25455 (654717), страница 5

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 5)

Человек не имеет будущего без мифа, без мифологии. Каза­лось бы современный западный мир строится на демифологиза-ции, развенчании сакрального, секуляризации. Поэтому амери­канский исследователь П.Бергер не без оснований говорил ° «повсеместно распространившейся скуке мира без бога». При такой ситуации возникает множество вопросов. Смогут ли лю­ди, общества, сообщества выжить и действовать в долговремен­ной перспективе? Где найти те идеи или идеалы, которые спо­собны служить в качестве духовных скрепов новых инфраструктур? Не поисками ли ответов на эти и другие вопросы вызван всплеск новых религиозных движений, засвидетельствованный во всех индустриально развитых странах, и не противоречит ли этот всплеск процессу секуляризации современного общества? Не оказалась ди перспектива окончательного преодоления религии в процес­се модернизации и связанной с ней секуляризации сознания ложной?

И действительно, на первый взгляд парадоксально выглядит сам феномен «возвращения священного» и «нового религиозно­го сознания» в секуляризованное общество. Но парадокс ли это? Не переоценили ли исследователи степень секуляризованности общества и ее необратимости? Не является ли «возвращение священного» оборотной стороной секуляризации?

Наше время не благоприятно для полета гуманитарной мыс­ли. Компьютеризация гуманитарного знания — путь, ведущий к его обеднению, упрощению, потере трагического мирочувствования и насаждению квантитативного, сугубо бухгалтерского от­ношения к мировым реальностям. Не случайно восхождение и утверждение гегемонии компьютера совпали с прогрессирующим захирением гуманитарного мировидения. Именно благодаря компьютеру в сознании современного человека удивительным

образом сочетаются вместе всезнание и неосведомленность, чувство всемогущества и вопиющей неуверенности.

Всевозрастающий эзотеризм научных знаний ведет к тому, что каждый может ориентироваться только в собственной узкой сфере. Широкое распространение образования парадоксальным образом сочетается с фрагментацией, диверсификацией, расчле­нением знаний и потерей способности целостного, всеохватыва­ющего мышления. Но это не означает потерю потребности лю­дей в целостности, органичности восприятия мира. и Проводя четкое различие между религией как формой веры в сверхъестественное и религиозностью как сферой воображае­мого, известный американский философ Дж.Дьюи усматривал смысл и назначение последнего в том, чтобы задавать перспективу раз­личным фрагментам человеческого существования. Это в значи­тельной мере определяется тем, что в важнейших своих аспектах наша жизнь зависит от сил, лежащих вне нашего контроля. В данном контексте парадокс современного секуляризованного мира состоит в том, что, отвергая традиционные религии и идеологии в качестве руководящих систем ценностей, норм, ориентаций, ожиданий и т.д., он в то же время создает условия для .формирования разного рода новых утопий, мифов, идеологий, которые функционально выполняют роль тех же традиционных религий и идеологий. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт что в современных условиях возрождаются, мимикрируясь и при­спосабливаясь к новым реальностям, как идеологии национал. социализма и большевизма, правого и левого радикализма, так и более респектабельные конструкции консерватизма и либера­лизма.

При распаде мифологии прогресса и эрозии влияния тради­ционных религий места коллективных идеалов и мобилизующих мифов остаются «вакантными». Поэтому прав был папа Иоанн Павел II, который говорил: «Там, где человек не опирается бо­лее на величие, которое связывает его с трансцедентностъю, он рискует допустить неограниченную власть произвола и, псев­доабсолютов, которая уничтожает его». Ослабление, расшаты­вание инфраструктуры традиционной базовой культуры имеют своим следствием измельчение, атомизацию, эфемерность цен­ностей, норм и принципов, определяющих моральные устои людей. В результате понятия «родина», «вера», «семья», «нация», теряют свой традиционный смысл. Это приводит, с одной сторо­ны, к усилению терпимости и открытости в отношении чуждых культур и нравов, а с другой стороны, к ослаблению чувства при­верженности собственным традициям, символам, мифам.

В условиях неуклонной космополитизации и универсализа­ции все более отчетливо прослеживается обострение чувства безродности, отсутствия корней, своего рода вселенского сиротст­ва. Как отмечал М.Хайдеггер, «бездомность становится судь­бой (современного) мира». При таком положении для многих дез­ориентированных масс людей национализм, различные формы фундаментализма могут оказаться подходящим, а то и послед­ним прибежищем. В данном контексте не случайным представ­ляется всплеск так называемых «возрожденческих» движений в исламском и индуистском мире, национализма и партикуля­ризма почти во всех регионах земного шара.

При этом важно отметить, что фундаментализм с его ударе­нием на идеи возврата к «истокам», разделением мира на «на­ших» и «чужих» бывает не только исламским, как нередко изо­бражают, но также протестантским, православным, либеральным, большевистским и т.д. Все они представляют собой своего роде реакцию против тенденций нарастания сложности и секуляри­зации социального мира.

