41884 (661826), страница 2

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 2)

О значении молчания в общении людей стихотворение Владимира Корнилова:

Будь мужчиной и молчи.

Будь, хоть нелегко.

Горя словом не мельчи,

Хоть и велико.

Ткнись в подушку головой

И молчи, пока

Безнадёжная любовь,

Как трава, горька.

Грозных молний не мечи,

Пей невкусный чай.

Будь мужчиной и молчи,

Тютчева читай.

Хотя мышление не тождественно языку (поскольку важная его часть может осуществляться на уровне бессознательной интуиции, невербально), но обойтись без хотя бы частичной вербализации интеллект человека не может. Естественные и искусственные языки материализуют процесс и результаты познания; с их же помощью выражаются переживания; осуществляется живое общение людей; передается, хранится и используется информация в обществе.

Будучи прежде всего, как уже говорилось, знаковой системой, язык изучается и моделируется такой научной дисциплиной, как семиотика (греч. semа — знак) — общая теория знаковых систем. Эта наука выясняет принципы отношений между значением и смыслом элементов языка. С точки зрения семиотики, объяснить любое слово можно двумя разными способами. Во-первых, — указать на тот предмет или событие, который (которое) оно обозначает. Скажем, определяя слово «карандаш», показать таковой. Так мы укажем на его значение. Это будет экстенсиональное определение. Во-вторых, можно раскрыть смысл этого же термина словесно (Согласно словарю русского языка, «от тюрских слов «кара» — «черный» и «таш» — «камень»; тонкая палочка графита или сухой краски в деревянной или пластиковой оболочке для письма, рисования, черчения»). Это будет интенсиональное определение. Экстенсия здесь называется также денотацией, а интенсия — коннотацией. Все наши слова (термины) обретают смысл в составе языка либо при помощи денотации, либо при помощи коннотации.

Важнейшие разделы семиотики:

семантика — отношение слов и предложений ко внеязыковой реальности, т.е. учение о значении и смысле языковых выражений; с ее точки зрения языку задается вопрос «Что?» (именно выражают слова и предложения);

синтаксис — структура знаковых систем, т.е. правила их образования и преобразования; иначе говоря, «Как?» (сочетаются слова и предложения друг с другом внутри данного языка);

прагматика — отношение пользователей языка к его словам, т.е. тех индивидов и групп, которые применяют определенный язык для своих целей; говорят и слушают; «Кто?» они;

стилистика занимается выразительностью, красотой языковых построений; «Насколько?» те гармоничны;

риторика — трактует убедительность речи для аудитории, «Кому?» адресуется речевое высказывание.

Культура речи, устной и письменной состоит, прежде всего, в том, чтобы за ними следить, стараться избегать ошибок и искать правильную интонацию высказывания в каждой конкретной ситуации. Правильно построенная речь сочетает в себе тактичность, вежливость и выразительность, красочность. Не каждому дано говорить красно. Но всякий может не портить свою и чужие жизни лишними словами. Язык, по мудрым словам Талейрана, дан человеку для того, чтобы выражать одни мысли и скрывать другие.

Правда, порой выразительность речи конфликтует с её правдивостью. Не всегда надо обращать внимание на культуру речевого высказывания, гораздо важнее будет суть слов, стоящая за словами реальность. Вот сценка из замечательной сказки Кеннета Грэхема «Ветер в ивах», где действуют маленькие зверьки, похожие на нас: «Жаб подхватил дубинку поувесистее и начал ею размахивать, круша воображаемых врагов.

— Я проучу их врываться в чужие дома, — гремел он, — я их так проучу!

— Не говори так — «проучу врываться», Жабби, — поднял голову Крыс. — Это неграмотно.

— Что ты к нему цепляешься, — Вступился Барсук. — Подумаешь, неграмотно! Я, например, сам говорю точно так же, а что грамотно для меня, то грамотно и для вас, понял?

— Прошу прощения, — откликнулся Крыс, — мне просто казалось, что правильнее «Я отучу их врываться».

— А мы и не собираемся их отучать, — ответил Барсук. — Мы собираемся их именно проучить, и будь уверен, мы их проучим.

— Ну, пусть будет, как вы хотите, – сказал Крыс. — Мне всё равно.

Он сам уже немного запутался и потому сел в углу и бубнил себе под нос: «проучу, отучу, отучу, проучу», пока Барсук не приказал ему замолчать».

В другой известной сказке Карлсон, «лучший в мире укротитель домомучительниц», заявляет:

«— Я начну с того, что буду её низводить.

— Ты хочешь сказать «изводить?» — переспросил Малыш.

Такие глупые придирки Карлсон не мог стерпеть.

