24651-1 (644289), страница 3

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 3)

Но вот, наконец, тронулся лед и в самой России. В 1989 г. Ленинградским отделением Института археологии АН СССР была проведена конференция, посвященная памяти М.И.Ростовцева,²⁴ и с [352] того же года в "Вестнике древней истории" началась публикация сначала обнаруженных в ЦГИАЛ В.Ю.Зуевым рукописных заготовок Ростовцева ко второму тому его труда "Скифия и Боспор", а затем и целой серии материалов о самом ученом. Кульминацией этого процесса стало роскошное издание, осуществленное под руководством академика Г.М.Бонгард-Левина и озаглавленное "Скифский роман".²⁵ Здесь даны обзоры архивного наследия Ростовцева, в специальных статьях прослеживаются этапы его жизненного пути и его отношения с выдающимися деятелями науки и культуры, публикуются подборки писем Ростовцева к разным лицам и конспекты отдельных его публичных лекций. Это издание, в подготовку которого, помимо самого Бонгард-Левина, огромный вклад внесли молодые петербургские ученые В.Ю.Зуев и И.В.Тункина, является богатейшим, поистине неисчерпаемым источником сведений о крупнейшем русском антиковеде ХХ в.²⁶

Опираясь на имеющиеся теперь в нашем распоряжении материалы, можно дать достаточно полную характеристику ученой деятельности М.И.Ростовцева. Однако прежде необходимо познакомиться с его биографией, поскольку в обстоятельствах его жизни, в его происхождении, воспитании, усвоенных общих воззрениях и научных традициях, в его общественных и личных связях, наконец, в испытаниях, выпавших на долю его страны, людей его круга и его самого, - во всем этом, что составляет личную судьбу человека, мы найдем разъяснения особенностям научного творчества Ростовцева. Здесь кроется разгадка направленности его ученых разысканий, концептуального содержания его работ, наконец, даже формы их литературного воплощения. При этом еще раз подчеркнем, что жизнь Ростовцева, замечательная сама по себе, интересна еще и как своеобразное зеркало, в котором отразилась судьба целой социальной группы - русской буржуазно-дворянской интеллигенции на исходе ХІХ и в начале ХХ столетия.

Михаил Иванович Ростовцев родился 29 октября (10 ноября нового стиля) 1870 г. в Житомире в семье учителя местной гимназии. [353] Его прадед Павел Ростовцев был купцом, выходцем из Ростова Великого (откуда и прозвище), и принадлежал к низшему городскому сословию мещан. Но уже его дед Яков Павлович Ростовцев сумел получить университетское образование, стал учителем, а затем и директором гимназии и дослужился до чина тайного советника, получив благодаря этому права потомственного дворянства. А отец будущего ученого Иван Яковлевич Ростовцев был уже потомственным интеллигентом и дворянином и сделал большую карьеру, дослужившись до должности попечителя учебного округа (в Оренбурге) и чина действительного тайного советника.

По своему происхождению будущий историк принадлежал, таким образом, к буржуазно-дворянской служилой интеллигенции, а через нее был, что называется, кровно связан с той социальной группой - верхушкой городской буржуазии, интерес и симпатии к которой определили позднее социальную направленность всего его научного творчества. Современный исследователь "русской подосновы" Ростовцева Маринус Вес отлично показал, как сквозь картину жизни Римской империи у Ростовцева отчетливо проступает та русская среда, к которой он сам принадлежал, и как в жизненных установках дорогой его сердцу римской городской буржуазии сквозит тот набор ценностей, которые он сам исповедовал.

"В своей "Социально-экономической истории Римской империи, - замечает Вес, - Михаил Ростовцев описывает падение Римской республики и основание принципата Августа и его преемников как процесс, посредством которого нация фермеров, руководимая полуфеодальными лендлордами, стала трансформироваться в в капиталистическое и все более урбанизированное государство. Городская буржуазия играла все более важную роль, между тем как старая знать постепенно, но неуклонно отодвигалась в сторону. Политика, однако, до поры до времени была оставлена в распоряжении знати. Для того, чтобы смягчить какие-либо возможные потрясения во время этого процесса, было необходимо иметь сильную и хорошо организованную центральную власть. Ростовцев постоянно подчеркивает ту мысль, что императоры, как правило, поддерживались городской буржуазией в провинции. Эта последняя была главной силой в империи во времена Флавиев и Антонинов, или, как называет этот режим Ростовцев, "просвещенной монархии". Принципат II века в особенности является в его глазах триумфом "образованных классов". Ключевые слова в его описании - "дисциплина", [354] "долг", "служба государству" и "повиновение". Все эти понятия были исполнены для Ростовцева вполне определенного внутреннего смысла. Все это, возможно, более говорит о самом Ростовцеве, его семье и среде русской "буржуазии" ХIХ в. вообще, чем о городской элите Римской империи. Согласно Ростовцеву не столько рождение и состояние, сколько личные качества, умение и интеллектуальные способности были необходимы для назначения на административную должность в Риме II века".²⁷

