальная революция. Поэтому он не политический революционер. И даже те, кто считаются политическими анархистами или террористами, мечтают не о справедливом перераспределении собственности и единой универсальной идеологии, а о чем-то совершенно другом." (Марков Б.В., Храм и рынок. с. 182)

Вернемся, однако, к книге Цветкова. Для чего по Цветкову нужно постоянно бороться со всем и со всеми? Ради революции, ради восстания, но революция - это не смена общественного устройства, а внутреннее состояние, а которое должен прийти человек, состояние внутренней свободы. "Революция" - что-то вроде просветления, и достигнуть этого просветления можно лишь занимаясь бунтом против общества. Бунт может быть любым по своей цели целям, метод важнее идеологии - "и новый анархизм и фашизм сначала начинали со стиля, а потом уже снисходили до теории." (Цветков А. Анархия non stop. с. 53) Но есть одно главное условие - бунт должен быть серьезным. Бунт действительно должен доставлять обществу неудобства и действительно должен быть рискованным для самого революционера - только так революционер сможет освободиться от опутывающих его условностей. Сексуальная революция когда-то была формой протеста, а теперь стала частью нормальной культуры, общество проглотило и переварило сексуальный протест, оно, как утверждает Цветков, уже давно выработало против радикалов "иммунитет в форме декоративного радикализма", поэтому надо уметь быть радикалом всерьез. Впрочем, в ассортименте у рвущихся к свободе есть не только политическая борьба - Цветков упоминает также "Коллективные самоубийства "одурманенных сектантов", невнятно объясняемые обществу растерянными журналистами, попытка "вынуть хвост из пасти змеи", снять кожаные ризы, бежать из индивидуальных камер в коллективный огонь." (Там же, с. 58) Но политическая борьба для Цветкова - это высшая форма действия, характеризуемого как "стояние в невыгодной и никем не поощряемой свободе".

Решиться на драку с ОМОНом нужно не потому, что тебе нужна победа, и не потому, что тебе действительно надо прорваться к Кремлю через милицейское оцепление, а потому, что твое намерение освободиться и войти в состояние революции должно быть действительно серьезным, ты должен внутренне освободиться от манипулирующих твоим сознанием внешних влияний. Конечно, если бы человек мог быть стопроцентно уверенным, что он действительно полон решимости поднять восстание, подраться с милицией, погибнуть - то сама драка с милицией может и не понадобилась бы, но поскольку человеческое намерение редко живет всерьез в отрыве от воплощающего его поступка, то взрывы бомб и кидание камней в ОМОН является для сторонников политдзена нормальной формой медитации. Если воспользоваться несколько вычурным способом выражаться, свойственным Цветкову, то действия сторонников политдзена (или "новых анархистов") - это "перманентная социальная провокация, расшифровываемая прессой как эскалация конфликтов между конвенциональным, т.е. не осознающим себя, социумом и обособленным человеком на всех уровнях." (Там же, с. 17)

Характеристики

Список файлов реферата