— Если бы я хотел сказать «изводить», я так бы и сказал. А «низводить», как ты мог понять по самому слову, — значит делать то же самое, только гораздо смешнее.

Малыш подумал и вынужден был признать, что Карсон прав. «Низводить» и в самом деле звучало куда более смешно.

— Я думаю, лучше всего начать с низведения плюшками, — сказал Карлсон...»

Сказочные персонажи воплощают собой детство со всеми его милыми и досадными недостатками, включая речевую путаницу, так или иначе неизбежную у ещё маленького человека. Дети, учась говорить, попутно творят свой собственный язык, пополняют семейный фольклор своими забавными высказываниями (См. об этом замечательную книгу К.И. Чуковского «От двух до пяти»).

По отношению людей к языку, которым они пользуются, филологи делят их на две группы. «Пуристы» (от лат. рurus — чистый) всегда обращают внимание на правильность своей и чужой речи и настойчиво добиваются ее грамматической правильности. Они обращают внимание на ошибки в речи и предлагают все их исправлять. Напротив, «нигилисты» (лат. nihil — ничто) говорят и слушают как придется, они не замечают ни мелких, ни грубых ошибок в своей и чужой речи. Надо признать, что по-своему правы и те, и другие. Пуристы заботятся о «здоровье» языка и конкретной «языковой личности», «языкового коллектива». Кто хочет или должен научиться говорить и писать правильнее, может этому поучиться. А нигилисты протестуют против своего рода «языкового расизма», который несправедливо унижает хороших людей только потому, что они говорят не слишком гладко. Помирить пуристов с нигилистами нетрудно. Обратим внимание, что ошибки обязаны исправлять пользователи профессионального языка, а в сфере просторечия по сути нет правых и виноватых. В приложении к этой лекции объясняется, почему даже «реальные пацаны» обязаны «фильтровать базар», если не хотят пострадать от языковых ошибок.

«Болезни» русского литературного языка.

1. Самая тяжелая и массовая — элементарная безграмотность, общее бескультурье говорящего с непростительными ни по каким меркам ошибками. Когда школа оканчивается формально, без видимых последствий для интеллекта и эрудиции выпускника. Например, неправильные ударения: средства’, нужно’, зво’нит, при’нять, свекла’ вместо свёкла и т.п.; ложить вместо класть, положить; путаница предлогов («приехал с Москвы», «пришла со школы» — украинизм; наоборот, сейчас всё чаще говорят «в Украине», что пока режет ухо); падежей (пойти к мамы; писать письмо Светы; у сестре; и т.п.).

Как ни парадоксально, не слишком грамотные люди чаще образованных настаивают на том или ином варианте языковой нормы. На самом деле эта норма со временем меняется. Скажем, иностранные по происхождению слова «пальто» и «кофе» первоначально по-русски были исключительно мужского рода. Однако на протяжении XX века всё больше образованных людей стали употреблять их в среднем роде. Теперь для этих слов оба рода считаются словарями русского языка равноправными.

Встречаются выражения, которые употребляются большинством населения, но правильнее они от этого не становятся и вряд ли когда станут, потому что противоречат глубинным конструкциям нашего языка. Допустим, «извиняюсь» дословно означает — «сам себя»; надо бы — «извините меня», «прошу прощения». Многие из нас «кушают », хотя столь возвышенно (дословно: вкушаю) можно сказать применительно к гостям, детям, больным людям. Применительно к остальным фразы вроде: «Я хочу кушать», «пойдем покушаем» считаются вульгарными, это индикатор мещанской речи.Не сразу разберешься, что по-русски надевают, а что одевают. То, что можно надеть, можно и снять (платье, обувь). А если можно одеть, то можно и раздеть (ребенка, например). Согласно скороговорке: “Одеть Надежду, надеть одежду”.

В русском языке есть слова, ударение в которых не меняется при склонении: аэропорт, договор, петля, склад, торт, трактор. Во множественном числе большинство существительных в позапрошлом веке оканчивалось на на -ы: домы, томы и т.д.; потом окончание изменилось на -а; дома’, тома; у других слов такого изменения пока не наступило, так что будет неграмотно сказать: инженера, шофера, бухгалтера и т.д. — это признак очень уж простонародной речи.

Географические имена с окончаниями на –о в русском литературном языке всегда склонялись («Дело было в Останкине » и т.п.). Но в последнее время это делается всё реже — всё меньше остается грамотных людей.

Многие неточные выражения получают массовое распространение. Вроде: «где-то» не в пространственном (дома, в Москве и т.д.), а во временном смысле («где-то в пять часов»).