Социальной и политической ориентации того класса, к которому принадлежал Ростовцев, соответствовали и те интеллектуальные интересы и, в частности, то предпочтение классическому образованию, которые были характерны для официальных верхов и связанной с ними части русской дореволюционной интеллигенции. Как и его дед и отец, Ростовцев обучался в классической гимназии сначала в Житомире, а потом в Киеве. Более того, у него рано пробудился особенный, специальный интерес к классической древности, свидетельством чего стало написанное еще в гимназические годы сочинение "Администрация римских провинций во времена Цицерона", в котором уже обнаружилось характерное для Ростовцева направление научной мысли.²⁸ Не удивительно, что по окончании гимназии он поступил на историко-филологический факультет Киевского университета, где стал специализироваться по классической древности.

Наставниками Ростовцева в Киевском университете были хорошие специалисты: классики Ю.А.Кулаковский и А.И.Сонни (первый скорее - историк, а второй - филолог чистой воды, занимавшийся, в частности, Дионом Хрисостомом) и знаток древней русской (малороссийской) истории и археологии В.Б.Антонович. Хотя сам Ростовцев позднее отзывался о своих киевских профессорах довольно скептически,²⁹ а Кулаковского даже третировал за его будто бы неудачные занятия керченскими древностями,³⁰ нельзя сомневаться в том, что эти ученые могли оказать на него известное воздействие, может быть, даже направить его интересы на изучение [355] тех проблем, которые позднее стали заглавными в его научной деятельности. По справедливому замечанию В.Ю.Зуева, Антонович мог пробудить в молодом Ростовцеве интерес к древностям юга России, к проблеме древнейших в этом районе этно-культурных взаимодействий, а Кулаковский - поддержать и развить интерес к финансово-административной системе Римского государства, равно как и к античной декоративной живописи.³¹ Напомним, что Кулаковский сам занимался вопросами экономической истории Рима, а с другой стороны, проявлял живой интерес к помпейским фрескам, а позднее также и к росписям керченских склепов.

Два года Ростовцев проучился в Киевском университете (1888-1890), а затем, в связи с назначением отца в Оренбург, перевелся в Петербургский университет, где пробыл еще два года (1890-1892). В Петербургском университете новыми его наставниками стали выдающиеся специалисты - профессор всеобщей истории Ф.Ф.Соколов, бывший, как мы знаем, зачинателем в России нового, эпиграфического направления, его коллеги филологи-классики И.В.Помяловский и П.В.Никитин, тоже обратившиеся к эпиграфическим занятиям, а также молодой еще тогда преподаватель, ученик Соколова В.К.Ернштедт, позднее ставший крупнейшим специалистом по греческой палеографии. Особенная близость установилась у Ростовцева с профессором Ф.Ф.Зелинским, одним из самых глубоких знатоков древней греческой и латинской литературы и языческой религии, блестящим лектором и пропагандистом античной культуры. Ему Ростовцев был обязан своим совершенным знанием античной литературной традиции, умением представить творчество древних писателей в контексте идей и настроений, характерных для их эпохи, наконец, вкусом к религиозным древностям.

Тогда же, в годы обучения в Петербургском университете, Ростовцев сблизился и с другим корифеем дореволюционной русской науки, выдающимся знатоком византийского и древнерусского искусства академиком Н.П.Кондаковым, который приобщил его к таинству иконографического анализа. Увлечение методом и личностью Кондакова было столь сильным, что Ростовцев и его университетские друзья С.А.Жебелев, Я.И.Смирнов и Б.В.Фармаковский составили небольшой кружок "фактопоклонников" (как они сами себя называли), объединенных общим интересом к памятникам древнего изобразительного искусства и общим же почитанием учителя [356] - Кондакова. Сложное переплетение интересов к античной социальной истории, к античному городу и искусству нашли отражение в увлечении Ростовцева темою Помпей, чьей историей он стал заниматься еще в студенческие годы. По окончании университетского курса в 1892 г. он на свой счет совершил первую поездку за границу и посетил Италию и, конечно, Помпеи.

Между тем началась его самостоятельная преподавательская и ученая деятельность. Хотя по окончании университского курса он был зачислен в аспирантуру, или, как тогда выражались, "был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию", начать службу в университете (и, следовательно, получать жалованье) до сдачи магистерских экзаменов было невозможно. Обычно в таких случаях будущие профессора зарабатывали себе на жизнь преподаванием в средних учебных заведениях, и Ростовцев, хотя он мог рассчитывать на поддержку семьи, не стал исключением: три года (1892-1895) он провел преподавателем в царскосельской Николаевской гимназии, славившейся прекрасной постановкой классического образования (напомним, что одно время директором этой гимназии был близкий друг Ф.Ф.Зелинского, филолог-классик, переводчик и поэт И.Ф.Анненский). Тем временем он сдал магистерские экзамены, после чего получил от университета ставшую уже традиционной для молодых петербургских классиков командировку за границу для завершения своей профессиональной подготовки.