В этом контексте следует рассматривать и традиционалистские движения. В условиях растущей интернационализации космополитизации особое звучание приобретает мысль американского поэта Э.Паунда о том, что «традиция — это красота, ко­алирую мы оберегаем, а не оковы, которые нас удерживают». Нель­зя считать традицию, принадлежащей всецело прошлому, огра­ниченной во времени и пространстве и не имеющей ничего об­щего с сегодняшним днем. Традиция, воплощая сам дух наро­да, призвана внести универсальный смысл в историческое бытие данного народа, в его место и роль в сообществе всех остальных народов. В то же время необходимо учитывать, что такие явления, как религиозный фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлениях некорректно объяснять с помощью таких понятий, как «возрождение», «пережитки» и т.д. Это, по сути дела, новые явления, порождения нашей же эпохи с той лишь разницей, что используют терминологию, заимство­ванную из лексикона прошлого. И этот факт не должен вводить нас в заблуждение.

Все сказанное создает благоприятную почву для формирования и распространения, с одной стороны, всякого органицистских, традиционалистских, фундаменталистских, неототалитарных, неоавторитарных идей,, идеалов, устоев, ориентации, а с другой стороны, универсалистских, космополитических, анархистских, либертаистских, антиорганицистских и т.д. идей, установок, не признающих целостности, дисциплины, от­ветственности. Это со всей очевидностью говорит о том, что в фор­мирующемся новом миропорядке идеологии отнюдь не станут достоянием истории, они сохранят функции и роль фактора, суще­ственно влияющего на характер и направления развития миро­вого сообщества.

Национализм как идеология

Идейно-политическому обоснованию национального государ­ства в течение последних двухсот лет служил и продолжает слу­жить национализм. Национализм и идеология теснейшим образом связаны друг с другом, дополняют и стимулируют друг друга. Не случайно они возникли почти одновременно и выражали прессы поднимающегося третьего сословия пли буржуазии, что, в сущности, на начальном этапе представляло собой одно и тоже. В XX столетии оба феномена приобрели универсальный характер и стали использоваться для обозначения широкого спектра явлений. Появившиеся понятия «буржуазный национализм», либеральный национализм», «мелкобуржуазный национализм», е. «национал-шовинизм», «нацизм» и т.д., по сути дела, использо­вались в качестве идеологических конструкций для оправдания и обоснования политико-партийных и идеологических программ соответствующих социально-политических сил. В Советском Союзе идеология интернационализма была поставлена на службу за­щиты государственных интересов и, став фактически государст­венной идеологией, выполняла, как это не парадоксально, роль и функции национал- социализма в гитлеровской Германии.

Большинство авторов признают, что XIX в. является пери­одом «сотворения национализма». Однако нет единого мнения что понимать под национализмом. Еще английский исследова­тель прошлого века У.Бейджгот отмечал: «Мы знаем, что это (национализм) такое, когда нас об этом не спрашивают, но мы не можем без запинки объяснить или определить его". Суще­ствует также мнение, которое вообще ставит под сомнение сам факт существования национализма как реального феномена. Например, известный современный английский исследователь Э.Хобсбаум утверждал, что «национализм требует слишком большой веры в то, что не существует».

Вместе с тем были и такие авторы, которые, будучи убежден­ными в реальности и силе национализма, выступали с радикаль­ными лозунгами предоставления всем нациям возможности со­здать собственное государство. Так, в определенной степени вы­ражая популярные в тот период умонастроения, швейцарский ис­следователь международного права И.К.Блюнчли писал в 1870 г.:

«Б мире должно быть столько же государств, сколько в нем раз­личных наций. Каждая нация должна иметь свою государст­венность, а каждое государство должно строиться на нацио­нальной основе».

Поэтому понятно, почему споры и дискуссии по данному во­просу в наши дни не только не прекратились, но и приобрели но­вый импульс. Они концентрируются вокруг вопросов о том, что такое национализм и национальная идея, когда они возникли, какую роль (положительную или отрицательную) сыграли в об­щественно-историческом процессе, какова их роль в современ­ном и грядущем мире, что первично — нация или государство, как они соотносятся друг к другу и т.д.

Не совсем верно рассматривать религиозный фундаментализм, национализм, расизм, нетерпимость во всех ее проявлени­ях только через призму истории, как некие реликты прошлого, несовместимые с настоящим и тем более с будущим. Причем зачастую, не имея четкого представления о природе появления этих феноменов в современных реальностях, их изображают в каче­стве неких возрождений или пробуждений, давно преодоленных тем или иным сообществом феноменов. Говорят, например, о воз­рождении религиозного фундаментализма, национализма, тра­диционализма и т.д. В результате они предстают в качестве не­ких фантомов, не имеющих почвы в современном мире. При этом часто предается забвению то, что каждая эпоха вырабатывает и исповедует собственные «измы», например собственные либера­лизм, консерватизм, радикализм и т.д., нередко присовокупляя к ним префикс «нео». В действительности же в большинстве слу­чаев мы имеем дело с совершенно новыми явлениями, порожден­ными именно современными реальностями, хотя к ним и при­меняются названия, ярлыки и стереотипы, заимствованные из прошлого. Чтобы убедиться в этом достаточно сравнить между собой, консерватизм конца XX века с его прототипом прошлого века или классический либерализм XIX в. с современным соци­альным либерализмом.