Мария Петровых в своё время сочинила обо всём этом немудрёный, но искренний стих:

Горько от мыслей моих невесёлых.

Гибнет язык наш, и всем — всё равно.

Время прошедшее в женских глаголах

Так отвратительно искажено.

Слышу повсюду: «Я взя’ла», «Я бра’ла»...

Нет, говорите «взяла’» и «брала’».

(От унижения сердце устало)

Да не «пере’жила» — «пережила’».

Девы, не жалуйтесь: «Он мне не зво’нит»,

Жалуйтесь девы: «Он мне не звонит!»

Русский язык наш отвержен, не понят,

Русскими русский язык позабыт!

2. «Мусор» в повседневной речи. Слова-«паразиты» (вот; значит(ь); да; так сказать; это самое; ну; как бы; т.п., вставляемые вместо пауз, пока говорящий думает или просто так, по речевой безалаберности или же нервозности, невротичности. Вместе с тем, подобные вставки придают устной речи естественность, непринужденность. А высказываемые в ответ, слушателем чьей-то речи даже требуются правилами вежливости, поскольку обозначают интерес к сообщению.

Ненужные аббревиатуры, лавина которых обрушилась на язык при советской власти, которую представляли в основном малограмотные люди (колхоз вместо деревня, село, артель; сельмаг вместо лавка; зарплата вместо жалования; АТС, МТС, ЗАГС, профком, роддом, комсомол, вуз, КПСС, СССР и т.д. до бесконечности). Не будет большой ошибкой сказать «медуниверситет», но лучше не сокращать слова без надобности; пусть наша школа называется «медицинским университетом».

3. Излишние заимствования из чужих языков, сейчас в основном английского. Вообще-то около половины нашей лексики — неславянского происхождения. Почти на каждое искони славянское слово можно найти его иноязычную кальку, давно и прочно вошедшую в наш язык («лошадь» — «конь»; «секира» — «топор»; «дом» — «хата»; и т.д., и т.п. Одни иностранные слова почему-то не приживаются в русском языке, а другие делают это с успехом. Так, «голкипер» стал «вратарем», «аэроплан» — «самолётом», «геликоптер» — «вертолётом»; и т.д. А вот «шофер» ужилось наравне с «водителем». Нет славянских или русских слов для обозначения большинства научных и философских понятий. Почти все они калькированы с латинского или греческого языков, причем главным образом при посредничестве французского, немецкого или английского языков (к примеру, республика, амнистия, милиция, космос, атом, герой, реформа, пропаганда, атом, грамматика, механика, тетрадь, фонарь, лаборатория, формула, доктор, экзамен, телефон, телеграф, телевизор и т.д., и т.п.). Из арабского языка пришли к нам алгебра, химия, альманах, гарем, алкоголь, нашатырь и многие другие. Тюркские языки (степных соседей Руси-России) выделили нам такие названия. Как жемчуг, артель, лапша, балаган, бакалея, базар, башмак, болван, казна, караул, кутерьма, чулан, чулок, тулуп, ямщик и многие другие. Слова, пришедшие из Италии: купол, кабинет, бюллетень, скарлатина, газета, симфония, соната, касса, галерея, балкон, опера, оратория, тенор, сопрано, сценарий и т.д. Прямо из Англии: митинг, бойкот, пикник, коуб, чемпион, рельсы, руль, лидер, спорт, вокзал, хулиган и т.д. Изначально французские: дипломат, компания, кулисы, суп, бюро, депо, наивный, серьезный. Солидный, массивный, эластичный, репрессия, депрессия, партизан, декрет, блуза, сеанс, саботаж, авантюра, браслет, пудра, одеколон, коньяк, котлета, трико, метр, кошмар и т.д. Чай — китайское лово; гуляш венгерское, какое, гитара, колибри — испанские; инжир — персидское; какаду — малайское. В свою очередь, некоторые русские выражения (водка, матрешка, спутник, калашников) калькированы большинством иностранных языков.

Так что иностранных слов не надо бояться. Портят родной язык поспешные заимствования, в которых пока не ощущается (кем?) особой нужды (?) или же они применяются в сугубо местном контексте (какой «брифинг» или «фуршет» может быть в бывшем колхозе?). Ведь далеко не все из нас смогут точно перевести такого рода новообразования в родном языке: «саммит», «пёрформанс», «хепенинг», «сиквел», «сейшн» и т.п.). Интересно, что многие выражения публичной речи, например, рекламы, это дословный перевод всё тех же английских слоганов: «купить прямо сейчас», «как бы», «типа» и прочие.