Годы заграничной стажировки (1895-1898) составили важный этап в формировании Ростовцева как ученого. За границей он много потрудился и для совершенствования своих знаний, и для установления контактов с западноевропейскими учеными, и для выбора тем будущих научных работ. Летом 1895 г. он совершил поездки по Анатолии и Греции, затем направился в Рим, где усиленно работал в библиотеке Германского Археологического института и свел близкое знакомство с Августом Мау, руководителем раскопок в Помпеях. Зиму 1895-1896 г. он провел в Вене, работая в семинарах археолога Отто Бенндорфа и эпиграфиста Евгения Бормана. Последний обратил его внимание на тему государственного откупа в Риме, побудив заняться одной надписью из Галикарнасса от ІІ в. н.э., содержавшей сведения об откупщиках - сборщиках портовых пошлин в провинции Азии. Летом 1896 г. Ростовцев совершил поездку в Испанию, примкнув к направлявшейся туда группе друзей [357] во главе с Н.П.Кондаковым. Зимой 1896-1897 г. он работал в Национальной библиотеке и в Кабинете медалей в Париже, где свел знакомство с известным нумизматом Эрнестом Бабелоном и подружился с Морисом Пру, вместе с которым занялся изданием и исследованием древних коммерческих пломб. Летом 1897 г. - поездка в Тунис и Алжир, затем пребывание и работа в Лондоне, где он познакомился (по-видимому, именно тогда) с издателями египетских папирусов Б.П.Гренфеллем и Дж.Магаффи, и снова Париж. Наконец, в 1898 г., прежде чем вернуться в Россию, - новая поездка по странам Средиземноморья.

К этому надо добавить интенсивную переписку и многочисленные заочные знакомства, в частности с учениками великого Моммзена Отто Гиршфельдом и Ульрихом Вилькеном, которые и сами были выдающимися специалистами: первый - по проблемам римского имперского управления, а второй - по папиро- и остракологии и истории эллинизма. Знакомство с этими представителями западноевропейской науки сыграло большую роль в становлении Ростовцева как ученого, равно как и в дальнейшей его научной карьере. Заметим в этой связи, что крупнейшая из работ Ростовцева, увидевших свет до революции в зарубежных изданиях, - его "Исследования по истории римского колоната" - была напечатана в издававшейся У.Вилькеном серии ученых трудов - в приложении к так называемому "Архиву по папирологии и родственным дисциплинам".

Современному историографу бросается в глаза особенная связь молодого Ростовцева с немецкой наукой, но в этом ничего удивительного не было. Германия являлась ближайшим западным соседом России и русское антиковедение складывалось под сильнейшим воздействием немецкой науки. В особенности это воздействие ощущалось в Петербурге, и оно достигло своего апогея к исходу ХIХ столетия, когда немецкая наука по классической древности добилась безусловно лидирующего положения в мировом антиковедении. Для Ростовцева в бытность его за границей контакты с такими немецкими учеными, как О.Гиршфельд, У.Вилькен, а затем еще и У.Виламовиц-Меллендорф и Эд. Мейер, были тем более естественными, что они шли в русле уже сформировавшегося у него собственного научного интереса, и они оказались для него тем более продуктивными, что он никогда не становился безусловным, рабским приверженцем какой-либо одной национальной школы.

[358] Но не только кабинетная наука об античности, на каком бы высоком уровне она ни находилась на Западе, оказала благотворное воздействие на молодого русского ученого. Важно было и непосредственное приобщение к культуре средиземноморских стран, где на каждом шагу можно было натолкнуться на впечатляющие остатки античности, где элементы древней цивилизации продолжали жить не только в живописных развалинах, но и в планировке поселений и жилищ, в языке и обычаях местного населения - греков, итальянцев, французов, испанцев, жителей Северной Африки. Для Ростовцева современный средиземноморский город стал реальной опорой и источником вдохновения в живой работе мысли, старающейся воссоздать черты античной городской цивилизации. Он полюбил эти южные города и никогда уже не мыслил ни жизни своей, ни работы вне живой связи с ними. Арнальдо Момильяно, лично знавший Ростовцева, замечает по этому поводу: "Быть может, качеством, наиболее примечательным в нем, была его любовь к уличной жизни. Улицы, сады, многообразная наружная деятельность средиземноморского города взывали к нему самым непосредственным образом. Можно было видеть, что его любовь к классической истории была внушена его личным знакомством и его большой любовью к современной южной жизни, будь то в Средиземноморье или в Анатолии. Помпеи были его любимым городом с юности. Позднее он влюбился в Остию и Большую Лептис. А открытие другого города - Дуры на Евфрате - было одним из величайших свершений в его жизни".³²

Характеристики

Список файлов реферата