На первый взгляд парадоксально может звучать утверждение, что национализм при всей своей внешней обращенности в про­шлое, традициям, мифам и т.д. является ровесником и близне­цом модернизации и теснейшим образом связан с промышлен­ной революцией, урбанизацией, становлением гражданского об­щества и современного государства. То, что национализм и про­мышленная революция порой как бы противопоставляли себя друг Другу, никоим образом не должно вводить в заблуждение. Хотя некоторые авторы и говорят, что нация представляет собой феномен, старый как сам мир, национально-государственное строительство началось с Ренессанса и Реформации. Оно было сти­мулировано кризисом Священной Римской империи и противо­борством между возникавшими одной за другой монархиями. Но все же в современном понимании сами понятия «нация», «на­ционализм», «национальное государство», «национальная идея» сложились только в ХУШ-Х1Х вв.

И действительно, национальное государство в строгом смысле слова лишь в течение последних примерно 200 лет выполняет роль главного субъекта власти и регулятора общественных и политических отношений, в том числе и международных. Как выше отмечалось, Германия и Италия вышли на общественно-политическую авансцену лишь во второй половине XIX в. Целый ряд национальных государств — Югославия, Чехословакия, Финляндия, Польша, прибалтийские страны и др. — появились на политической карте современного мира лишь после первой мировой войны в результате распада Австро-Венгерской, Оттоман­ской и отчасти Российской империй.

Сама проблема нации и национализма стоит в точке пересе­чения социально-экономических, технологических и политиче­ских изменений. Очевидно, что формирование национального язы­ка невозможно рассматривать вне контекста этих изменений, по­скольку его стандарты могли формироваться только после появ­ления книгопечатания, развития средств массовой информации и массового образования.

Не случайно национализм первоначально отождествлялся с восхождением буржуазии и капитализма. Поэтому прав Э.Геллнер, который утверждал, что национализм — это «не пробуждение древней, скрытой, дремлющей силы, хотя он представля­ет себя именно таковым. В действительности он является след­ствием новой формы, социальной организации, опирающейся на полностью обобществленные, централизованно воспроизводящие­ся высокие культуры, каждая из которых защищена своим го­сударством».

Но опять же парадокс состоит в том, что ряд важнейших ус­тановок национализма, особенно те, которые призваны обосновать притязания или требования национального самоопределения всех без исключения народов на началах создания самостоятельных национальных государств, на первый взгляд, противоречат тен­денциям современного мирового развития. Тем не менее в глазах миллионов и миллионов людей он сохраняет притягательность и в этом качестве служит мощным мобилизирующим фактором. Но такова участь всех великих мифов, верований и идеологий. Ведь до сих пор среди исследователей, занимающихся данной пробле­матикой, нет единого мнения относительно того, что было рань­ше — национализм, нация или национальное государство. В этой связи ряд авторов совершенно справедливо указывают на то, что лишь в нескольких странах образование нации послужило ос­новой государственного строительства. Речь идет прежде всего об Италии, Германии и Греции. Как отмечал Г.Ульрих, специали­сты до сих пор не могут придти к согласию относительно того, что именно преобладало в процессе объединения Италии: государственное строительство под руководством Кавура или же станов­ление новой нации — процесс, который возглавили Мадзинй Гарибальди. Что касается Германии, то здесь задолго до объеди­нения существовало сильное национальное движение. Нельзя» признать, что во многом объединенная Германия явилась детищем железного канцлера О.Бисмарка.

Многие исследователи не без основания отмечают, что не нации создают государства и национализм, а наоборот, они созда­ется государством. По-видимому, есть резон в позиции Э.Геллвера, который считает, что «именно национализм порождает на­ции, а не наоборот». И действительно, во многом прав извест­ный 'английский экономист и историк Э.Хобсбаум, который под­черкивал, что нации представляют собой «дуалистический фе­номен. создаваемый преимущественно сверху, но который невозможно понять без изучения процессов, шедших снизу, т.е. без чаяний, надежд, потребностей, желаний и интересов про­стонародья, которые не всегда были национальными, но от этого не становились менее националистическими».

В данной связи показательно, что распространение рыночных отношений, расширение зон свободной торговли, с одной сторо­ны, ведут к сближению и усилению интеграции стран, а с дру­гой стороны, поощряют изоляционистские силы, способствующие воскрешению национализма и этнических конфликтов.

Характеристики

Список файлов реферата