4. Жаргон (арго, сленг) — внутренний язык социальных или профессиональных групп (моряков, подростков, преступников и многих других). У студентов это язык молодежный, отчасти блатной («типа», «короче», «тащиться», «зависнуть», «прикид», «прикол», «наезд», «забить стрелку», «штука», «грузить» и т.д., и т.п.). У жаргона есть свои преимущества. Это всегда новый слой языка, который расширяет рамки нейтральной лексики за счет дополнительных, чаще всего образных, ярких выражений, которые ведь подчиняются общим нормам национального языка — склоняются, спрягаются по его правилам. В прошлом многие ныне литературные выражения пришли из разных вариантов жаргона: втирать очки (шулерами на игральных картах), отчаливать (кораблю) и т.п. Жаргон обычно честнее официальной речи, он помогает общению «родственных душ», ибо выражает их сопричастность, отвергает ценности большого мира, обнажает суть явлений, снижает ложный пафос, разоблачает и отвергает лицемерие, словесный обман. Однако этот же упрощенный язык свидетельствует о низкой культуре своих пользователей, которые остановились в своем умственном развитии; замкнулись в узком мирке общения и не желают из него выглядывать. Жаргон есть у всех, только обычно из него вырастают, когда переходят в следующую возрастную группу или другой социальный слой. Если учительница заговорит со школьниками на их внутреннем языке: «Я вчера зависла в гостях, и сейчас, извините, с бодуна...», то такой речевой оборот, наверное, не обрадует детей (потому что нарушит их монополию на свой собственный язык-пароль).

5. «Канцелярит» (по определению Корня Ивановича Чуковского) — путаница письменной, к тому же официальной речи и бытового просторечия, когда говорят казенными формулами, газетными штампами, искусственно завышенными стилем. «Климатические условия» (вместо «погода»); «быть в курсе» вместо («знать»); «повестка дня» (вместо «вопросы для обсуждения», «план беседы»); «на сегодняшний день» (вместо «нынче», «сегодня»); многие другие.

Уже мало кто в России способен понять такие нюансы искаженной речи, как, например, распространенная адресовка: Иванову А. И. (инициалы после фамилии ставятся только в канцелярских списках, где важна алфавитная последовательность именно фамилий, во всех же остальных случаях имя-отчество должны бы идти впереди фамилии, ведь фамилия, в сущности, это просто и в прошлом — кличка, к тому характерная для многих однофамильцев, а имя и отчество выражают индивидуальность именно данной личности, которую в принципе надо уважать).

5. Ругательства — «это скверная штука, — сказал Джек Лондон, — но произнесенные вовремя, они облегчают душу».

Многие соотечественники считают ненормативную лексику едва ли не национальным достоянием русского народа. На самом деле нецензурные ругательства — это симптом неизбывной бедности жизни, тяжести её условий и, следовательно, общего бескультурья. Превращённый из ругательства в обиходные выражения мат теряет свою побудительную, мобилизующую силу и не приносит желанного облегчения в тех ситуациях, когда он действительно полезен — кризисных, экстремальных.

6. Диалект — областной говор, он отличается от общенационального языка по всем показателям — фонетике, лексике, даже синтаксису. Литературный, нормативный язык — это, по сути, тоже диалект, только столичный, признанный за эталон (в России это новомосковский говор). В Архангельске услышишь: «Лонись»; в курской деревне: «Бежи важить!»; в Курске в булочной попросишь продать хлеба, а продавщица-курянка отвечает, что, дескать, хлеба-то нет, остались одни булки; здесь в автобусе спрашивают попутчика: «Какая марка?» (на что правильнее ответить: «Икарус»); когда курянин скажет «кров», он будет иметь в виду не крышу, а кровь; когда он скажет «пионэры», «цвэты», «снех », «войтить у транвай», где «во всех есть билеты» (южнорусский говор перенял от соседнего украинского языка мягкое, фрикативное «г»/«х» и другие особенности произношения) и т.п., всякий соотечественник поймёт, с кем имеет дело. Владимирцы и волжане «окают», москвичи «акают» и «и’кают» («поцалуй», «шыги»). В Петербурге произносится «ч» («что», «прачечная»), в Москве «ш» («што», «булошная», «скушно»). Однако речь уроженцев разных регионов России лексически не совсем понятна за пределами их областей. В.И. Даль, составитель знаменитого словаря русского языка, по речи собеседника определял не только губернию, но и уезд, откуда тот родом, а нередко даже и деревню. Диалект труднее всего изгладить из речи, поскольку он, что называется, впитывается с молоком матери. Смеяться над чужим произношением так же странно, как над вашим собственным выговором на чужом языке. Несмотря на это, в речи образованного человека диалект должен быть по возможности стёрт.

Характеристики

Список файлов реферата